Софи Кинселла - В поисках Одри

И все, кто принимал в этом участие, стали как будто нереальными. Все девочки из женской школы в Стоукленде, мисс Эмерсон, учительница, говорившая, что я брежу и что мне просто нужно внимание. (Внимание. Боги Иронии, вы это слышите?)

Никто так и не понял, почему это случилось. Ну, то есть как-то поняли, почему, но не почему.

Был большой скандал и так далее и тому подобное. Трех девочек исключили, а это рекорд. Мои родители сразу же забрали меня из этой школы. И с тех пор я дома. Ну, еще в больнице, но об этом не буду. Идея у них такая, чтобы я «начала все с чистого листа» где-нибудь в другом месте. Только чтобы «начать все с чистого листа», надо «выйти из дома», а с этим у меня проблемка.

Дело не в том, что я не могу выйти на улицу. Проблема не в деревьях, воздухе или небе. А в людях. Ну, не во всех. С вами, например, все пошло бы нормально. Есть люди, с которыми мне комфортно – с которыми я могу разговаривать, смеяться, с которыми мне спокойно. Но таких очень мало. По сравнению с населением всей земли это просто крошечная часть. Даже по сравнению со средним числом пассажиров в автобусе.

Я вообще никогда не выходила в мир, даже когда была нормальная. В толпе девчонок я стояла в сторонке, спрятав лицо за волосами. Я силилась поддержать разговор о лифчиках, хотя, блин, какие лифчики? Для этого же необходима женственная фигура. Меня терзала паранойя, будто все на меня смотрят и думают, какая я отстойная.

И в то же время меня демонстрировали любым посетителям: «Это Одри, наша талантливая художница». «Наша лучшая гимнастка Одри».

Если это читает кто-то из учителей (вероятно, таких нет), вот вам совет: постарайтесь не выставлять напоказ ребенка, который весь съеживается, когда на него кто-нибудь хотя бы просто смотрит. Потому что ему от этого лучше не становится. И не очень полезно говорить при всем классе: «Она в этой параллели самая талантливая, подает такие большие надежды».

Кто хочет, чтобы на него возлагали надежды? Кто хочет быть «самым талантливым»? Кто хочет, чтобы вся параллель на нее волком смотрела?

Ну, то есть я их не виню. Просто на заметку.

Итак. Потом произошло плохое. Я типа сорвалась. И вот я здесь. Застряла в ловушке своего тупого мозга.

Папа говорит, что все вполне объяснимо, я пережила травму и теперь похожа на младенца, который впадает в панику, когда его дают подержать незнакомому человеку. Я таких детей видела, они то нормальные, а через секунду начинают страшно выть. Но я не вою. То есть не совсем.

Но выть хочется.

ИНТЕРЬЕР. РОУЗВУД-КЛОУЗ, 5. ДЕНЬ

Камера обводит холл, фокусируется на плитке.

ОДРИ (за кадром):

Это старый викторианский кафель или типа того. Мама нашла тележку с этой плиткой и заставила нас тащить ее домой. Мы думали, НИКОГДА до дома не доберемся. У нас и так совершенно нормальный пол был, но она заладила: «Это же история!» Кто-то же ее выкинул. Она что, и не поняла?

МАМА:

Фрэнк!

МАМА выходит в коридор.

МАМА:

Фрэнк!

(К Одри.)

Где твой брат?

А, ты снимаешь.

Она поправляет волосы и втягивает живот.

МАМА:

Молодец, дорогая!

ФРЭНК лениво входит в коридор.

МАМА:

Фрэнк! Посмотри, что я нашла на домике Феликса.

Мама размахивает горстью бумажек от конфет.

МАМА:

Во-первых, я не хочу, чтобы ты сидел на домике, крыша не очень крепкая, ты подаешь плохой пример Феликсу. Во-вторых, ты хоть понимаешь, насколько сахар вреден? Ты это понимаешь?

Фрэнк не отвечает, лишь смотрит на нее сердито.

МАМА:

Сколько времени в неделю ты посвящаешь спорту?

ФРЭНК:

Много.

МАМА:

Ну, этого недостаточно. Завтра отправимся на пробежку.

ФРЭНК (в ярости):

На пробежку? Ты это серьезно? На пробежку?

МАМА:

Тебе надо побольше выходить из дома. Я в твоем возрасте буквально жила на улице! Постоянно каким-нибудь спортом занималась, отдыхала на природе, гуляла по лесу, дружила с внешним миром…

ФРЭНК:

На прошлой неделе ты утверждала, что в моем возрасте «постоянно читала книги».

МАМА:

Ну да. И то, и другое.

ОДРИ (из-за камеры):

А в прошлом году говорила, что в нашем возрасте постоянно ходила по музеям и на культурные мероприятия.

Мама выглядит так, словно ее застали врасплох.

МАМА (резко):

Всем этим я занималась. В любом случае завтра выходим на пробежку. Это не обсуждается.

(Фрэнк набирает воздуха в легкие.)

Не обсуждается. НЕ ОБСУЖДАЕТСЯ, ФРЭНК.

ФРЭНК:

Хорошо. Хорошо.

МАМА (нарочито небрежно):

Фрэнк, кстати. Хотела спросить. У вас в школе симпатичные девочки ведь есть? Есть кто-нибудь… ну, как это? На горизонте? Пригласил бы кого-нибудь куда-нибудь!

Фрэнк смотрит на нее испепеляющим взглядом. Звонят в дверь, и он с предупреждением смотрит в камеру.

ФРЭНК:

Слушай, это Линус, так что если хочешь… ну, это. Спрятаться.

ОДРИ (за кадром):

Спасибо.

Мама уходит на кухню. Фрэнк направляется к входной двери. Камера пятится, но дверь из вида не выпускает.

Фрэнк открывает дверь, и перед нами предстает ЛИНУС.

ФРЭНК:

Привет.

ЛИНУС:

Здорово.

Линус смотрит в камеру, и она поспешно удаляется.

Затем потихоньку издалека снова ловит лицо Линуса. Зуммирует.

Ну, я снимала его лишь потому, что он друг Фрэнка. Для этого, как его. Семейного контекста.

Да. К тому же у него приятное лицо.

Так что я пересмотрела несколько раз.

На следующий день мама спускается после завтрака в леггинсах, коротком розовом топике и кроссовках. На груди у нее прибор, измеряющий пульс, а в руке – бутылка с водой.

– Готов? – кричит она. – Фрэнк, выходим! Фрэнк! ФРЭНК!

Лет сто спустя появляется Фрэнк. На нем черные джинсы, черная футболка, привычные кроссовки и хмурое лицо.

– Так бегать нельзя, – немедленно реагирует мама.

– Можно.

– Нельзя. У тебя есть какие-нибудь спортивные шорты?

– Спортивные шорты?

Полный презрения взгляд брата просто ужасен, я фыркаю от смеха.

– Что плохого в спортивных шортах? – начинает обороняться мама. – Вот в чем основная проблема молодежи. Вы ограниченные. Вы полны предрассудков.

Молодежь. Это слово служит сигналом того, что мама сейчас начнет проповедь. Я смотрю на нее от двери гостиной и, разумеется, замечаю и другие признаки. Взгляд задумчивый – наверняка есть что сказать… дыхание участилось…

Бинго.

– Знаешь ли, Фрэнк, тело у тебя всего одно, – накидывается она на него. – И его надо беречь. Ухаживать за ним! Ты, похоже, о здоровье совсем не задумываешься, о фитнесе и представления не имеешь, есть склонен только гадость, и это меня беспокоит…

– Когда я доживу до твоих лет, любую часть тела уже можно будет заменить на механическую, – равнодушно отвечает он.

– Ты представляешь, как часто у детей твоего возраста уже бывает диабет? – не унимается мама. – Сколько сейчас подростков с ожирением? А о проблемах с сердцем лучше и не начинать.

– Да, лучше не начинай, – мягко соглашается брат, чем, похоже, злит ее еще больше.

– И знаешь, в чем тут дело? Виноваты во всем компьютеры. Некоторые дети в твоем возрасте даже с дивана подняться не могут!

– Сколько таких? – острит Фрэнк.

– Что? – Мама смотрит на него озадаченно.

– Сколько детей в моем возрасте даже с дивана подняться не может? А то мне кажется, что это бредни. Ты что, в «Дейли мейл» это вычитала?

Она гневно смотрит на Фрэнка.

– Значительное количество.

– Штуки три. И то из-за перелома.

Поскольку я не могу сдержаться и хихикаю, мама бросает сердитый взгляд и на меня.

– Можешь потешаться надо мной, сколько хочешь, – возвращается она к Фрэнку, – но я к своим родительским обязанностям отношусь серьезно и не позволю тебе стать домоседом. Не дам тебе вести сидячий образ жизни. Так что давай. На пробежку. Для начала разогреемся. За мной.

Она начинает маршировать, водя руками, словно робот. Такое движение я видела на ее видеодиске с «упражнениями от Давины». Фрэнк вскоре присоединяется к ней, размахивая руками по кругу и закатывая глаза, как клоун. Мне уже рот ладонью приходится закрывать, чтобы не рассмеяться.