Джеффри Арчер - Бойтесь своих желаний…

– Или, по крайней мере, пока волнение не уляжется, – вставила Эмма.

Председатель неохотно перешел к следующему вопросу. Оставшиеся пункты повестки были значительно менее спорными, и горячие дебаты начала собрания через какое-то время сменились атмосферой расслабленности. Бьюкенен спросил, не осталось ли еще вопросов.

– У меня есть информация, о которой я обязан доложить совету, – сказал финансовый директор компании. – Вы не могли не заметить, что последние несколько недель курс наших акций неуклонно рос, и, наверное, задавались вопросом почему: ведь мы не выступали с фундаментальными заявлениями или не оглашали в последнее время прогнозов прибыли. Что ж, вчера эта загадка разрешилась. Я получил письмо от управляющего банком «Мидленд», Сент-Джеймс, Мэйфейр, в котором сообщается, что один из его клиентов обладает семью с половиной процентами акций компании и, следовательно, назначит директора представлять его в нашем совете.

– Кажется, я догадываюсь, – сказала Эмма. – Не кто иной, как майор Алекс Фишер.

– Боюсь, что так, – подтвердил председатель.

– Предусмотрен ли приз угадавшему, чьи интересы будет представлять добропорядочный майор? – осведомился адмирал.

– Нет, – ответил Бьюкенен. – Поскольку не угадаете. Хотя, должен признаться, когда я услышал эту новость, то, как и вы, предположил, что это наш старый друг – леди Вирджиния Фенвик. Однако управляющий «Мидленда» уверяет меня, что ее светлость не числится в клиентах его банка. Когда я поднажал на него на предмет раскрытия личности обладателя акций, он вежливо ответил, что не уполномочен разглашать эту информацию. В переводе с банковского жаргона это означает: «Не вашего ума дело».

– Мне не терпится узнать, как майор проголосует – за строительство «Бэкингема» или против. – Эмма криво усмехнулась. – Потому что в одном мы можем быть уверены: тому, кого он представляет, мало дела до интересов «Пароходства Баррингтонов», кем бы этот человек ни был.

– Честное слово, Эмма, я не хочу, чтобы этот мелкий гаденыш получил возможность влиять на исход дела.

Эмма промолчала.

Среди ценных качеств председателя была способность в финале собрания положить конец любым, даже серьезным, разногласиям.

– Какие последние новости о Себастьяне? – спросил он, присоединившись к Эмме за выпивкой перед ланчем.

– Заведующая утверждает, что удовлетворена его состоянием. Я же с радостью могу сказать: каждый раз, приходя к нему в больницу, вижу, что ему все лучше. Гипс с левой ноги уже сняли, смотрит он обоими глазами и выдает собственные суждения обо всем – от своего дяди Джайлза как подходящего преемника Гейтскелла в качестве лидера Лейбористской партии до того, почему парковочные счетчики не более чем еще один трюк правительства, чтобы выудить тяжело заработанные народом деньги.

– Соглашусь с ним по обоим пунктам, – улыбнулся Росс. – Будем надеяться, его энтузиазм – прелюдия к полному выздоровлению.

– Его лечащий врач, похоже, думает так же. Мистер Оуэн сказал мне, что современная хирургия шагнула далеко вперед во время войны, когда солдаты нуждались в немедленных операциях без всяких консилиумов. Три года назад Себ оказался бы перед перспективой провести остаток жизни в инвалидном кресле; нынче же все иначе.

– Он по-прежнему надеется на Михайлов день отправиться в Кембридж?

– Думаю, да. Недавно сына навещал его методист и сообщил, что Себ может занять свое место в Петерхаусе в сентябре. Даже привез ему кое-какую литературу для чтения.

– Что ж, у него там все возможности сосредоточиться на учебе.

– Забавно, что вы упомянули это. Потому что недавно сын начал проявлять большой интерес к жизни компании, что для меня лично явилось сюрпризом. Мало того, он читает протоколы каждого собрания совета директоров от корки до корки. Даже купил десять акций, что дает ему право отслеживать каждый наш шаг. И могу сказать вам, Росс, он не стесняется высказывать свои соображения, в частности о возможной постройке «Бэкингема».

– Наверняка не без влияния хорошо известных мнений его матушки на эту тему, – улыбнулся Бьюкенен.

– Как ни странно, нет. На эту тему его, похоже, консультирует кто-то другой.

Эмма от души рассмеялась.

Гарри поднял взгляд с другого конца накрытого к завтраку стола и опустил газету.

– Поскольку я искал и не нашел даже намека на что-то забавное в утренней «Таймс», может, поделишься, что тебя так развеселило?

Эмма отпила кофе и вернулась к «Дейли экспресс».

– Похоже, леди Вирджиния Фенвик, единственная дочь девятого графа Фенвика, затеяла бракоразводный процесс против своего миланского графа. Уильям Хикки предполагает, что Вирджиния получит в качестве отступных порядка двухсот пятидесяти тысяч фунтов плюс их бывшую квартиру на Лоундес-сквер, а также загородное поместье в Беркшире.

– Неплохая выручка по итогам двух лет работы.

– И уж конечно, не могли не вспомнить Джайлза.

– Его всегда вспоминают, когда Вирджиния появляется в заголовках.

– Да, но на этот раз упоминание лестное, – сказала Эмма, возвращаясь к заметке. – «Первый муж леди Вирджинии, сэр Джайлз Баррингтон, член парламента от Бристольских судоверфей, имеет все шансы стать премьер-министром, если на следующих выборах победит Лейбористская партия».

– По-моему, маловероятно.

– Что Джайлз станет премьером?

– Нет, что лейбористы победят на следующих выборах.

– «Он отлично зарекомендовал себя как грозный спикер передней скамьи, – продолжила Эмма. – И недавно был помолвлен с доктором Гвинет Хьюз, преподавателем Лондонского королевского колледжа». Замечательная фотография Гвинет и отвратительный снимок Вирджинии.

– Вирджинии это не понравится, – заметил Гарри, вновь переключая внимание на «Таймс». – Но теперь она с этим ничего не поделает.

– Я бы не была настолько уверена. У меня такое чувство, что именно у этого скорпиона жало еще не выдрали.

Каждое воскресенье Гарри с Эммой ездили на машине из Глостершира в Харлоу навестить Себастьяна; с ними увязывалась Джессика, никогда не упускавшая случая повидаться со старшим братом. Всякий раз, когда Эмма при выезде из ворот Мэнор-Хауса поворачивала налево, начиная долгое путешествие в больницу Принцессы Александры, ей не удавалось избавиться от воспоминаний о первой своей поездке, когда она думала, что сын погиб в автокатастрофе. Как же здорово, что она тогда не позвонила Грэйс или Джайлзу, а Джессика отдыхала в палаточном лагере с Герл-гайдами[3] и она не успела поделиться страшной новостью. Только бедный Гарри провел двадцать четыре часа с мыслью, что никогда больше не увидит сына.

Джессика считала визиты к Себастьяну красными днями календаря. Приехав в больницу, она предъявляла ему свой последний шедевр, а затем принималась покрывать каждый дюйм его гипса изображениями Мэнор-Хауса, родных и друзей. Когда на гипсе больше не оставалось места, бралась за разрисовку больничных стен. Заведующая вывешивала каждый ее новый рисунок в коридор у палаты, но признавалась, что уже скоро череда картинок дотянется до лестницы этажом ниже. Эмме оставалось лишь надеяться, что Себастьяна выпишут прежде, чем подарки Джессики достигнут регистратуры. Всякий раз, когда Джессика преподносила заведующей свое последнее творение, Эмма чувствовала себя неловко.

– Право, не стоит смущаться, миссис Клифтон, – успокаивала ее мисс Паддикомб. – Видели бы вы, какую мазню своих обожаемых чад несут мне некоторые родители, уверенные, что я должна украсить ими стены моего кабинета. В любом случае, когда Джессика станет членом Королевской академии искусств, я продам их и на вырученные деньги построю новое отделение больницы.

Эмме не было нужды напоминать, насколько одаренной была ее дочь, поскольку она знала: мисс Филдинг, учительница рисования в «Рэд мэйдс», планировала выдвинуть девочку на стипендию в Школу изящных искусств Феликса Слейда и явно верила в победу.

– Это настоящий вызов, миссис Клифтон, – учить того, кто намного талантливее тебя, – как-то раз призналась ей мисс Филдинг.

– Только никогда не говорите этого ей, – попросила Эмма.

– Но об этом знают все. И мы с нетерпением ждем от Джессики бо́льших успехов в будущем. Никто не удивится, когда ей предложат место в школе Королевской академии, впервые в истории «Рэд мэйдс».

А Джессика как будто пребывала в блаженном неведении о своем редком таланте, поскольку ее одновременно интересовала бездна вещей. Эмма постоянно предупреждала Гарри, что рано или поздно приемная дочь узнает правду о своем происхождении, и полагала, что лучше будет, если девочка услышит ее от члена семьи, а не от чужого. Гарри проявлял странное нежелание обременять Джессику знанием истинной причины, по которой они несколько лет назад вырвали ее из детского дома доктора Барнардо, предпочтя другим, казалось бы более подходящим кандидатурам на удочерение. И Джайлз, и Грэйс сами вызывались объяснить Джессике, как так получилось, что все они происходят от одного отца – сэра Хьюго Баррингтона и почему ее мать виновна в его безвременной кончине.