Грегори Робертс - Тень горы
В ту пору – прежде чем все местные уголовники, включая похитителей дамских сумочек, обзавелись пушками – технике ножевого боя уделялось большое внимание в криминальной среде. Мастера, тренировавшие молодых бойцов, являлись для последних культовыми героями; и относились к таким мастерам с не меньшим почтением, чем к членам совета мафии.
Хатода, у которого я брал уроки на протяжении двух лет, учил также Ишмита, лидера велокиллеров, который потом делился полученными навыками со своей братвой. Когда я приблизился к коридору, оттуда как раз вышел сам знаменитый мастер в сопровождении ученика по прозвищу Ловкач. Оба приветствовали меня улыбками и рукопожатиями, после чего молодой гангстер с усталым, но довольным видом направился в душевую.
– Из парня выйдет толк, – сказал Хатода на хинди, глядя ему вслед. – Отменно чувствует нож – да не унизит он свой дар постыдными делами.
Вторая половина фразы была своего рода заклинанием, которое Хатода повторял всем своим ученикам. И я машинально повторил его, как делали мы все, уже от своего имени во множественном числе:
– Да не унизится наш дар постыдными делами.
Хатода был сикхом и родился в священном городе Амритсаре. Еще в юности он связался с местными бандитами, бросил школу и почти все время проводил на улице. Когда совершенное им особо жестокое ограбление вызвало гнев местных старейшин, семья Хатоды отреклась от своего непутевого чада. Остальные члены банды, подчинившись требованию общины, изгнали его из своих рядов.
В одиночку, без гроша в кармане, он добрался до Бомбея и здесь был завербован Кадербхаем. Последний отдал юного сикха в ученики Ганешбхаю, великому мастеру ножевого боя, вместе с Кадербхаем создававшему группировку еще в начале 1960-х.
Хатода не расставался со своим учителем до конца его дней и со временем сам сделался непревзойденным бойцом. Так вышло, что он стал последним классным тренером по ножевому бою в южном Бомбее, хотя мы этого еще не знали в те годы, до наступления «эпохи стволов».
Он был рослым (что для боя на ножах является скорее помехой, чем преимуществом), с густой копной волос, смазанных маслом и собранных в узел на макушке. Взгляд его миндалевидных глаз – тех самых пенджабских глаз с мерцающим в них огоньком, которые стали одним из символов Индии для приезжих со всего света, – был исполнен отваги и достоинства. Имя, под которым он был известен всему южному Бомбею, в переводе с хинди означало «Молоток».
– Собрался потренироваться, Лин? Я уже думал уходить, но могу провести еще один сеанс. Надеюсь, ты сейчас в приличной форме?
– Я не смею нарушать ваши планы, мастер-джи, – запротестовал я.
– Пустяки, – сказал он. – Сейчас попью воды, и начнем.
– Что, если я составлю ему пару вместо вас? – раздался голос за моей спиной. – Гора может поразмяться со мной.
Это был Эндрю да Силва, молодой гоанец и член совета мафии. Слово «гора», то есть «белый человек», использовалось повсеместно в Бомбее, но в данном контексте оно звучало уничижительно. Разумеется, Эндрю это понимал и сейчас глядел на меня со злобным прищуром, приоткрыв рот и выпятив нижнюю челюсть.
Стоит отметить одну интересную деталь. Эндрю, будучи индийцем с примесью португальской крови, имел очень светлую кожу, рыжеватые волосы и глаза медового цвета. Я же был белым без всяких примесей, но так много времени проводил на мотоцикле под солнцем, и к тому же без шлема, что мои руки и лицо теперь были куда смуглее, чем у него.
– Конечно, – продолжил Эндрю, не дожидаясь моей реакции, – если гора не боится, что я его посрамлю.
Момент был удобный, но подвернулся он при неудобных обстоятельствах.
– Какой уровень предпочитаешь? – спросил я.
– Четвертый, – сказал Эндрю.
– Пусть будет четвертый, – согласился я.
Тренировочные бои проводились с ручками от молотков вместо ножей (кстати, отсюда и пошло прозвище Хатоды). Эти деревянные ручки по длине и весу примерно соответствовали ножам и позволяли наносить удары, не причиняя сопернику серьезных повреждений.
Первый уровень означал использование стандартной рукоятки с тупым концом. С последующими уровнями конец все больше заострялся, и в четвертом он был уже достаточно острым, чтобы пролить кровь.
Поединки обычно состояли из пяти одноминутных раундов с тридцатисекундными перерывами. Эндрю тоже снял рубашку, и так – в джинсах и с голыми торсами – мы вошли в коридор. Хатода вручил нам заостренные рукоятки и остался снаружи в качестве рефери.
Ширина коридора позволяла смещаться влево или вправо всего на какие-то сантиметры. Это было сделано для того, чтобы научить бойцов драться в тесных помещениях и проулках. Заканчивался коридор тупиком – выход из него, как и вход, был только один.
Эндрю держал рукоятку прямым хватом, как держат шпагу. Я предпочел обратный хват, острием вниз, и принял боксерскую стойку. Хатода удостоверился, что мы готовы, взглянул на секундомер, висевший у него на шее, и сказал:
– Начали!
Эндрю бросился вперед, рассчитывая на внезапность первого удара. Я легко уклонился, подставил ногу и толчком придал ему ускорение, так что он, споткнувшись, едва не вылетел из коридора.
Молодой гангстер, наблюдавший за поединком из-за спины мастера, засмеялся, но Хатода велел ему замолчать.
Эндрю развернулся и пошел на меня уже более осторожно. Я двинулся ему навстречу, и мы обменялись серией быстрых выпадов, блокировок и контрвыпадов. В какой-то момент мы вошли в тесный клинч, стукнувшись головами. Я использовал инерцию его движения, чтобы вывести Эндрю из равновесия, и отшвырнул его в закрытый конец коридора, где он с трудом устоял на ногах.
Он атаковал снова, делая ложные выпады и перемежая их режущими ударами. Я уходил от таких ударов, выгибая спину и втягивая живот, а после каждого промаха бил его по голове открытой ладонью левой руки.
Еще несколько молодых бойцов, оставив свои тренажеры, собрались у входа в коридор, наблюдая за схваткой. Они сопровождали смехом каждый шлепок по голове Эндрю, что приводило того в бешенство. Как-никак, он был членом совета мафии, и этот статус, если не сам его носитель, требовал уважения к себе.
– Эй вы там, заткнули пасти! – рявкнул на них Эндрю, и смех прекратился.
Эндрю глядел на меня, стиснув зубы. Его распирала ярость, плечи и мышцы рук напряглись до предела, и по всему телу прошла дрожь от усилия, с которым он пытался сохранить контроль над собой.
Его бесило то, что он никак не может меня одолеть. До сих пор он считал себя отменным бойцом на ножах, однако я заставил его в этом усомниться.
Со своей стороны я мог бы уступить ему победу. Мне это было не зазорно, тогда как он являлся, в некотором смысле, моим боссом. Однако я уступать не собирался. В нашей душе есть уголок для особого вида презрения, которое мы питаем к людям, беспричинно нас ненавидящим и оскорбляющим, хотя мы не сделали им ничего плохого. И сейчас Эндрю был загнан в этот уголок моего презрения, точно так же как я запер его в тупиковом конце тренировочного коридора. А презрение почти всегда берет верх над осмотрительностью.
Он бросился вперед. Я уклонился поворотом корпуса и ткнул заостренной рукояткой ему между лопатками.
– Три очка! – объявил Хатода.
Эндрю с разворота нанес режущий удар, но вновь промахнулся, потерял равновесие, и моя подножка отправила его на пол. Я прыгнул на него сверху и ткнул острием дважды: в грудь и в район почек.
– Еще шесть очков! – сказал Хатода. – Раунд окончен. Перерыв.
Я поднялся и шагнул назад, однако Эндрю, проигнорировав слова тренера, вскочил и ринулся в атаку.
– Стой! – закричал Хатода. – Перерыв!
Но Эндрю продолжал наносить удары с явным намерением пролить мою кровь. Вопреки правилам тренировочных боев, он метил в лицо и горло. Отбиваясь, я начал пятиться в тупик, но всякий раз, когда он открывался в атаке, встречал его ударом деревянного острия или кулака. Через несколько секунд кровь уже струилась по нашим рукам, а также из царапин и колотых ран на плечах и груди. Мы натыкались на стенки коридора и вновь бросались друг на друга, тяжело дыша и обмениваясь ударами. Наши ноги начали скользить на каменном полу, и наконец мы оба упали.
К счастью для меня, при падении я оказался за спиной Эндрю, что позволило мне сдавить его шею удушающим захватом. Он извивался, пытаясь вырваться, но я сжал ногами его бедра, ограничив подвижность настолько, что ему теперь удавалось лишь дергаться из стороны в сторону, чуть-чуть смещаясь на скользком полу. Захват был крепок, и он уже не мог меня сбросить или как-нибудь вывернуться.
– Сдаешься?
– Хрен тебе! – прохрипел он.
Внутри меня подал голос древний инстинкт: «Это волк в капкане. Если ты его сейчас отпустишь, рано или поздно он снова придет за тобой».
