Шэн Кэи - Сестрички с Севера

– Почему ты просто не отдал ему кошелек? – спросила Ли Сыцзян.

– Я выше его, прикинул, что смогу его одолеть, кто же знал, что он такой проворный! А как только очки слетели, перед глазами все поплыло, не то я бы его…

– Ты что, не видел, что у него оружие?! В следующий раз на все наплюй, бросай кошелек и убегай! То же мне, еще и рисуется!

– В следующий раз я деньги тебе в лифчик положу или вообще не стану брать.

Они, хихикая, превратили опасное приключение в повод для флирта. После случившегося появилось чувство, что они могут опереться друг на друга, иными словами, жить долго и счастливо во веки веков.

Оправившись, Очкарик предложил Ли Сыцзян снять квартиру и жить вместе. В средствах массовой информации это называлось «пробный брак», журналисты без конца мусолили плюсы и минусы пробного брака, но так и не пришли к единому выводу, хорошо это или плохо. И то правда: как понять, хорошо или плохо, если не попробуешь? Поэтому Очкарик решил попробовать.

– Не надо снимать квартиру, нам же предоставляют жилье. – Ли Сыцзян переживала из-за арендной платы, ведь деньги обоим доставались нелегко.

– Да, жилье предоставляют, но я хочу, чтобы у нас было общее жилье, чтобы вместе есть и вместе спать. Кроме того, у нас есть потребности. Ты что, не хочешь вместе со мной жить?

Очкарик понимал, что Ли Сыцзян не по-настоящему отвергает сейчас его предложение, просто ей нужен более веский повод, а может быть, это просто женская честь. Ли Сыцзян закусила верхнюю губу, закатила маленькие глазки, а потом надула губки, искоса глянула на Очкарика и спросила:

– Значит, женимся?

Очкарик обрадовался, осторожно улыбнулся:

– Именно!

Ли Сыцзян гордо вскинула личико-яблочко, давно уже не такое круглое, словно Очкарик надел ей кольцо на безымянный палец.

– Сыцзян, давай дождемся, когда получим дипломы? Сможем работу найти получше, в материальном плане станет легче, снимем квартиру поприличнее или даже купим, вот тогда заживем! Будем стараться, да?

Ли Сыцзян энергично закивала:

– Раньше я хотела открыть косметический салон, зарабатывать деньги и посылать родным, носить одежду покрасивее.

– Это как раз-таки не сложно. Мы вдвоем – это сила, у нас еще полно времени!

На душе у Ли Сыцзян потеплело, она прильнула к груди Очкарика и вдруг подумала: «Интересно, есть ли у А-Хун возлюбленный?» А вслух сказала:

– Давай в воскресенье повидаемся с Цянь Сяохун, я по ней скучаю.

– Я занимаюсь пропагандой. – Когда Цянь Сяохун позвонила в отель «Цяньшань» и разговаривала с У Ин и А-Син, у нее было чувство, будто она проститутка и сообщает, что вышла замуж, однако это ощущение шло вразрез с радостными криками бывших коллег.

А-Син с восторгом ахнула:

– Пропагандой? Поздравляю!

У Ин вырвала трубку:

– Давай там, хорошенько пропагандируй!

Прозвучало так, словно Цянь Сяохун отказалась от зла и перешла на сторону света.

– Да какая к хренам пропаганда! – со смехом выругалась Цянь Сяохун. – Но пропаганда как раз связана с хренами-то! Потом, когда родите детей, сделаете перевязку маточных труб или в сексуальной жизни что-то разладится – приходите ко мне!

У Ин поддразнила ее:

– Ты неплохо устроилась, только не лезь слишком в чужую сексуальную жизнь.

Цянь Сяохун усмехнулась:

– Своей-то нет, только на себя и полагаюсь.

А-Син сказала:

– Ты на этой работе преисполнилась новых сил! Как говорится, тигру приделали крылья!

Цянь Сяохун поинтересовалась, не началась ли шумиха в отеле, на это А-Син ответила:

– Все нормально, вряд ли стоит ждать неприятностей, сам управляющий Пань сказал, что клиенты у нас старые, так что двадцатипроцентная скидка вполне оправдана.

– Тогда можно не беспокоиться о безопасности моих товарищей, а то все угрызения совести мучали, словно я от правосудия бежала, постоянно кошмары снились, будто за мной кто-то гонится и хочет убить.

Но одно – дело разговоры, а другое – дела. Только-только перейдя в агитационный отдел, Цянь Сяохун, привыкшая не шевелить мозгами, а лишь выполнять механическую работу, чувствовала себя сухопутной уткой, барахтавшейся в воде. Она испытывала сильнейшее моральное и физическое напряжение, но потом успокоилась, рьяно взялась за дело и научилась плавать. В глубине души Цянь Сяохун радовалась своей смышлености, поскольку смышленость, как оперение утки, помогала ей держаться на воде. Вскоре она разобралась, что конкретно в больнице называется «пропагандой» – это не более чем бурная деятельность, причем напоказ. К примеру, каждую неделю нужно снимать со стенда старую стенгазету и вешать новую, разумеется, содержание стенгазеты должно быть связано с медициной, охраной матери и ребенка и репродуктивной гигиеной. Кроме того, еще одну стенгазету писали мелом на доске, доска была маленькая, неприметная, поэтому иероглифы можно писать коряво. Еще приходилось побегать: заказать агитационные плакаты для важных мероприятий, вести в местной газетенке рубрику о здоровье, в которой читателей учили самым лучшим сексуальным позам, рассказывали, как родить умного ребенка и как сохранить репродуктивное здоровье, словно основной функцией этой крошечной рубрики было изменить мир и жизнь. Цянь Сяохун присоединилась к Ся Цзифэну, который раньше занимался всем в одиночку, тот буквально за десять минут познакомил ее с основами пропаганды, а потом без конца болтал по телефону, так что Цянь Сяохун без конца и под разными углами любовалась висевшим на телефоне Ся Цзифэном. Ростом он был около метра семидесяти, моложе тридцати лет, довольно крепкого телосложения и с очень острым носом. Когда он наклонял голову, то напоминал Энди Лау93, если поворачивал лицо в сторону, то становился похож на Джеки Чун Хок-Яу94, а иногда посмотришь: что-то есть и от Аарона Квока95. Он определенно трепался со своей подружкой, улыбался, демонстрируя белые зубы, словно Галлен Ло96, а если хохотал во весь голос, то Цянь Сяохун видела в нем черты Стивена Чоу97. Однако стоило ему повесить трубку, встать и начать рыться в шкафу – и вот он уже не был похож ни на кого, кроме себя самого.

– Цянь Сяохун, с твоим приходом мне стало легче, а то я тут в одиночку был всем – и мамой, и папой, правда тяжко! – У Ся Цзифэна глаза словно бы не ладили друг с дружкой, они были посажены слишком далеко, что придавало ему меланхоличный вид. И даже жалобы в его исполнении звучали интеллигентно.

– Да что ты? – Цянь Сяохун весело взглянула на него, словно бы нашла какой-то повод для нападок.

– Что-то не так? – бестолково поинтересовался Ся Цзифэн, вытирая лицо.

– Все так! – по-прежнему смеялась Цянь Сяохун. Ей не хотелось пока что сознаваться, что ей нравился Ся Цзифэн с его крепкими мускулами, которые рельефно проступали под черной футболкой. Какая тут тебе пропаганда, какая работа? У Цянь Сяохун появилось чувство, что рано или поздно они окажутся в одной постели, вот только будет ли это разовый секс или долгосрочные отношения, она предугадать не могла.

В отделе пропаганды Цянь Сяохун могла приходить на работу когда ей вздумается, в отличие от регистратуры, где нужно было сидеть запертой за окошком. Сейчас же можно было сходить поболтать в химическую лабораторию или же в женскую консультацию при отделении акушерства и гинекологии, так что она постоянно контактировала с врачами всех отделений, привыкла к специфическому больничному запаху и даже полюбила его.

Помимо наплыва пациенток во время рейдов комитета по контролю за рождаемостью, в остальное время в больнице было довольно спокойно. С учетом того, что девяносто процентов врачей тоже были женщины, получалось слишком много женщин в одном здании, много, как слюны во рту, причем разномастной слюны, которая разлеталась во все стороны.

Сяо Цяо и Юй Юцин из химической лаборатории были самыми юными сотрудницами больницы и носили самые короткие юбки, поэтому коленки им прикрывали не юбки, а белые халаты. Они, а еще протез вместо ноги у единственного в лаборатории мужчины Хэ Цзяньго чаще всего становились предметом для разговоров в отделении акушерства и гинекологии и не только. Однако в самой лаборатории, поскольку в ней работал мужчина, беспрерывно обсуждались высокие материи, время от времени разговор заходил и о женщинах, но говорили исключительно об их моральном долге. Поэтому каждый раз, когда Цянь Сяохун приходила в лабораторию, глядя через ожидавшие своего часа белые пластиковые емкости с мочой, загораживавшие окошко, она видела, с каким оживлением лаборантки беседуют, причем на лицах их застыло выражение такое же непонятное, как непонятны были оттенки проб кала и мочи.

– А-Хун, иди сюда! Слушай-ка, а та девочка с венерическим заболеванием куда делась? – весело спросила Юцин, оторвавшись от кипы газет и подняв личико, похожее на тыквенное семечко. Она всегда старалась придать себе веселый вид, то ли это было выражение самоуверенности, то ли жеманство.