Лия Флеминг - Девушка под сенью оливы
– Кажется, ты их обвела вокруг пальца, Пенни! Молодец! – тихо прошептал ей Дуг.
– Не всех! Тот раненый капитан – он видел меня в форме. Правда, я никогда с ним не разговаривала.
– О, этот тебя не выдаст. Он тут такие дифирамбы тебе пел. Сказал, что ты спасла ему жизнь и что ты преданно ухаживала за его бойцами.
– Я его не спасала. Капитан преувеличивает. Рана у него была не самая тяжелая.
– Они сейчас переправят тебя в Афины вместе с самыми тяжелыми пациентами. Будешь ухаживать за ними там.
– Я уеду только тогда, когда увижу, как уедете вы. И не раньше! – упрямо отрезала Пенни, занятая сбором вещей, которые в беспорядке валялись по всей пещере.
Ей нужно все хорошенько обдумать. Что она сделала? Облегчила себе жизнь? Она вдруг вспомнила, с какой яростью взглянул на нее Брюс в момент прощания. Есть ведь и другие варианты. Разве не он всего лишь какую-то неделю тому назад советовал: «Беги в горы»? Но как все стремительно меняется в этой жизни! И где теперь ей искать тех партизан, которые горят желанием сражаться за свою свободу? Да и будут ли они сражаться, когда англичане окончательно оставят остров? Но предположим, она уедет отсюда, и что дальше? Даже если она сойдет за гречанку, что из того? Куда ей податься? К кому? Она ведь сама читала листовки, которые развешивали на стенах домов немцы. За укрывательство врага мирным жителям грозит расстрел на месте. Да, кажется, ее судьба в другом! Надо уходить в горы и браться за оружие.
Интересно, почему этот раненый офицер так хлопотал за нее? Неужели же он не узнал ее? Скорее всего, узнал! Тогда зачем? Не нужны ей никакие милости от врага! Даже в минуту поражения. Впрочем, война ведь еще не закончена. Надо идти и сражаться дальше. Только вот как?
И вот она снова стою перед выбором. Эвакуироваться с ранеными? Убежать и попытаться найти Брюса? Уйти в горы? Или остаться и продолжать бороться здесь? Господи! Ну что же делать?
Ханья 28 мая 1941 года
Последние несколько суток Йоланда Маркос безвылазно просидела в подвале клиники Красного Креста. Бомбардировки не прекращались ни днем ни ночью. Немцы методично, район за районом, превращали Ханью в пыль. В подвальных помещениях, до отказа заполненных народом, текла своя, почти загробная жизнь: горели свечи и керосиновые лампы, медсестры оказывали помощь больным и попутно успокаивали гражданских, слишком напуганных, слишком подавленных, чтобы жаловаться и просить о помощи.
А потом наступило утро, и вдруг стало тихо. Совсем тихо. Люди, не веря, что им наконец подарили спокойное утро, без воя сирен и взрыва бомб, начали потихоньку выползать на улицу. Подвалы клиники тоже открыли, и медперсонал потянулся на выход. Всем захотелось собственными глазами увидеть то, что еще осталось от города.
Больше всего на свете Йоланде хотелось бросить все и стремглав помчаться в еврейский квартал. Как там ее родители? Живы ли они? Все эти дни и ночи она не переставая молилась за них.
Как ни удивительно, но сама клиника пережила страшные бомбежки с минимальными потерями. Выбиты оконные рамы, повсюду в коридорах разбитые стекла, а на улице уже выстроилась живая очередь: кого-то ранили, у кого-то обострилась давняя болезнь. Почерневшие от горя и страха люди покинули убежища, в которых они прятались, и пришли к ним за помощью.
Йоланда вышла на улицу и невольно зажмурилась от яркого солнца.
– Слава богу! – воскликнула стоявшая неподалеку женщина и истово перекрестилась. По ее щекам градом текли слезы. – В небе больше нет этих ужасных железных птиц. Но они разрушили наши церкви и уничтожили наши дома. Бог всемилостив. Он видит все и в свое время всем воздаст по заслугам!
Она продолжала выкрикивать что-то еще о каре Господней, но люди слушали ее молча, с облегчением вглядываясь в чистое небо. Их район, Халепа, почти не пострадал, но, судя по густому смогу, окутавшему улицы, по языкам пламени, вырывающимся в небо в самых разных концах города, разрушения были катастрофическими.
– Мне надо срочно отправиться на поиски родителей! – обратилась Йоланда к доктору. – Они, наверное, считают меня погибшей.
– Ступайте! – сказал ей Андреас. – Но будьте предельно осторожны! Вы нам очень нужны.
За последние дни между ними установилась какая-то особая, доверительная связь. Работая бок о бок, ночами напролет, среди кромешной тьмы, под канонаду взрывов, все время балансируя на грани жизни и смерти, каждый из них почувствовал почти родственную близость друг к другу. Йоланда постоянно ловила себя на мысли, что еще ни один мужчина не волновал ее так сильно, как Андреас Андролакис. Достаточно было посмотреть, как внимательно и сосредоточенно он выслушивает пациентов, с какой теплотой обращается с каждым больным, как умеет вселить надежду своим спокойствием и уравновешенностью даже в самую израненную душу, чтобы понять, какой замечательный врач их начальник госпиталя.
– Это правда! Вы мне очень нужны, Йоланда! Более чем когда-либо. Вы молодец! Вы не испугались бомбежек. Сохраняли спокойствие под обстрелами, вы не падали в обморок при виде тяжелых ранений. Своим самообладанием вы показали хороший пример нашим молоденьким медсестрам.
Йоланда расцвела от столь щедрых похвал.
– Я только взгляну, как там мама и папа, и сразу же вернусь!
Йоланда бежала по городским улицам – и не узнавала их. Особенно страшными были разрушения в старой части города. Там, где когда-то стояли элегантные венецианские виллы, чернели глубокие воронки и дымились развалины. Бочки с вином валялись прямо на проезжей части, и из них сочилась жидкость, похожая на кровь. В горах мусора деловито суетились крысы, рядом лежали искореженные канистры с оливковым маслом. Пахло гарью и смрадом от разлагающихся на жаре трупов. И везде, куда ни кинь взор, царили разруха и мерзость запустения.
Йоланда почти бегом проскочила разрушенные кварталы, не в силах созерцать зловещие картины опустошения, нанесенного недавними бомбежками. Такое прекрасное солнечное утро! Бирюзовая морская гладь блестит и переливается на солнце, отливая то глубокой синевой сапфиров, то радостными отсветами изумрудов. Разве можно убивать и разрушать среди такой красоты?
* * *Никто толком не знал, как поступить с Пенелопой Георгиос. По ее словам, она гражданка Греции, никогда не служила медсестрой в британской армии, обучалась в Афинах, что можно, при желании, проверить. Любой представитель Красного Креста в Афинах подтвердит сию информацию, ибо она имеет репутацию добросовестного и квалифицированного работника. Пенни, излагая свою легенду, старательно гнула именно линию греческого происхождения, объявив немецким властям, что документы были утеряны в море во время бомбежки их судна, на котором она сопровождала раненых на Крит. Несмотря на некоторые нестыковки, пока легенда работала. Ведь только истинный грек мог заметить едва слышимые шероховатости в ее произношении. Касательно своего прошлого Пенни скупо обронила, что получила домашнее воспитание, что у нее была английская гувернантка и потому она неплохо понимает по-английски. Она также сообщила, что родилась в богатой семье, но после того, как объявила о своем намерении стать медсестрой, семья отказалась от нее. Все это, в сущности, было полуправдой-полуложью, но и в откровенном вранье ее было трудно уличить, а потому пока никто не мог поставить под сомнение ее слова. Врачи британского госпиталя подтвердили, что Пенни действительно прибыла к ним в самом конце кампании, якобы по указанию Красного Креста, который направил ее на Крит для обучения местных женщин азам оказания первой медицинской помощи.
Раненый капитан-десантник с удовольствием продолжал исполнять при ней функции переводчика. Он лично сопровождал ее по лагерю, когда ей нужны были санитары для оказания помощи пленным. Однажды в разговоре с ним она мимоходом выказала интерес к греческой истории, и капитан тут же рассказал ей, что тоже увлекается археологией. Судя по всему, он страшно обрадовался тому, что у них обозначились какие-то общие интересы. Она, в свою очередь, рассказала ему, что посещала в Афинах публичные лекции, которые устраивали в Британской школе археологии. А он стал спрашивать, читала ли она что-нибудь о Кносском дворце, и даже порекомендовал ей несколько книг, правда повествующих уже о раскопках Шлимана в Мессине. Но Пенни сделала вид, что утратила интерес к археологическим изысканиям. Ей не хотелось чересчур тесно сближаться с капитаном.
Ее необычный статус – единственная женщина среди стольких мужчин, выхаживающая в пещерах раненых с обеих сторон, снискал ей немалую популярность, особенно в местных властных структурах. Ей даже предлагали дать интервью какому-то журналисту, пообещав опубликовать его во всех греческих газетах. Так сказать, живой и наглядный пример позитивного сотрудничества Греции с Третьим рейхом. Но такая бешеная популярность отнюдь не входила в планы Пенни. Меньше всего она жаждала внимания к собственной персоне. Ее положение на Крите было и так слишком шатким. Чуть позднее ей предложили вернуться в Афины вместе с ранеными англичанами и врачами и тоже обещали опубликовать статью о ее уникальном опыте работы в пещерах. Само собой, ей было предложено продолжить сестринскую практику в греческой столице. Соблазн был велик, но Пенни уже успела прикипеть к Криту, а потому твердо решила, что пока она останется на острове. Прощаясь с Питером и Дугом, она попросила их лишь об одном: не выдавать ее английские корни и никому не рассказывать о том, где она сейчас.
