Хилари Бойд - Четверги в парке
– Не так уж и одиноко, – ответила Джини, задумавшись. – Временами мне грустно, я плачу, но дело не в одиночестве. Я не нуждаюсь в общении.
Плакала она не временами, а каждый вечер, думая о том, что могло быть у нее не только с Рэем, но и с Джорджем. Она часто вспоминала свою семью и все больше горевала по брату Уиллу, жалея о том, что тогда, как и сейчас, семья не смогла объединиться перед лицом трагедии.
После смерти Уилла она и ее родители переживали горе, каждый сам по себе, в своем сердце. Сначала Джини пыталась поговорить с ними, погоревать вместе, но ни разу не видела хотя бы слезинки на глазах матери и отца. Мама высохла буквально на глазах, словно действительно стала меньше ростом, ее невроз испарился, испугавшись настоящей трагедии, и эта некогда раздражительная, придирчивая, неистовая женщина едва открывала рот, роняя слова, не говоря уже о том, чтобы побеспокоиться о своей дочери. Тогда Джини обратилась к отцу, с лица которого теперь не сходила пугающе блаженная улыбка. Он был уверен, что его сын принял мученическую смерть и что Господь несказанно вознаградил его, доверив ему, отцу, ненадолго бесценную жизнь Уилла.
– Смерть Уилла не преждевременна, помни об этом, Джин, – убеждал ее он, и глаза его горели праведным рвением. – Ему было назначено прожить пятнадцать лет, прекрасный срок. Господь не мог дольше обходиться без него. Мы не должны печалиться, он теперь с Богом. Лучше умереть в святости, чем прожить целую жизнь без нее. Нам повезло, мы должны на коленях благодарить Бога каждую минуту за то, что Уилл жил с нами.
Джини, которой скоро исполнялось четырнадцать, топала и рыдала от гнева, слушая этот благочестивый вердикт.
– Ты ошибаешься, Бог ошибается. Вы оба глупые, глупые, глупые лжецы. Он не должен был умирать, и ты знаешь это. Почему ты не плачешь, папа? Разве тебе все равно, что его больше нет, и мы никогда не увидим его? Я любила его всем сердцем, даже если ты не любил. Почему, почему ты не можешь даже оплакать его? Что с тобой?
С детства ее учили верить в милосердного Бога, Который заботится о детях, благословляет праведников. А она считала Уилла, хотя он был еще подростком, праведником. Добрый, веселый, умный. Никогда никого не обижал. Почему Господь подверг таким жестоким страданиям ребенка? Его мучительная смерть не давала ей покоя. Джини просто хотелось выть от боли, она не могла поверить, что это конец, что он никогда не вернется, и ей никогда больше не увидеть его. Ей было бы достаточно даже малейшего сочувствия со стороны родителей. Но после смерти брата они словно забыли о ее существовании, как и о существовании друг друга. Три человека, отстранившись друг от друга, жили воспоминаниями о ее любимом Уилле, не желая сознавать, что и сами они умерли вместе с ним. Теперь, когда она оплакивала всех их, уже не виня родителей в том, что они переживали свое горе только так, как умели, она печалилась о том, что боль – безмолвная, тихая боль повторилась и в ее браке.
– Я беспокоюсь за тебя, – сказала Рита, когда они спускались по узкой лестнице.
– Не стоит, у меня все хорошо. Даже если и не хорошо, то я справлюсь. Это лучше, чем жить во лжи, – добавила она.
* * *– Надень теплую куртку. – Джини взяла красную парку с капюшоном, висевшую на лестничных перилах, и протянула внучке, чтобы та засунула руки в рукава.
– Мне не нравится эта куртка, хочу другую… синюю, – заупрямилась Элли.
– Дорогая, на улице холодно. Синяя куртка слишком легкая, а мы ведь хотим посмотреть Рождественскую елку и спеть песни. Давай, надевай… быстро, быстро, а то все пропустим.
Элли засомневалась, прикидывая, долго ли будет упорствовать бабушка, но предвкушение интересной прогулки победило. Она улыбнулась и перестала возражать.
– Мы ушли, – крикнула она дочери, которая отдыхала на втором этаже. – Вернемся к семи.
– Не забудьте билеты, они возле двери, – ответила Шанти. – Хорошего вам вечера.
– Темно, – протянула Элли с наслаждением. – Мы увидим большую Рождественскую елку, Джин.
– И споем песни. Может, споем «Там, в яслях».
Элли поразмыслила над этим.
– Джо в садике повязал специальный шарфик на голове у Мины, и мы все стояли и пели для мам и пап.
– Я знаю, дорогая, мама рассказала мне. Тебе понравилось?
– Да, понравилось, – ответила Элли торжественно.
В воротах Лодердейл-Хауз уже толпились родители и дети в радостном предвкушении, которое читалось на их порозовевших от мороза лицах. Джини сложила коляску и поставила ее вместе с остальными в холле, взяла Элли за руку и направилась в парк за домом.
– Ух ты… как касиво! – воскликнула Элли, когда они завернули за угол и увидели елку, огромную, сияющую белыми огнями, мишурой и украшениями, с большой мерцающей звездой на верхушке. На столах вдоль стены стояли подносы с глинтвейном и фруктовым соком для детей. Девушки разносили гостям горячие сосиски с горчицей и кетчупом. Музыканты, видимо студентки, в джинсах, ботинках, шерстяных шарфах и разноцветных шапках, весело ожидали своей очереди. Две из них настраивали скрипки, одна достала кларнет, а другая села за пианино, которое выкатили из дома на веранду, чтобы музыканты не мерзли на холоде и не портили струны. Элли молча жевала сосиску, широко раскрыв свои карие глаза от восхищения. Когда заиграла музыка, все подняли листочки с текстом песен, чтобы на них падал свет из окон дома. Джини пожалела, что Шанти не видит ее сейчас.
– А вот и Дин, – внезапно объявила Элли.
Джини обернулась, затаив дыхание.
– Дилан… где, дорогая?
– Смотри, вон там, – Элли показала пальцем на толпу, и Джини увидела красивое лицо мальчика, освещенное огнями елки, он разглядывал ее блестящие ветки. А за ним, положив руку на плечо внука, стоял Рэй.
Джини безуспешно старалась взять себя в руки. Они еще не заметили их; можно сбежать, пока есть время. Но Элли тянула ее за руку.
– Пойдем, Джин… к Дилану.
Рэй был потрясен не меньше нее. На мгновение их глаза встретились, и они не могли вымолвить ни слова.
– Привет, Джин – Дилан улыбался ей. – Замечательная елка, правда?
– Да, восхитительная, – проговорила Джини заледеневшими губами.
Элли потянулась ручками к Джини.
– Обними, – сказала она, показывая, что хочет на ручки.
Джини подняла ее и заметила, как Элли застенчиво улыбнулась Рэю.
– Привет, красавица, – сказал Рэй, широко улыбнувшись, и потрепал девочку за руку. – Давно не виделись.
Как только Джини услышала его голос, она тотчас вспомнила минуты их близости, словно и не было стольких месяцев разлуки.
– Холодно-то как, – Рэй затопал ногами и захлопал руками в перчатках, чтобы Элли улыбнулась, а Джини все еще не могла выговорить ни слова. – Дилан, отведи Элли вперед, там лучше видно, – сказал он внуку. Элли подозрительно взглянула на мальчика, сомневаясь, стоит ли покидать свое безопасное убежище на руках бабушки, но вряд ли нашелся бы человек, даже такой маленький, как Элли, который смог устоять перед улыбкой Дилана. С очень серьезным видом он крепко взял девочку за руку, бережно повел ее через толпу и остановился прямо перед викарием – молодым темноволосым и симпатичным человеком – который приковал к себе внимание всей толпы.
Джини и Рэй стояли, одинокие в своем молчании, пока вокруг них пробуждались замерзшие голоса, сперва неровные, но заметно окрепшие уже к концу первого куплета песни «Пока пастухи пасли ночью стада».
Джини не сводила глаз с внучки, но ни на мгновение из ее сознания не выходил человек, стоявший рядом.
– Как ты? – спросил он наконец, не глядя на нее.
– Я… – начала она, – не знаю, что сказать, – закончила она, запинаясь, после долгой паузы.
Она услышала, как Рэй рассмеялся.
– Это был самый простой вопрос.
Она не сдержала улыбки, завидуя его спокойствию, – он говорил так, словно встретил старого друга, даже не подозревая о том, какие муки она испытывала.
– А ты? – спросила она, осмелившись бросить взгляд на его милое, дорогое ее сердцу лицо.
– Ничего интересного, – он пожал плечами, ответив ей взглядом, который, казалось, говорил, что она не вправе задавать ему такие вопросы.
– Я видела тебя недавно. – Она говорила почти наперекор себе именно о том, о чем поклялась никогда не упоминать, если они вдруг встретятся.
Рэй удивился.
– Где?
– На холме… шел дождь.
Он ждал, что она объяснит.
– На Хайгейт-Хилл? Я тебя не видел. Надеялся увидеть, конечно, но… – Он отвернулся, и Джини восприняла это как подтверждение того, что она видела. – Почему ты не подошла? – спросил он слишком поздно.
Элли пробиралась обратно сквозь толпу. Джини подняла ее на руки.
– Тебе весело?
Малышка устала, но сказала решительно:
– Да… тот человек поет очень громко, как Рэй, – она захихикала, оглядываясь на викария. – Можно мне еще сосиску, Джин? С кетчупом?
Джини огляделась в поисках еды, но заметила только пустые тарелки.
