Сара Маккой - Дочь пекаря
У Рики, видимо, все хорошо. На той неделе звонила, но он был на заставе и весь в делах. Судя по всему, очень занят. Не знаю, что с ним – или с нами – происходит весь этот месяц. Но он от меня… отдалился. Ди, я что, все неправильно сделала? Задаю себе этот вопрос каждый день на завтрак, обед и ужин.
Вот такой грязноватый вид на этой неделе с нашего побережья. А на Атлантическом как?
Люблю, скучаю, Реба
В сумерках Реба смотрела, как корабль входит в гавань. Клубящиеся тучи отступили, снаружи потеплело, можно посидеть на балконе; но омерзительный туман поднимался все выше и выше, скрывал солнце и месяц.
Ребе не хватало солнца впервые с Вирджинии, где ей хотелось плакать с января по апрель. В колледже Саша спрашивала, не страдает ли она расстройством под названием ВОДА – весенне-осенний депрессивный аффект. Реба думала, что она шутит, но когда начался курс психологии, профессор посвятил целую лекцию симптомам и способам лечения этого расстройства. Все это слишком сильно напоминало папины депрессии, от которых она всячески открещивалась, так что когда Саша была рядом, Реба держала слезы в берегах. А в Эль-Пасо солнце светило 302 дня в году – это влияло на Ребу благотворно.
Теперь у Ребы снова началась ВОДА, и притом помноженная на десять. Губы тряслись, глаза щипало, тяжкая грусть вот-вот перельется через край, как дождевая вода в пустых цветочных горшках на балконе. И виной тому не только погода. Тоска не оставляла Ребу, даже когда залив сверкал калифорнийским солнцем, а небо над Крисси-Филд ярко голубело. Тоска даже усиливалась, и пара слезинок все-таки пробивалась наружу.
Внизу корабль входил в гавань; сверху он казался игрушечной лодочкой, в кильватере темная полоска. На пустой палубе стоял человек, оловянный солдатик, и лишь тонкая щепочка отделяла его от океанских глубин. Такой маленький, далекий, что Реба и себя почувствовала мизерной.
Журнал оказался больше, чем она предполагала. Столько заголовков, сроков, тысяч знаков, и у кофейного автомата все время разные люди – трудно подружиться. В отличие от «Сан-сити», в «Ежемесячнике Сан-Франциско» требовали работать в офисе. Реба засиживалась в своем закутке до глубокой ночи, поглощая креветки гунбао, и лишь кислый чесночный запах оживлял серые стены. Офисное одиночество было сродни домашнему. Дома она смотрела «Секс в большом городе» – недвусмысленное напоминание о том, что в ее городе не было ни секса, ни гламурной жизни с мартини и славой колумнистки. Трагедия в том, что всего этого ей не так уж и хотелось. Реба скучала по Рики, Элси и Джейн. С Джейн она немножко поговорила по телефону пару недель назад. На заднем плане грохотали кастрюли, и Ребе ужасно захотелось домой.
Рики разговаривал с ней по телефону все неохотнее. На письма не отвечал. С марта они отдалялись друг от друга, хоть Ребе это и не нравилось. Ее подмывало спросить, не появилась ли у Рики другая девушка, но она боялась ответа. Казалось, все живут и меняются, кроме нее. Злая ирония: приехала наконец в большой город – и будто бы уменьшилась сама.
Корабль длинно, печально прогудел. Ребе хотелось вторить этому звуку, и она чуть не поддалась искушению, но вдруг кто-то завизжал и заскулил на соседском балконе. Черный чихуахуа, привязанный к кованому кофейному столику.
– Слышу, голубчик, слышу, – сказала Реба.
Собака навострила треугольные уши. Реба подошла ближе, и собака рванулась к ней. Поводок натянулся, лай стал придушенным.
– Тише, тише. Я тебя не обижу.
Когда они с Рики съехались, он принес домой потеряшку-чихуахуа. Назвал его Нюхом и купил ему мини-сомбреро. Песик остался бы с ними, но через неделю за ним приехали хозяева. У Ребы горела статья, и ее раздражали оба: и Рики, и скачущий по кухне питомец. Но Рики все равно хотел вместе с Ребой завести домашнего зверя. Реба вспомнила его и улыбнулась – не без сожаления.
Она сходила в комнату за остатками китайской еды из ресторана.
– Любишь креветки? – Она взяла одну за изогнутый хвостик.
Собака села и склонила голову набок.
– Хороший мальчик. – Реба бросила креветку через невысокую оградку, разделявшую балконы. Пес поймал креветку в воздухе.
Реба кинула в рот другую.
– Знаешь, – проговорила она с набитым ртом, – я недавно из твоей глуши. Бывал когда-нибудь в Чиуауа?
Тут до нее дошло, что она болтает с собакой, и она перегнулась через перила посмотреть, не смеются ли над ней соседи снизу. Свет не горел, дверь заперта. Песик встал на задние лапы и скрестил передние. Ага, воспитанный.
– Отлично! – Реба бросила ему еще креветку, и пес живо ее слопал. – Имя-то есть? – Бирки на ошейнике не обнаружилось. – Ну и ладно. А кличка? – Она взяла еще креветку. Пес не был похож на Рекса или Бродягу. Он снова встал на задние лапы, стуча хвостиком-карандашиком по дощатому полу. – Еще будешь? Вот креветка.
Он восторженно заскреб лапами, словно золото искал.
– Ха, так и запишем. Что скажешь, Креветка? – Имя вышло подходящее. Она кинула ему креветочный хвостик и слизала с пальцев соус.
Корабль снова прогудел, входя в док, но звук отозвался уже слабей. Матроса на палубе не было.
– Любишь крепели? – спросила Реба. – Это такие пончики. Некоторые говорят, что они похожи на churros. Может, как-нибудь нам приготовлю.
Креветка облизнулся и вывалил язык в широкой собачьей улыбке.
– Original Message – От: [email protected]
Дата: 14 апреля 2008 17:43
Кому: [email protected]
Тема: Re: Здесь дождь… ОПЯТЬ
Реба,
Ладно цветы, ты сама как утопленный котенок! Не нравится мне твоя тоска-кручина. Это нездорово. Вытащи голову из лужи. Вспомни, что я говорила: подними голову, киса, а то пропустишь радугу! Погляди на себя хоть секунду моими глазами – и увидишь ту Ребу, которую вижу я. Ты – боец, сильный и целеустремленный человек. Я всегда этим восхищалась. Не давай себе рассыпаться изнутри.
Да, мама едет в Вашингтон с ричмондской Лигой на День независимости. Дамы почтят ветеранов Вьетнама гирляндами из красно-сине-белых поношенных шмоток. (Подробностей не знаю, но месяц назад был какой-то массовый «сбор материала» для «наших храбрецов в форме». С тех пор дожидаются благословения Бетси Росс[74].) Так что приезжать незачем, у нее все разговоры о яблочных пирогах и Джоне Филипе Сузе[75]. Может, летом, но
в другое время? Или осенью – на День труда или на День Колумба? Реба, постарайся. Пожалуйста.
Жаль, что у вас с Рики опять все непросто. Любовь на расстоянии – это трудно. Не то чтобы я знала об этом сама, просто ни одной моей подруге такое не удалось. Но я на этого Рики надеюсь. Если у вас все получится, знакомь нас с ним скорей. Тоже повод сесть в самолет. Это тебе говорит твоя старшая сестра. И нечего отбрыкиваться. Привози Рики. Вам надо развеяться вместе. Прямо будут не выходные, а терапевтическая сессия.;) Улыбнись, сестренка. Океаны разные – вода одна.
Люблю,
Диди
Сорок один
Центр отдыха и оздоровления
Вооруженных сил США
Гармиш, Германия
Гернакерштрассе, 19
7 августа 1945 года
Элси составила на поднос тяжелые тарелки с мясным рулетом. После отъезда Девятой эскадрильи в Центре стало значительно тише. Робби решил, что поварам нужно передохнуть, и объявил гвоздем меню «Мясной рулет по-домашнему». Накануне они допоздна месили фарш, а потом испекли и заморозили штук двадцать мясных кирпичиков. Гигантский таз говяжьего фарша чуть не вызвал рвоту, но Элси не решилась выблевать мамин чай.
Всю прошлую неделю мама каждое утро заваривала травы, а вечерние порции складывала в марлевые саше, которые Элси брала на работу. Лиловые пучки болотной мяты и листья клопогона сушились в кухне на окне. Папа чуть не заварил себе мяту, перепутав ее с лавандой, так что маме пришлось обвязать мяту красными нитками.
Элси пила чай пятый, последний день. Пока ничего не происходило, разве что лицо пожелтело и все время хотелось писать.
– Второй столик! – выкрикнул повар.
Элси взяла тарелку с кетчупом и маринованным луком и поставила поднос на плечо.
Пятеро солдат пили за столиком пенное пиво. Голодные глаза оживились, завидев Элси. Но не успела она подойти, что-то сжалось у нее в животе и ее резко скрутило. Она согнулась пополам. Тарелки грохнулись на пол.
Встать она не смогла, и ее подняли два солдата. Третий счистил с передника овощи и томатный соус, еще двое собрали осколки. Их лица двигались, губы шевелились, но Элси ничего не слышала. Внутри скручивало все сильнее. Она схватилась за живот и закрыла глаза. Когда открыла, Робби держал ее подбородок и спрашивал, что болит, но она не отвечала. Робби обернулся, что-то кому-то сказал, и все завертелось, как сливки, когда их взбивают. Элси чуть не вырвало, но она вспомнила про отвар и откинула голову назад. Вскоре она поняла, что это не комната вертится, а ее несут из зала через кухню в кладовую для скатертей и салфеток.
