Нэнси Холдер - Элементарно, Холмс! (сборник)
Человек, скорее тень, вышел из-за покачивавшейся занавески и приблизился к мужчине в постели. Света в комнате хватало, чтобы мужчина с телефоном смог различить: человек в черном держит большую сырую картофелину, из середины которой торчит обоюдоострое бритвенное лезвие. На человеке были кожаные перчатки, и там, где они заканчивались, на запястьях, скользко поблескивал тонкий полиэтилен других перчаток, какие носят продавцы пищи. Человек в черном подошел к кровати, встал над приподнявшимся мужчиной и потянулся к телефону. Приложив острый край бритвы к шее мужчины, свободной рукой взял трубку.
– Просто скажи: да или нет, – велел голос на другом конце линии.
– Ладно, да.
– Он сидит?
– Да.
– Он может видеть тебя… и то, что ты держишь у его горла?
– Ага.
– Верни ему трубку. Ничего не делай, пока я не скажу.
– Ладно.
Человек вернул трубку мужчине, дрожавшему под бритвенным лезвием. В широко распахнутых глазах мужчины блестели слезы.
– Ты веришь в серьезность его намерений? – спросил голос на другом конце.
– А?
– Я хочу услышать от тебя «да» или «нет».
– Кто…
– Дай ему телефон. – Пауза. – Дай ему телефон!
Напуганный мужчина отдал трубку.
– Я велел ему сказать «да» или «нет». Если скажет что-то еще, любое междометие, «э» или «а»… порежешь его?
– Да.
– Не сильно для начала. Позволь ему увидеть собственную кровь. Сделай разрез там, где он сможет обсосать его и попробовать на вкус.
Человек в черном промолчал, но вернул трубку, крепко прижав ее к уху мужчины в постели.
– Итак, – произнес спокойный голос из ниоткуда. – Ты убедился, что он настроен серьезно и может причинить тебе вред? Да или нет?
– Послушайте, кем бы вы, черт побери, ни были…
Картофелина прошлась по тыльной стороне ладони мужчины, от мизинца к большому пальцу. Кровь начала сочиться из аккуратного и тонкого, но длинного, почти пятидюймового разреза. Мужчина уронил трубку на кровать, оставив кровавый отпечаток на простыне. И заскулил. Такой звук могла издавать бродячая собака, задетая такси на улице, далеко внизу: слабый, но протяжный. Человек с бритвой-в-картофелине протянул руку к пульсирующему бледному горлу и кивнул на упавший телефон. Никто не произнес ни слова.
Посасывая костяшки пальцев, мужчина поднял трубку дрожащей, слабо кровоточащей рукой – и начал слушать. Внимательно.
– Итак. Слушай внимательно. На случай, если ты скажешь что-то кроме «да» или «нет», если начнешь оправдываться или уходить от прямого, честного ответа: я велел ему отыскать махровое полотенце и засунуть тебе в рот, чтобы никто не услышал твоих криков, пока он будет медленно резать тебя на кусочки. И твоего брата Билли. И твою мать. Ты понял?
– Э… – начал было отвечать мужчина. Картофелина слегка сдвинулась. – Да, – сказал он быстро, хриплым голосом. – Да. Да, я понял.
– Очень хорошо. Теперь мы можем перейти к делу, – произнес ровный, непреклонный, далекий голос.
Утренний свет пробивался сквозь занавески.
– Да, – ответил мужчина в постели, возле горла которого дрожало бритвенное лезвие.
– У тебя есть рисунок почти забытого журнального художника по имени Роберт Гибсон Джонс…
Голос умолк, но мужчина под бритвенным лезвием знал, что это уловка, цезура, пауза, и если он заполнит ее, сказав «нет», или «я не знаю, о чем вы говорите», или «он в доме моего кузена в Куинсе», или «я продал его много лет назад», или «я не знаю, кто его купил», или любую другую ложь, его тело будет разделано, словно лобстер, и он останется лежать в собственных кишках, держа лишившимися кончиков пальцами свое еще бьющееся сердце. С горлом, разрезанным от уха до уха. В мгновение ока.
Он ничего не сказал, и секунду спустя голос на другом конце линии продолжил:
– Четыре покупателя предложили тебе три цены. В высшей степени привлекательные. Ты согласишься на среднюю, возьмешь рисунок в отличном состоянии и продашь этим утром. Все ясно?
Мужчина с телефонной трубкой, чья кровь выплескивалась на простыню, ничего не сказал.
– Отдай телефон… – велел голос С Той Стороны.
Мужчина протянул трубку нависшей над ним темной фигуре. Человек с картофельной бритвой взял телефон и несколько секунд слушал. Затем наклонился так близко, что вжавшийся в подушку мужчина мог видеть лишь чуть менее черную линию, где в прорези в вязаной шапке, надетой на голову картофельного человека, скрывались глаза. Неразличимого цвета.
– Все ясно? Говорит, ясно, – сообщил человек в трубку. И еще несколько секунд слушал.
На висках одного из находившихся в спальне мужчин выступил пот. Связь оборвалась: бритвенное лезвие перерезало шнур телефонной трубки. Мужчина в постели сосал тыльную сторону левой ладони, слизывая тонкий кровавый рисунок.
– Теперь закрой глаза и не открывай, пока я не скажу, – велела фигура в черном.
Когда через минуту или две абсолютной тишины – хотя ему почудился стук двери в коридор – окровавленный мужчина наконец открыл глаза, он был один.
Редактор новостей haute couture[18] на le Rue Montaigne dans le huite arrondissement[19], совершенно выведенная из себя третьим редакционным секретарем, потребовала, чтобы к ней явилась en masse[20] вся ее «вертикаль» – электронное слово Большого бизнеса XXI века для «невольников», «прислужников», «прихлебателей», «мальчиков на побегушках», «вассалов», «водоносов», «слуг». Современный сленг. Она уволила пятерых. Ветер бешено завывал возле северной вершины горы Эребус в Антарктиде.
Не прошло и часа, как одна из пары тонких кожаных водительских перчаток черного цвета была наполнена камнями из Ист-Ривер и завязана куском найденной в канаве проволоки, после чего заброшена далеко в Гудзон. Другая перчатка, того же цвета, наполненная стеклянными шариками из магазина безделушек на Мэдисон-авеню и заклеенная клейкой лентой, отправилась в канал Гованус в Бруклине. Одежда была кинута в мусорные баки в Нью-Джерси; пара обычных повседневных популярных одноразовых перчаток, какими пользуются торговцы пищей, была порублена на кусочки вместе с пятью кочанами капусты в измельчителе отходов в частном доме в Рехоботе, штат Массачусетс. Одна из двух неприметных, нефирменных кроссовок была выкинута из машины на автомагистрали в Нью-Джерси и окончила свой путь в грязных густых зарослях осоки в сорока футах от дороги. Другая кроссовка была погребена под двухфутовым слоем отбросов в Саранак-Лейк. Через полтора дня. Но быстро.
Однако лишь через три часа двадцать одну минуту после того, как закрылась дверь в центре Манхэттена, мужчина из квартиры на восьмом этаже позвонил женщине из Маклина, штат Вирджиния, которая сказала:
– Не рановато ли для столь внезапного звонка, с учетом того, как закончился наш прошлый разговор?
Беседа длилась почти сорок минут, и многочисленные вопросы затрудняли ее продвижение к неизбежному завершению. В конце концов женщина сказала:
– Договорились. Но вы понимаете, что никогда не сможете вывесить или выставить ее? Вас это устраивает?
Мужчина ответил, что понимает, и они договорились о встрече в третьем лестничном колодце Флэтайрон-билдинг, чтобы обменяться завернутыми в плотную бумагу пакетами.
В лондонской квартире на втором этаже человек вынул одну из трех книг в твердом переплете из стильного футляра. Отнес книгу к большому мягкому креслу и сел возле настольной лампы на гибкой ножке. Посмотрел на стену, где висела подсвеченная картина: большой, детальный рисунок давно вымершей доисторической бабочки. Человек улыбнулся, вновь опустил глаза на книгу, перевернул несколько страниц и начал читать. В транспортной конторе в Коулуне молодая женщина, плохо справлявшаяся со своими незамысловатыми обязанностями, положила один лист контракта не в тот манильский конверт, и на протяжении многих дней «вертикаль» на трех континентах ругалась друг с другом.
Через шестьдесят пять минут после обмена свертками в Флэтайрон-билдинг в Нью-Йорке семидесятифунтовый треугольный бетонный карниз не выпал из штабеля стройматериалов, перемещаемых с помощью блоков над Уобаш-авеню в Чикаго, однако белый мужчина со слишком узким воротничком также не явился в свой офис в международной корпорации, где работал высокооплачиваемым оценщиком; вместо этого он отправился к стоматологу, а позже в тот же день забрал дочь из частного детского сада. В пустыне Гибсона в центральной части западной Австралии также ничего не случилось – ничего необычного.
Мужчина в Лондоне читал под изображением бабочки. На каждое действие…
Каким бы незначительным оно ни казалось…
Найдется равное по силе противодействие в Реке времени, бесконечно струящейся сквозь Вселенную. Пусть незаметное и совершенно не связанное с ним.
Каждый день, ближе к вечеру, в Рио-де-Жанейро идет тропический ливень. Он длится всего несколько минут, но капли дождя, словно пули, отскакивают от жестяных крыш favelas[21] под статуей Христа-Искупителя. В этот день, когда в пустыне Гибсона ничего не происходило, дождь не пошел; сухая Авенида Атлантика отражала солнечные лучи. В Пернамбуку прошел град.
