Селеста Инг - Все, чего я не сказала
Его собака пятится, жмется к ногам Ханны, и Ханна не сомневается: теперь Нэт разожмет кулаки, и отвернется, и уйдет, и оставит Джека в покое. Да вот только ничего подобного. На миг Нэт теряется – и от растерянности звереет.
– И ты считаешь, это что-то меняет? Абсолютно ничего. – У Нэта белеют костяшки. – Скажи мне правду. Сию секунду. Я должен знать. Что между вами было. Зачем она пошла на озеро.
Джек как бы качает головой, но обрывает жест, будто не понимает вопроса.
– Я думал, Лидия тебе рассказала… – Рука у него вздрагивает, будто он хочет взять Нэта за плечо, за руку. – Надо было мне самому рассказать, – продолжает он. – Давным-давно надо было…
Нэт делает полшага. Он так близко, так близок к пониманию, что голова идет кругом.
– Что? – спрашивает он почти шепотом, очень тихо, Ханна еле разбирает. – Что виноват ты?
За секунду до того, как все случается, Ханна понимает, что сейчас случится. Нэту нужна мишень, нужно куда-то нацелить злость и угрызения – иначе он попросту сломается. Джек тоже это понимает – она читает это у него в лице, в том, как он расправляет плечи, как он напружинивается. Нэт склоняется ближе и впервые за многие годы смотрит на Джека в упор – карие глаза в голубые. Требует. Умоляет. Скажи мне. Прошу тебя. И Джек кивает. Да.
И тогда Нэт бьет его кулаком, и Джек складывается пополам. Нэт в жизни никого не ударил и раньше думал, что это приятно – ты же сразу такой сильный – и что рука будет ходить, как поршень. А вот и нет. Словно тычешь кулаком в кусок мяса, плотный и тяжелый, и он не сопротивляется. Нэта слегка мутит. Он ждал такого «пау!», как в кино, но вышло почти беззвучно. Только глухой плюх, будто тяжелая сумка упала на пол, и тихий вздох, и от этого тоже мутит. Нэт ждет, готовится, но Джек его не бьет. Медленно выпрямляется, держась за живот, не сводит глаз с Нэта. Даже кулак не сжимает, и от этого Нэта мутит сильнее всего.
Он-то думал, надо только отыскать Джека, кулаком вмазать в самодовольную Джекову физиономию – и тогда полегчает. Все изменится, и затверделый сгусток гнева, что разросся внутри, рассыплется в песок. Как бы не так. Гнев никуда не делся – бетонным комом до крови расцарапывает нутро. И физиономия у Джека вовсе не самодовольная. Нэт думал, Джек будет защищаться или, может, испугается, но в глазах ничего такого нет. Взгляд почти нежен, будто Джек сочувствует. Будто хочет протянуть руки и Нэта обнять.
– Давай! – орет Нэт. – Что, так стыдно? Даже драться не можешь?
Он хватает Джека за плечо, опять замахивается, и Ханна еле успевает отвести взгляд, а Нэтов кулак бьет Джека по лицу. Из носа у Джека течет кровь. Джек ее не отирает, и она течет – из ноздрей, по губам, на подбородок.
– Хватит! – кричит Ханна и, лишь услышав свой голос, замечает, что плачет, что щеки, и шея, и даже воротник футболки от слез уже мокрые. Нэт и Джек тоже слышат. Оба смотрят на нее – Нэт не опускает кулака, Джеково лицо и эта нежность теперь обращены к Ханне. – Хватит! – снова кричит она, и в животе у нее все переворачивается, и она втискивается между ними, пытается собой закрыть Джека, ладонями колотит брата, отталкивает прочь.
И Нэт не отбивается. Только чувствует, как Ханна его отпихивает, и он качается на краю, ноги оскальзываются на истертых досках – и он падает с причала в воду.
Вот, значит, каково это, думает Нэт, когда над головой смыкается вода. Он не сопротивляется. Задерживает дыхание, глаз не закрывает, руки-ноги застыли, тело летит ко дну. Вот каково это. Он воображает, как тонула Лидия; солнце над головой тускнеет, Нэт тоже тонет. Скоро достигнет дна, ногами, руками, поясницей ляжет на песок. Не двинется, пока не кончится дыхание, пока не накатит вода, не задует сознание, как свечу. Глаза режет, но он разжимает веки. Вот каково это, говорит он себе. Замечай. Замечай всё. Запоминай.
Но вода слишком знакома. Тело знает, как поступать, – так оно знает, что дома на повороте лестницы надо пригнуться, потому что низкий потолок. Мускулы тянутся, бьются. Тело само по себе выправляется, руки цепляются за воду. Ноги брыкаются, пока голова не вырывается на поверхность, и Нэт выкашливает ил, легкими вбирает прохладный воздух. Все уже потеряно. Он давно научился не тонуть.
Он ложится навзничь, закрыв глаза, и вода держит усталые руки-ноги. Ему не узнать, каково ей было – ни в первый раз, ни в последний. Можно гадать, но взаправду не узнаешь. Каково ей было, о чем она думала, все, чего она ему не сказала. Считала, что он ее бросил? Хотела, чтоб он ее отпустил? И от этого он с небывалой остротой чувствует, что ее больше нет.
– Нэт? – окликает Ханна, и бледное личико выглядывает через край причала. Затем появляется другая голова – Джека – и к Нэту тянется рука. Нэт знает, что это рука Джека, и знает, что, доплыв, все равно ее примет.
А когда примет – тогда что? Добредет домой, мокрый как мышь, грязный, кулак разбит о Джековы зубы. Подле него Джек – весь в синяках, распухший, рубашка в темно-бурых пятнах Роршаха. Ханна будет явно заплаканная – лицо исполосовано слезами, ресницы мокро хлопают о щеку. Но, как ни странно, все трое будут светиться, точно отмытые добела. Еще разбираться и разбираться. Сегодня предстоят беседы с родителями и с матерью Джека, миллион вопросов. Вы из-за чего подрались? Что случилось? Беседа затянется надолго – ничего же не объяснишь, а все трое понимают, что родителям нужны объяснения. Они переоденутся в сухое – Джек наденет старую футболку Нэта. Меркурохромом смажут Джеку щеку, а Нэту костяшки, и от этого получится на вид еще кровавее, будто раны снова открылись, хотя на самом деле они как раз начали заживать.
А завтра, через месяц, через год? Времени понадобится много. Даже спустя годы они все еще будут складывать те кусочки мозаики, что смогли отыскать, разглядывать черты Лидии, перерисовывать очертания. Уверяясь, что уж на сей-то раз поняли ее правильно, какой-то миг не сомневаясь, что наконец постигли ее целиком. Вспоминать ее будут часто. Когда Мэрилин раздернет шторы в спальне Лидии, откроет чулан и примется снимать одежду с полок. Когда их отец в один прекрасный день придет на вечеринку и впервые не оглядит мельком все блондинистые головы в толпе гостей. Когда Ханна перестанет так сутулиться, заговорит чуть внятнее, в один прекрасный день знакомым жестом откинет волосы за ухо и на миг задумается, откуда взялся этот жест. И Нэт. Когда в колледже его спросят, есть ли у него братья-сестры (две сестры, но одна умерла), когда в один прекрасный день он посмотрит на горбинку, навсегда искривившую переносицу Джека, и захочет нежно обвести ее пальцем. Когда много-много лет спустя он сверху посмотрит на безмолвный голубой шарик Земли и вспомнит сестру – как будет вспоминать ее в любую важную минуту. Нэт этого еще не знает, но чует нутром. Столько всего произойдет, думает он; столько всего я захочу тебе сказать.
А сейчас, наконец открыв глаза, он неотрывно смотрит на причал, на руку Джека, на Ханну. Нэт дрейфует на спине, и Ханнино перевернутое лицо для него не перевернуто, а потом он плывет к ней по-собачьи. Не хочет нырять, не хочет потерять ее из виду.
Примечание автора
Я допустила ряд мелких исторических вольностей. Описанная в романе обложка «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей» – сплав обложек нескольких разных изданий, однако текст подлинный. А «Поваренная книга Бетти Крокер» цитируется по изданию 1968 года, которым пользовалась моя мать, хотя у матери Мэрилин было более раннее издание.
Благодарности
Громадное спасибо моему агенту Джули Бэрер, которая шесть лет терпеливо ждала этот роман и всегда верила в него (и в меня) больше, чем я сама. Спасибо за нее моим счастливым звездам. Уильям Боггесс, Анна Уинер, Джемма Пёрди и Анна Кнутсон Геллер из литературного агентства Barer Literary, работать с вами в радость, лучших покровителей и пожелать нельзя.
Мои редакторы в The Penguin Press Андреа Уокер и Джинни Смит Юнс помогли мне неизмеримо улучшить эту книгу и всю дорогу держали меня за руку. Каждое письмо Софии Групмен буквально озаряло мою жизнь. Мой литературный редактор Джейн Каволина, мой корректор Лиса Торнблум и Барбара Кэмпо с командой выверяли мириады несообразностей и терпеливо сносили мою склонность к курсиву. Пресс-агент Джулиана Киян – моя энергичная и неутомимая соратница, и я очень благодарна Энн Годофф, Скотту Мойерсу, Трейси Локк, Саре Хатсон,
Бриттани Бафтер и всем остальным в The Penguin Press и Penguin Random House за то, что с таким воодушевлением и любовью вывели эту книгу в мир.
Многие уверяют, будто писательскому мастерству нельзя научиться, но от своих учителей я почерпнула очень многое – и о том, как писать, и о том, как быть писателем. На моем первом творческом семинаре Патриша Пауэлл учила меня серьезно относиться к работе. Уэнди Хайман посоветовала мне сдать на магистра искусств, и за это я обязана ей по гроб жизни. Элиэзра Шаффцин поддерживал и ободрял меня в самом начале, и это было очень важно. Мои бесконечно великодушные преподаватели в Мичигане – Питер Хо Дейвис, Николас Дельбанко, Мэттью Клэм, Айлин Поллак и Нэнси Райсмен – по сей день остаются для меня источником мудрости и руководства.
