Тьерри Коэн - История моего безумия
– Я сделаю ему укол и приведу в чувство.
– Он будет полностью адекватен? – спросил Нэйтан.
– Безусловно. Разве что слегка дезориентирован, так что вы сумеете на него надавить.
– А вдруг он… не проснется?
Фаррел пожал плечами:
– Все может быть. Коктейль, который мы намешали в кофе, – опасная смесь, но я проверил карту мерзавца, он совершенно здоров.
Нэйтан мысленно воззвал к Господу, попросив прощения за нерадивость. Он ввязался в опасное дело, но, если оно выгорит, это станет самой захватывающей главой его жизни.
Глава 53
Джим Эдвардс очнулся, открыл глаза и понял, что чувствует себя просто ужасно: в горле пересохло, голова была мутная. Он не сразу вспомнил, что произошло, взглянул на монитор, контролирующий сердечный ритм, услышал шуршание бумаги и повернул голову. Инспектор Робинсон читал газету, сидя на стуле рядом с его кроватью. Он заметил, что подследственный пришел в себя, вышел из палаты и через несколько минут вернулся с врачом.
Фаррел начал осматривать пациента.
– Как вы себя чувствуете?
– Голова болит.
– Это нормально.
– Что со мной случилось? – заплетающимся языком спросил Эдвардс.
– Сердечный приступ с тяжелыми осложнениями.
– Осложнения?
– Вы впали в кому, – объяснил доктор, глядя на показания монитора.
– Давно я здесь?
– Двадцать дней, – самым что ни на есть естественным тоном ответил Фаррел.
Новость ошеломила Джима Эдвардса. Ему казалось, что все случилось несколько часов назад. Наверное, все, кто выходит из комы, чувствуют себя дезориентированными. Двадцать дней… у него получилось! Как говорится, не было бы счастья… Ничего хорошего в болезни сердца нет, но эти три недели его хоть полицейские не доставали. Он все равно ничего бы им не сказал, но, лежа в коме, сберег силы и нервы, а теперь сможет насладиться реваншем. Возьмет текст Сэмюэля Сандерсона и перепишет его на свой лад. Издателям нужны головокружительные истории? Он поднесет им такую на блюдечке.
– Где мы?
– В кардиологическом отделении больницы Маунт-Синай. Я доктор Ламберт.
Эдвардс посмотрел на бейдж – все верно.
Робинсон не ошибся, попросив Фаррела назваться другим именем: Эдвардс отслеживал всю переписку Сэмюэля Сандерсона и мог вспомнить, что тот консультировался у врача по фамилии Фаррел.
– Мне нужно его допросить, – сказал сыщик.
– О чем вы, инспектор?! Он только что вышел из комы!
– Мне нужно совсем немного времени.
– Пять минут, не больше.
Вошедшая медсестра проверила катетер и капельницу и попросила полицейского выйти.
Робинсон подчинился.
Она быстро привела пациента в порядок, слушая указания доктора.
Эдвардс заметил забытую полицейским газету.
– Можете дать ее мне? – попросил он, указав пальцем на экземпляр «Нью-Йорк таймс».
– Зачем? Вы сейчас не в состоянии читать.
– Я хочу кое-что проверить.
Доктор неохотно выполнил просьбу, и Эдвардс взглянул на дату. Да, насчет двадцати дней они его не обманули. Новости на первой странице ни о чем ему не говорили. Он с трудом сдержал улыбку.
– Ну вот, кажется, все в порядке.
– Последствий не будет?
– Не думаю.
Врач с медсестрой вышли, и Робинсон вернулся. Он сел рядом с кроватью и посмотрел на арестованного. Вид у него был невеселый.
– Довольны?
– О, да…
Эдвардс впервые открыто улыбнулся сыщику.
– Ну что же, судьба иногда фартит негодяям. Вот почему я порой сомневаюсь в существовании Бога.
– И правильно делаете.
Кайл Робинсон вытянул ноги и скрестил руки на груди.
– Почему вы так поступили? – устало спросил он, словно ответ не имел значения.
– У меня нет сил объяснять. Не сегодня.
Инспектор встал.
– Ладно. Поговорим позже… если сегодня вечером у вас снова не случится приступ. Тогда мы ничего не узнаем.
– Сил на подробный рассказ у меня нет, но я дам вам то, чего вы жаждете. Сандерсон в подвале дома, который я снял в Мамаронеке, в сорока минутах езды от Нью-Йорка.
– Говорите адрес.
– Угол Фенимор-роуд и Проспектив-авеню.
Лицо Робинсона просияло, он выхватил из кармана телефон.
– Родригез? Немедленно высылай наряд в Мамаронек, адрес я тебе сброшу, а к нам пусть едет «Скорая», нужно забрать Эдвардса. Как можно скорее. Да, с ним все в порядке.
Он вырвал иглу из вены преступника и, нимало не церемонясь, пристегнул его руку к кровати.
– Я не понимаю… – осипшим от ужаса голосом прошептал Эдвардс.
– Нэйтан! Мэйан! – закричал полицейский, не обращая на него внимания.
Дверь распахнулась, и в палате появились толстяк-агент, дочь Сэмюэля Сандерсона и Фаррел.
– Получилось! У нас получилось! – ликующим тоном сообщил инспектор.
Мэйан бросилась к нему в объятия.
– Что… что такое… что происходит? – воскликнул Эдвардс.
– Тебя поимели, кретин, – ответил Нэйтан.
Кайл Робинсон записал адрес в блокноте, вырвал листок и отдал Мэйан.
– Поторопитесь. Я останусь здесь, дождусь «Скорую» и замету следы.
– Вы меня…
– Да, мы тебя одурачили. Ты был в отключке всего несколько часов.
Джим Эдвардс наконец понял, что его план провалился, и затрясся, как припадочный.
– Вы не имели права! Вы накачали меня наркотиками, а это незаконно! – вопил он, брызжа слюной.
– У него громкий голос для парня, двадцать дней провалявшегося в коме, – прокомментировал Нэйтан.
– Что именно незаконно? – делано удивился Робинсон. – Использовать хитрость, чтобы развязать тебе язык и спасти человека? Мы всего лишь выполняли свой долг. Помогли тебе, и ты заговорил, почувствовав, что устал.
– Чистая правда, я свидетель, – подтвердил врач.
Мэйан и Нэйтан выскочили за дверь и помчались по коридору, слыша за спиной яростную ругань преступника.
Глава 54
Сэмюэль крепко обнимал Джессику и шептал ей на ухо едва слышным, слабым голосом:
– Останься со мной, прошу тебя. Не уходи, я тебя люблю. Я люблю тебя.
Он все повторял и повторял одни и те же слова и не понимал, зачем пытается вселить в нее надежду. Не лучше ли дать ей уйти? Сэмюэль знал, что их никто не спасет, и не улавливал дыхания Джессики, но беззвучный голос приказывал ему держаться.
Он услышал какие-то звуки и решил, что они идут изнутри его тела. Наверное, отказал какой-то внутренний орган. Все время долгого заточения он караулил каждый признак ухудшения своего физического состояния, прислушивался, чувствуя, как слабеет его плоть. От человека осталось только сознание, посылавшее ему короткие утешительные образы, почерпнутые в воспоминаниях.
Звуки стали громче, и он понял, что шум идет снаружи. Кто-то пытался открыть дверь. Джим вернулся, пришел добить их. Это к лучшему. Они наконец-то перестанут страдать.
Он еще теснее прижался к Джессике, чтобы воспользоваться последними секундами единения с любимой женщиной, мысленно простился с дочерью и бывшей женой.
* * *Дверь распахнулась, и на пороге появились полицейские.
– Он здесь! – закричал один из них. – С ним женщина!
Мэйан оттолкнула их и увидела два неподвижных тела. Неужели он?..
– Папа! – крикнула она, сбегая по ступенькам.
Сэмюэль узнал голос дочери. Поднял голову. Увидел, как она летит к нему. За ее спиной маячили фигуры мужчин.
– Он жив!
– Мэйан?
Сандерсон не верил своим глазам. Он, должно быть, бредит. А может, умер, и это шуточки души, покинувшей бренное тело.
Девушка дотронулась до исхудавшего, смертельно бледного лица отца, увидела, как чудовищно изуродована лежавшая рядом женщина, и разрыдалась. Счастье, что он жив, но какие же муки ему пришлось вынести!
Сэмюэль понял, что это не сон и не бред. Мэйан действительно здесь, с ним.
– Моя дочь… моя дочь… – шептал он.
Врачи склонились над неподвижным телом Джессики.
– Она… умерла? – испуганно спросила Мэйан.
Врач ответил не сразу.
– Есть пульс! – воскликнул он. – Везем ее, быстро!
– Она жива? – Сэмюэль не мог поверить в чудо.
– Она в тяжелом состоянии, – успокоил его второй врач, – но сердце, хоть и слабо, но все еще бьется.
– Вы ведь ее спасете, правда?
– Сделаем все, что в наших силах, обещаю.
Сандерсон обнял дочь и разрыдался, выпустив на волю слезы, которые так долго сдерживал, чтобы не пугать Джессику.
Эпилог
Я не умер, закончив роман.
Но оставил в том подвале свою жизнь.
На свободу вышел незнакомец, о котором я каждый день узнаю что-то новое. Он похож на героя будущего романа, которому писатель придумывает биографию.
Одно я знаю точно: этот человек не романист. Он не станет терять время, сочиняя жизни на бумаге, потому что ему не хватает мужества жить собственной жизнью. А еще я знаю, что он будет воспринимать каждый день во всей его полноте, счастливый тем, что утром проснулся живым, зная, что может умереть до наступления ночи.
