Пауло Коэльо - Адюльтер
Муж предупреждает портье, что мы сегодня уезжаем, просит снести вниз багаж и приготовить счет.
Ты уверен? Разве мы не можем остаться еще на сутки?
– Уверен. Вчерашнего вечера хватило, чтобы понять – вернуться в прошлое невозможно.
Мы направляемся к выходу по длинной галерее со стеклянным потолком. Где-то я читала, что раньше тут была улица, а теперь два здания на противоположных сторонах соединили этим проходом. Судя по всему, туризм здесь процветает, несмотря на отсутствие горнолыжной трассы.
И вдруг, вместо того чтобы выйти, он оборачивается к портье:
– Как нам попрыгать?
«Нам»? Я лично не испытываю ни малейшего желания.
Портье протягивает нам брошюрку – там все сказано.
– А как добраться до верху?
Портье объясняет, что самим это делать не стоит – дорога очень сложная. Надо лишь назначить время – и за нами заедут в отель.
А это не слишком опасно? Особенно если никогда прежде не прыгал в пустоту между двумя цепями гор. Кто отвечает за безопасность? Есть ли какой-нибудь контроль за инструкторами и снаряжением?
– Мадам, я работаю здесь уже десять лет. И сам прыгаю по крайней мере раз в год. На моей памяти не было ни единого происшествия.
Он улыбается. И, наверно, за эти десять лет он повторял эту фразу тысячи раз.
– Пошли?
Что? Вместе?
– Могу, разумеется, и один. А ты подождешь меня внизу с фотоаппаратом. Я хочу, я должен испробовать… Меня всегда пугало это… Ведь только вчера мы с тобой говорили, что приходит миг, когда все в жизни упорядочивается и мы перестаем сознавать границы наших возможностей. И вчера был очень печальный вечер…
Знаю. Он просит портье сделать заказ.
– Сейчас или ближе к вечеру, когда вы сможете увидеть, как солнце на закате освещает снега вокруг?
Сейчас.
– На одного или на двоих?
На двоих, если уж решили – сейчас. Чтобы у меня уже не было шанса осознать, что я делаю. Чтобы я не успела открыть тот ларец, откуда вылетят демоны – страх высоты, страх перед неизвестностью, страх смерти, страх жизни, страх переступить границу. Сейчас или никогда.
– Можно заказать полет на двадцать минут, на полчаса и на час. Какой предпочитаете?
А десятиминутный?
Нет.
– Желаете прыгать с высоты 1350 метров или – 1800?
Мне уже очень хочется отказаться от этой затеи. К чему все эти подробности? Конечно, хотелось бы пониже. И чем ниже – тем лучше.
– Любимая, это лишено всякого смысла. Я уверен, что ничего не случится, но если вдруг что… опасность одинакова. Даже если с двадцати одного метра – а это примерно седьмой этаж – последствия будут те же.
Портье смеется. И я вторю ему, чтобы скрыть свои чувства. В самом деле – наивно думать, что лишние пятьсот метров могут иметь значение.
Портье куда-то звонит.
– Можно заказать прыжок только с 1350 метров.
Облегчение, которое я испытываю сейчас, еще абсурдней прежнего страха. Как хорошо!
Машина будет у дверей отеля через десять минут.
* * *
Вместе с мужем и еще пятью-шестью любителями сильных ощущений я стою на краю пропасти в ожидании своей очереди. По пути сюда вспоминала детей и думала, что они могут осиротеть. Потом поняла, что прыгать мы будем по одиночке, а не вместе.
Надеваем шлемы, натягиваем специальные термокостюмы. Интересно, зачем нужны шлемы? Чтобы голова не пострадала, когда меня шарахнет о скалистый склон и я пролечу по нему больше километра?
– Без шлема нельзя.
Ладно. Нельзя так нельзя. Надеваю шлем наподобие тех, в каких разъезжают по улицам Женевы мотоциклисты. Глупо донельзя, но спорить не стану.
Смотрю вперед: между нами и пропастью есть еще покатый заснеженный склон. В первую секунду можно будет прервать полет. Вовсе необязательно идти до самого конца.
Я никогда не боялась летать на самолетах. И самолеты были частью моей жизни. Но ведь когда сидишь в салоне, и в голову не приходит, что это ведь то же самое, что летать на параплане. Вся разница в том, что алюминиевая капсула, внутри которой находишься, создает иллюзию защиты. Вот и все.
И все? По крайней мере, мои скудные познания в аэродинамике подтверждают, что это именно так.
Мне нужно переубедить себя. Мне нужны аргументы повесомей.
А самый весомый звучит так: самолет построен из металла. Он очень тяжел. Да еще нагружен багажом, пассажирами, оборудованием, тоннами горючего. А параплан – легок, летит по ветру, повинуется законам природы как листок, сорвавшийся с ветки. В этом гораздо больше смысла.
– Ты хочешь первой?
Да, хочу. Потому что в случае чего ты позаботишься о детях. И кроме того, всю жизнь будешь терзаться виной – ведь это тебе пришла в голову эта безумная идея. А меня будешь вспоминать как спутницу жизни, которая была рядом с мужем в горе и радости, в тихой обыденности и в рискованных эскападах.
– Мы готовы, мадам.
Это ты – инструктор? Не слишком ли молод? Я бы предпочла прыгать с руководителем группы, как-никак это – мой первый раз.
– Я прыгаю с шестнадцати лет: лица моложе не допускаются. Прыгаю уже пять лет и не только здесь, но в разных концах света. Так что не беспокойтесь, мадам.
Его снисходительный тон раздражает меня. Старших – и их простительные страхи – надо уважать. И вообще не следует говорить об этом во всеуслышание!
– Не забывайте инструкции. И когда начнем скользить, не останавливайтесь. А мне предоставьте все остальное.
Инструкции! Можно подумать, мы с этим делом накоротке, а меж тем у них терпения хватило лишь на то, чтобы объяснить нам: риск заключается как раз в желании остановиться на середине. Еще внушали, что, приземлившись, следует продолжать движение, пока не почувствуем, что нащупали почву под ногами.
О, так ведь это же моя мечта – ощущать почву под ногами! Подхожу к мужу и прошу его прыгать последним – так он успеет увидеть, что произойдет со мной.
– Фотоаппарат возьмете? – спрашивает инструктор.
Камера может быть закреплена на конце алюминиевого штырька сантиметров шестьдесят длиной. Нет, не хочу. Не хочу прежде всего потому, что прыгаю не ради удовольствия позже показать себя другим. А кроме того, если удастся преодолеть панику, я буду не любоваться пейзажем, а тем, как бы его получше снять. Я усвоила этот урок, еще когда в отрочестве с отцом ходила на Маттерхорн и останавливалась ежеминутно, чтобы сделать снимок. Наконец отец вспылил: «Неужели ты думаешь, что вся эта величавая красота уместится в квадратик пленки?! Постарайся запечатлеть это в сердце! Это важнее, чем пытаться демонстрировать окружающим свои впечатления».
Мой спутник с высот своей мудрости, обретенной к двадцати одному году, начинает закреплять на мне стропы и ремни с большими алюминиевыми пряжками. Креслице-сиденье приторачивается к параплану: я впереди, инструктор – за мной. Есть еще время отказаться, но я уже не я. Ни на что больше не реагирую.
Усаживаемся, готовимся, а юный ветеран и главный инструктор обсуждают направление и силу ветра.
Вот он устраивается у меня за спиной, и на затылке я ощущаю его дыхание. Оглядываюсь и мне не нравится то, что я вижу: на белом снегу разостлана цепочка разноцветных тканей, а к ним привязаны люди. В конце шеренги – мой муж: как и все, он в мотоциклетном шлеме. Понимаю, что выбора у него нет и он будет прыгать минуты через две-три после меня.
– Мы готовы. Разбегайтесь.
Я не двигаюсь.
– Давайте! Начинайте разбег.
Объясняю, что не хочу кувыркаться в воздухе. Предлагаю спуститься тихо и плавно. Пять минут полета – это более чем достаточно для меня.
– Вы мне все это скажете в воздухе. Ради бога… тут ведь очередь. Мы должны прыгнуть.
Я лишена собственной воли и подчиняюсь приказам. Бегу по направлению к пропасти.
– Быстрей!
Прибавляю ходу. Термобашмаки разбрасывают снег во все стороны. На самом деле это не я бегу, а робот, автомат, выполняющий голосовые команды. Начинаю кричать – не от страха или восторга, а инстинктивно. Я, как сказал бы кубинец, вновь стала пещерным человеком. Мы боимся пауков, насекомых, а в таких ситуациях – кричим. Всегда и неизменно.
Внезапно мои ноги отрываются от земли, я изо всех сил вцепляюсь в ремни, которыми пристегнута к сиденью, и перестаю кричать. Инструктор еще несколько секунд продолжает бежать – и вот мы уже не на прямой линии.
И жизнями нашими распоряжается теперь ветер.
* * *В первую минуту я не открываю глаза – и потому не чувствую высоты, не вижу гор и не испытываю страха. Пытаюсь представить, что нахожусь у себя дома, на кухне, и рассказываю сыновьям о том, как мы съездили в отпуск: может быть, о городе, где мы побывали, может быть, о гостинице, где жили. О том, что их отец напился до того, что на обратном пути в отель упал, я рассказать не могу. Как и о том, что рискнула полетать, – они непременно захотят попробовать. Или еще того хуже – просто выпрыгнут из окна нашего дома.
