Дэвид Николс - Дублер
«Я… я не могу… не чувствую пальцев ног…»
«Не волнуйтесь, мистер Харпер, сэр, мы вытащим вас, еще секунду».
«Да вы не понимаете, мне нужно через пять минут быть в театре».
«Извините, но единственный театр, в который вы попадете сегодня, – это операционный театр…»
– Ладно, Стивен, – вздохнула Донна, глядя на часы и обдумывая немыслимое, – лучше пойти надеть на тебя костюм. Просто на всякий случай.
Стивен едва замечал, как идет по коридору к гримуборной для звезд. У него было такое смутное, парящее ощущение, будто Донна везла его на каталке. «Так вот он какой – вкус удачи», – думалось ему. Никоим образом не будучи злопыхателем, Стивен фантазировал о такой чудесной катастрофе шесть дней в неделю – по средам и субботам дважды – в течение последних трех месяцев. Когда Стивен желал Джошу «сломать ногу»[3], он имел в виду именно это: сломать ногу в двух местах и, желательно, открытый перелом с осложнениями. Уж такова была неприглядная алгебра работы дублера: чтобы Стивен преуспел, Джошу надлежало пострадать – от болезни, не позволяющей работать, или от какого-нибудь телесного повреждения, от чего-то между гриппом и пропоротой конечностью, чтобы проваляться в постели, скажем, двое-трое суток. Как раз достаточно: Стивен отработает спектакль сегодня, еще улучшит свою игру к завтрашнему дню, позовет режиссера Теренса, кастинг-менеджеров, кинопродюсеров, возможно, одного-двух критиков, может быть, специально вызвонит каких-нибудь других, лучших агентов, птиц высокого полета. Защемление ахиллова сухожилия, влажный щелчок при разрыве аппендикса или даже селезенки – лишь это отделяло Стивена от шанса повернуть свою жизнь к лучшему.
Сейчас они были в гримерной Джоша, Стивен снимал куртку и ботинки, Дебс из костюмерной встала рядом, держа костюм, выстиранный и безупречный. Стивен начал раздеваться. Донна звонила на вахту служебного входа:
– Не видно его пока?.. Ладно, даем ему пять минут, потом делаем объявление… Он здесь, готовится… Да, я знаю… О’кей, ладно, держите меня в курсе…
«Слава богу, – подумал Стивен, – что-то с ним стряслось».
Костюмерша Дебс протянула ему кожаные штаны Байрона, и Стивен торжественно принял их и начал натягивать. Он никогда не занимался профессиональным боксом и вряд ли стал бы, но предполагал, что именно такие ощущения появляются перед важным боем: благоговение, чувство ритуальности. Стивен попытался прочистить голову, найти какую-нибудь точку спокойствия, фокуса, но мысленным взором он уже видел выход на сцену…
Огни гаснут в конце спектакля, и тишина накрывает публику. Секунды идут. Затем зал взрывается аплодисментами, они грохочут, как гром, как огромные, накатывающие на берег волны. Донна и остальная команда стоят в кулисах; здоровенные рабочие сцены со слезами на глазах аплодируют, выталкивая скромного Стивена К. Маккуина обратно на сцену. Затем рев публики в ушах, когда все поднимаются как один, букеты цветов летят через сцену к его ногам. Мощные волны любви, уважения и признания захлестывают его, чуть не сшибая с ног. Прикрыв глаза от прожектора, он украдкой оглядывает публику и замечает лица любимых людей: Алисон, бывшая жена, его дочь Софи, родители, друзья – все улыбаются и смеются, кричат и визжат. Он ловит взгляд бывшей жены, ее глаза широко раскрыты от восхищения и уважения, она словно говорит: «Ты был прав все это время. Ты был прав, что упорствовал, прав, что не сдался. Ты актер редкой и исключительной глубины и таланта, а если веришь во что-то достаточно сильно, мечты и в самом деле сбываются…»
– Блин, дерьмо, жопа, привет, народ, извинитеизвинитеизвините, я опоздал… – Задыхаясь и отбрасывая волосы с лица, в гримерную ввалился Двенадцатый Самый Сексуальный Мужчина Мира, как всегда, скалясь, будто кто-то только что бросил ему палку.
Стивен перестал надевать кожаные штаны.
– Джош! Ты чуть не довел Тетушку Донну до сердечного приступа! – просияла Донна, подскакивая к двери и ероша его густую шевелюру. – Мистер Маккуин уже собирался натянуть твой костюм.
– Прости, Стив, приятель, – виновато насупился Джош, склоняя голову набок. – Подозреваю, ты решил, что пробил твой звездный час.
– Ну, знаешь ли…
Джош по-товарищески потер его плечо в знак утешения:
– Ну, не сегодня, боюсь, Стив, дружище. Не сегодня…
Стивен выдавил нечто, по форме приблизительно напоминающее улыбку, и начал выбираться из кожаных штанов. Ощущение было такое, словно он, совершив посадку на Луне, вдруг получает вопрос, не затруднит ли его остаться и присмотреть за капсулой.
– Итак, каковы твои оправдания, гадкий мальчишка? – снисходительно побранила Джоша Донна.
– Никакого оправдания, просто некоторые события личного характера, на домашнем фронте, если ты понимаешь, о чем я.
Стивен вернул кожаные штаны Дебс, та сочувственно улыбнулась и повесила костюм обратно на вешалку, готовя для законного владельца. Стивен заметил, что Донна сидит на его собственных штанах.
– Извини, Донна… – сказал Стивен, вставая чуть сзади нее.
– Ох, Джош, ты очень, очень испорченный мальчишка, – пропела очарованная Донна.
– Я знаю, знаю, знаю! – ответствовал Джош, беря огромные руки Донны в свои ладони и галантно целуя в костяшки. – Вот что я тебе скажу, ты можешь прийти и отшлепать меня после спектакля.
– Можно, я только заберу свои шта… – вмешался Стивен.
– Я ведь могу и поймать тебя на слове.
– Так и сделай.
– Ты сидишь на моих…
– Так и сделаю.
– Приходи в гримерку.
– …если бы ты просто…
– Я вся в предвкушении.
– …дай же мне…
– …Но не так, как я. Прихвати бутылку! И подружку!
– …О-о-о, наглый мальчишка…
– Как вы думаете, я могу забрать свои штаны, ребята? – сказал Стивен и подергал за штанину. Донна встала, наградив его гневным взором за то, что он разрушил все волшебство. Момент пропал.
– Так я, наверное, сделаю старый грим! – сказал Джош, откидывая локоны. – Не могу заставлять людей ждать. – Он взял голову Донны в ладони, словно баскетбольный мяч, поцеловал с громким «мммму» и уселся перед зеркалом. – «Она-стояла-на-балконе-неизъяснимо-его-дразня-а-также-дружески-икая-и-внутрь-войти-его-маня…»
В коридоре Донна бросила на Стивена неприязненный взгляд и сообщила:
– Кстати, ты ужасно выглядишь. У тебя все лицо серое.
Стивен потер лоб и увидел на кончиках пальцев следы грима – маленькие пятнышки серовато-голубого. Сказать Донне, что подрабатывал на стороне, он не мог.
– Просто немного… гланды беспокоят, и все, – ответил он, демонстративно потирая горло под подбородком.
– Честно сказать, Стивен, ты всегда нездоров. Если не гланды, то плеврит, или желудочный грипп, или, блин, повредил ко…пчик, – бросила она и потопала прочь, чтобы подготовиться к подъему занавеса. Тюремщицкая связка ключей позвякивала у нее на бедре в такт шагам.
Секунду Стивен стоял и смотрел Донне вслед. Его снова посетило смутное неприятное подозрение, что работать дублером кого-то вроде Джоша Харпера – это примерно как быть спасательным жилетом в аэробусе: все рады, что вы тут есть, но не допусти боже, чтобы пришлось вами воспользоваться.
Человек в черном лайкрово-шерстяном комбинезоне
Стивен К. Маккуин любил актерскую работу. Некоторые люди фанатеют по футболу, или трехминутной поп-песенке, или одежде, или еде, или винтажным паровозам, но Стивен любил наблюдать за актерами. Все годы, проведенные за просмотром фильмов по телевизору днем, с закрытыми от летнего солнца шторами, или в переднем ряду местной киношки, не прошли даром, и пока другие подростки развешивали на стенах фотографии футболистов или поп-звезд, Стивен собирал фотографии людей, которые притворялись другими людьми.
Со временем Уильям Шетнер, Дуг Макклюр, Питер Кушинг и Джон Пертви потеряли свои троны в пантеоне, а на смену им пришли Аль Пачино, Дастин Хоффман, Пол Ньюман и Лоуренс Оливье. Шли годы, и Стивен начал замечать на экране и девушек – в его случае это были Джули Кристи, Джин Сиберг и Ева Мари Сейнт, случайно или нет игравшие, последовательно, девушек Бонда[4].
А теперь Стивен и сам стал актером, зарабатывал игрой на жизнь и, когда выдавалась возможность, в придачу получал от этого удовольствие. Конечно же, он сознавал, что у актеров есть некоторые профессиональные недостатки, большая часть которых начиналась с приставки «само-», и временами ощущал смущение и даже стыд из-за того, что связан с таким глупым, поверхностным, нереальным миром. Но он также чувствовал, что в самых лучших исполнениях театральных и киноролей есть некоторая полнота и цельность, особый род мастерства, даже искусства. Да, актеры могут быть тщеславными и напыщенными, сентиментальными и мелочными, жеманными, ленивыми и бесцеремонными. Но ведь это не обязательно, правда? Он вспоминал Алека Гиннесса, силуэтом маячащего в дверях в фильме «Убийцы леди», великолепнейшую, медленно проступающую улыбку, которой озаряется лицо Ширли Маклейн в финале «Квартиры», или Брандо и Стайгера на заднем сиденье машины в фильме «В порту», или Питера Селлерса в «Докторе Стрейнджлаве», или Уолтера Маттау почти везде – и снова обретал вдохновение. Эта способность заставлять совершенно незнакомых тебе людей сгибаться пополам от хохота или ерзать от волнения, негодующе сжимать кулаки, вопить, рыдать, морщиться, вздыхать – всего лишь притворяясь… Ну, если можно такое делать, да притом за деньги, тогда, конечно же, это лучшая работа в мире.
