Лиана Мориарти - Три желания
Тридцать три…
Раньше она думала, что в тридцать три года она станет наконец взрослой, будет делать что захочет, будет водить хорошенькую машину и ездить на ней куда захочет, а все, что в жизни есть тяжелого и неприятного, рассосется и исчезнет само собой. В жизни у нее была совсем не хорошенькая машина. В двенадцать лет у нее было гораздо больше неприятностей. Ах, если бы та деловая, всезнающая двенадцатилетняя Кэт была сейчас здесь, она бы подсказала, что делать!
На кухонном столе громоздилась целая кипа счетов, которые пришли с сегодняшней почтой. Счета наводили на Дэна скуку. Стоило ему завидеть счет, как он брезгливо швырял его в сторону, наполовину вытянув из конверта, чтобы потом Кэт с ним разобралась.
Она пододвинула эту груду к себе.
Счета пришли бы все равно, независимо от того, что произошло в ее жизни, и это было даже хорошо – хоть какое-то дело. Работаешь – значит можешь платить. В выходные отдыхаешь, а счета копятся, копятся… Потом возвращаешься на работу – надо же платить. Вот почему завтра нужно было вставать. В этом был смысл жизни.
Электричество. Кредитные карты. Мобильник.
Счет за мобильник Дэна.
Она схватила его почти жадно, со злобным удовлетворением, почувствовав всплеск адреналина. В двенадцать лет Кэт Кеттл хотела стать шпионом.
Бумага задрожала у нее в руке. Ей не хотелось находить ничего плохого, но она страстно желала почувствовать удовлетворение от того, что решена сложная задача. От того, что можно крикнуть: «Попался!»
Многие номера были ей знакомы. Дом… Работа… Ее мобильник…
Конечно, было множество неизвестных ей номеров. Да и откуда ей было знать их? Глупо… Просматривая страницу, она с издевкой улыбнулась и тут увидела:
25 дек. 23.53 0443 461 555 25.42
Двадцать пять минут говорить с кем-то накануне Рождества…
Когда они вернулись от Лин, Кэт тотчас же легла в постель. По дороге домой, в машине, все было хорошо. Они говорили тихо, спокойно, не повышая голоса, рассказывали друг другу, как прошел день. Об Анджеле, объявившейся в кухне у Лин. О Фрэнке и Максин, которые снова стали встречаться. Они даже смогли посмеяться – Дэн чуть напряженно, Кэт чуть истерично – над тем, как это было ужасно. Бабушка со своими прокаженными. Майкл и его щелканье пальцами под жуткие рождественские песенки, записанные на диске. Кара, которая упала-таки лицом на стол.
Это все было раньше, когда она носилась со своим ребенком, как с чудодейственным талисманом.
– В следующем году… – сказала она Дэну, со вздохом удовольствия вытягиваясь под одеялом, – в следующем году Рождество проведем без Кеттлов. Уедем куда-нибудь… Ты, я и ребенок.
– Идеальное будет Рождество, – ответил он. – Я скоро лягу. Пойду пройдусь, растрясу то, что Лин наготовила. – Он поцеловал ее в лоб, как целуют маленьких девочек, и Кэт тут же провалилась в сон без сновидений.
А он разговаривал с кем-то целых полчаса, чуть ли не до полуночи.
Конечно, это мог быть кто угодно. Друг, например. Ну, допустим, Шон. Да, Шон, наверное…
Правда, их разговоры с Шоном всегда были короткими и по делу. Ни Шон, ни Дэн не любили чесать языками. Угу… Не-а… Ну, в три… Давай…
Может быть, конечно, когда Кэт не было поблизости, они вели длинные, задушевные, откровенные разговоры.
Она стала смотреть дальше – нет ли еще звонков на тот же номер.
В декабре было восемь разговоров. И почти все – длинные. И почти все – поздние.
Первого декабря в одиннадцать утра они проговорили почти час.
Именно в тот день Кэт поняла, что беременна. В то время она, похоже, была у Лин – нянчила Мэдди.
Забеременела… Я сейчас не могу от нее уйти.
Нет. Это не Шон. Может быть, кто-то с работы. Или сестра Дэна, Мелани. Ну конечно Мел! Конечно!
Кэт встала, подошла к телефону, набрала номер и заметила, что запыхалась точно так же, как тогда, когда убегала по парку от киллера. Она, как лошадь, ловила ртом воздух.
Телефон прозвонил раз, другой, третий. Кэт подумала, что у нее случится инфаркт. И тут телефон переключился на голосовую почту.
Нежный девичий голос громко и четко произнес Кэт прямо в ухо, тоном близкого, соскучившегося человека: «Привет! Это Анджела. Оставьте мне сообщение».
Она с тяжелым сердцем положила трубку.
Попался.
В замке зашуршал ключ. Он вошел в кухню, повесив тяжелые пластиковые пакеты на сгиб локтя.
Дождаться, когда он положит их на скамейку. Потом встать прямо перед ним, скрестить на груди руки, а он должен положить руки ей на поясницу – они всегда так делали. Всегда. У нее руки здесь, у него – там.
Она смотрит на него. Смотрит прямо в лицо. Прямо в глаза.
Он смотрит на нее.
Вот оно… Интересно, давно ли?
Он уже ушел. Он уже смотрит на нее вежливо, холодно, из какого-то неведомого будущего.
Он ушел. Его больше нет.
Как и ее ребенка.
Орел или решка, Сьюзи?
Я подсел на азартные игры? Нет! Я подсел на азартные выигрыши! Ха! Это я анекдот такой слышал. Я, правда, не уверен, что точно его рассказал. Он не очень смешной.
Хотите узнать, как я первый раз сделал ставку? Да, помню. Это был день АНЗАКа, мне было шестнадцать лет. Я был в Ньюпорт-Армз. Там, знаете, раз в году можно играть до двух часов ночи. По закону! Это только в Австралии такое есть, поняли?
В день АНЗАКа в пабах очень хорошая атмосфера. Полно чудных стариков. Все, кто в баре, становятся в круг, а в центр круга выходит парень и подбрасывает монеты. Ну, вроде артиста. У него такая маленькая деревянная палочка, он ею подбрасывает монетки в воздух, и все смотрят, как они летят сначала вверх, а потом падают вниз. Тут прикол в том, что все спорят, как упадет монета – орлом или решкой. Бросаешь монету и кричишь: «Десять на решку!», или сколько ты там ставишь.
Такую игру я видел в первый раз и сначала просто стоял и смотрел, чтобы понять, в чем дело. А больше всего я смотрел на трех девчонок, потому что они были очень заметные. Они были с каким-то стариком – их дедушкой, наверное. На нем была такая старомодная шляпа. А он всех троих называл почему-то Сьюзи. Все четверо отодвинули свои пивные бутылки. Они тоже играли! Они ставили на каждую монету и кричали не тише мужчин: «Орел!» или «Решка!».
Когда какая-нибудь из них выигрывала, дедушка приглашал победительницу на маленький старомодный танец. Что-то вроде вальса. Так, пара шажков и поворот. А потом они возвращались, пересчитывали наличность, кричали, смеялись, радостно били друг друга по ладоням.
И вот наконец и я решился попробовать. Поставил пять долларов на решку и выиграл. Меня понесло. Слушай, как же мне понравилось! Так и вижу, как монетки летят и переворачиваются в лунном свете, как скачут на месте девушки, как обнимают своего деда.
Да, понесло меня. Хорошее было времечко.
Глава 15
Первый раз это случилось, когда она выезжала с парковки торгового центра в Четсвуде.
Мэдди сидела в своем креслице сзади и молча сосала большой палец. В зеркале заднего вида Лин заметила ее осуждающий взгляд. Они не разговаривали друг с другом после ужасного случая в книжном магазине.
В детском отделе Мэдди заметила книжку своих любимых сказок и стащила ее с полки.
– Моя!
– Нет, Мэдди, не твоя. Твоя дома. Поставь на место.
Мэдди посмотрела на Лин как на чокнутую. Она яростно прижала книгу к себе, глаза ее грозно сверкнули, и она повторила:
– Нет! Моя!
Лин чувствовала, как покупатели, проходя мимо, с интересом поворачивали головы.
– Ш-ш-ш! – Она поднесла палец к губам. – Поставь на место!
Но Мэдди уже было не остановить. Она затопала ногами, как бешеный чечеточник, изо всех сил прижала книгу к животу и заверещала:
– Не ш-ш-ш! Мама, моя, моя, моя!!!
Какая-то женщина подошла к той же полке, что и Лин, и сочувственно улыбнулась:
– А… Эти ужасные два годика, да? У меня почти то же самое.
Она толкала перед собой коляску, в которой сидела светловолосая, ангельского вида девочка и, округлив глаза, удивленно взирала на Мэдди.
– Ей нет еще двух, – ответила Лин.
– А, маленький гений… – доброжелательно сказала женщина.
– Можно и так сказать… – начала Лин. – Мэдди, НЕТ!
Но она опоздала. Ангелочек потянулся было за любимой книжкой Мэдди, на что та ответила быстро и решительно – с размаху двинула книжкой прямо по лицу ребенка.
Девочка притихла, как будто первый раз в жизни ее обидели до глубины души. Пухлая ручка удивленно поднялась к красному пятну на щеке. В синих глазах стояли озера слез.
Лин смотрела на довольное лицо дочери и умирала от стыда.
Они с Майклом всегда соглашались, что самое страшное зрелище – это родитель, бьющий своего ребенка. На Мэдди никто и никогда не поднимет руку. В их семье насилию не будет места.
