Лора Флоранд - Француженки не верят джентльменам
Губы Джоли искривились.
– Иногда я думаю, что я и есть то, что Габриэль хочет сохранить для себя.
– Ну да, – сказала Лея так, будто это было самым естественным в мире. – В этом и весь фокус. Уравновесить себя с тем, что ему на самом деле от тебя надо.
Джоли изучающим взглядом смотрела на Лею, будто та хранила все тайны Вселенной. В конце концов, она была замужем за шеф-поваром уже одиннадцать лет, и у них не было даже намека на развод. С другой стороны, Лея всего на несколько лет старше ее. Почему же Джоли чувствует себя такой незрелой?
– Это прекрасно, – сказала Лея, и Джоли поняла, что Лея тоже смотрит на гитариста и на полупрозрачные, туманные занавески, отделяющие его от женщины в другой квартире. Занавески, которые и гитариста, и певицу удерживали на безопасном расстоянии друг от друга. – Быть любимой вот так.
Джоли услышала, как прерывисто вздохнула Лея, и взялась за перила балкона. Ей было не по себе. Она не понимала, как заданный вопрос мог так быстро привести ее прямо к сердцу почти незнакомой ей женщины.
Лея вздохнула, и голос ее окреп.
– Но ты должна быть осторожна с тем временем, которое вы отводите друг для друга. И для себя по отдельности. Ради вашей же пользы.
Джоли немного подумала, слегка покачиваясь под гитарную мелодию, и наконец покачала головой:
– Должно быть, я слишком эгоистична. Я хочу, чтобы у меня было личное пространство.
На мгновение все смолкло.
– Я даже не уверена, что правильно тебя поняла, – сказала Лея тоном, который Джоли не смогла распознать. В нем не было ни печали, ни сожаления, ни зависти, а как бы намек на что-то подобное. – Но иногда я думаю, что нам с Даниэлем совсем бы не повредило, если бы мы смогли еще немного повзрослеть перед нашей женитьбой, чтобы у каждого из нас был бы шанс развиться, лучше узнать самих себя. Своего рода эгоистичность, если ты хочешь это так называть. Начать развивать это на теперешнем этапе нашей жизни достаточно сложно, и делать это можно только с большой деликатностью и осторожностью.
Ух! Джоли немного наклонила голову, пытаясь не слишком показывать, что разглядывает Лею в мягком ночном свете так, будто видит пришельца с чужой планеты.
– Я бы не отбрасывала эгоизм, если он у тебя есть, – с некоторой иронией сказала Лея и подняла бокал вина для тоста. Но не успела Джоли поднять бокал в ответ, как поняла, что жест предназначался Даниэлю, который мог его видеть через балконную дверь. – Даже малая толика может иметь большое значение, если позаботиться о том, чтобы тебе безоговорочно поверил самый необыкновенный человек в твоей жизни.
«Но есть только один способ узнать это, – подумала Джоли. – Попробовать самой».
Может быть, когда она все обдумает, то не будет так плохо чувствовать себя из-за того, что не так щедро, как Лея, отдает себя. Довольно странно, но она даже почувствовала некоторую гордость.
Глава 23
– Знаешь, мы сегодня ничего не сделали для книги, – сказала Джоли, когда супруги Лорье уехали, а она закончила помогать Габриэлю загружать посудомоечную машину.
Когда она вернулась с балкона, у нее был очень задумчивый вид. Габриэль постарался дать ей время, чтобы она успела еще немного подумать и наконец-то поняла, что тоже любит его. Видишь, как счастлива Лея? Она любит шеф-повара.
Конечно, Даниэль – чертов принц. Может быть, его легче любить.
– Чего?
Они сегодня ничего не сделали для книги? Какое отношение это имеет к тому, есть ли в ее маленьком твердом сердечке ответная любовь? Подумать только, а ведь он сказал ей, сколь щедрой и бескорыстной она была.
Габриэль пнул ногой посудомоечную машину, чтобы закрыть ее. Черт возьми. Она может делать мужчине блинчики до тех пор, пока ему не захочется положить голову на стол и разреветься, но она не может признаться, что любит его? Что же с ней не так? Ее что, испортили сразу после рождения?
Вот дерьмо, ну конечно, она же дочь Пьера Манона, и очень даже вероятно, что ее испортили. Этот человек испортит кого угодно.
– Завтра нам придется сосредоточиться на работе, иначе мы никогда ничего не сделаем, – сказала она. – Я ведь здесь ненадолго, помнишь?
Как будто об этом можно забыть!
– Вероятно, придется в четверг вернуться в Париж немного раньше, чтобы я успела сразу же проверить, как идут дела у отца. Я же уехала рано утром в воскресенье.
От возмущения Габриэль едва не лишился речи.
– Ему не нужно столько твоего внимания, Джоли! Ему не угрожает опасность. И есть кому присмотреть за ним, когда ты уезжаешь. Он ходит к физиотерапевтам, да и ты проводишь с ним целых три дня в неделю!
«Это мне нужно больше твоего внимания!
За все, что отнял у меня Пьер Манон, он должен отдать мне свое самое драгоценное сокровище!»
И когда Габриэль заберет Джоли, то покажет Пьеру bras d’honneur[96]. Может быть, еще и отставит при этом средний палец.
Она нахмурила брови, и взгляд ее стал таким, будто она пытается понять, о чем он думает.
«Что ж, если ты не можешь понять меня, тебе лучше не мечтать о таких, как Даниэль. Ведь только так мужчины и становятся столь галантными принцами, знаешь ли – скрывают от всех большую часть себя».
– Ну, я, пожалуй, пойду.
Эти слова ошеломили его так, что он будто превратился в каменное изваяние. И пока он стоял неподвижно, она успела уйти.
«И все? Я сказал, что люблю тебя, и это все, что ты смогла сказать мне в ответ? У тебя же было три чертовых часа за обедом, чтобы что-то придумать».
За то время, которое понадобилось Габриэлю, чтобы прийти в себя, она успела спуститься по лестнице на все три этажа. А пока поднималась на третий этаж своего дома на противоположной стороне улицы, в Габриэле постепенно нарастала ярость, в конце концов ставшая неистовой. Ему захотелось так бешено взреветь, что от ужаса затихли бы и все его четыре кухни, и весь город в придачу, и тот чертов гитарист, который сводил его с ума. Да пойди же, наконец, постучи в дверь своей поющей соседки и познакомься с ней, merde.
В квартире Джоли зажегся свет. Габриэль вышел на балкон.
– Ты смотришь, Джоли?
Сквозь двери балкона Габриэль заметил, как в гостиной промелькнула тень и замерла. Он влез на железные перила шириной два сантиметра, покачался на них и… прыгнул через пропасть! Джоли вскрикнула, но от испуга звук застрял у нее в горле и поэтому прозвучал сдавленно. А Габриэль уже тяжело приземлился на ее балконе, будто никакой пропасти не было и в помине.
Ее сердце забилось в безумном гневе, и в голове застучала кровь.
– Ты кретин. Ты imbécile[97]. Ты безмозглый, безмозглый…
Он всем телом толкнул ее, свалив на пол, но одна его рука оказалась под ней, чтобы смягчить удар при падении.
– Давай же, – прорычал он, заставив ее почувствовать свое тело легким, как крылышко бабочки, в то время как его тело было большим, мускулистым и опасным. – Скажи мне еще раз, какой я безмозглый.
Она почувствовала мгновенный прилив адреналина из-за прикосновения его железных мускулов, и от вспыхнувшего желания негромко выдохнула: «Оох!» Она боролась одновременно и с собой, и с ним, отпихивая его и извиваясь. Он целовал ее страстно, с тихим рычанием, шедшим откуда-то из самой глубины его горла. Когда же его рык почти лишил ее способности ударить его еще раз, он скатился с нее. И снова зарычал.
Она вскочила, разъяренная тем, что смогла вскочить. Ведь она испытывала наслаждение от тех особенных фантазий в эротических дамских любовных романах, когда героиню соблазняют, срывают с нее одежду…
– Ты кретин!
– Но здесь всего лишь два метра, Джоли. А разве ты боишься высоты?
Помня, что на улице открыты все окна, она подавила свой второй вопль, и он тихо прозвучал у нее в горле.
Габриэль сел.
– Это было довольно сексуально. Почему бы тебе не пробежаться, чтобы я мог еще разок тебя поймать?
Она прищурилась, глядя на него. Ее глаза метали молнии, и ей всерьез захотелось изо всех сил стукнуть его. Однако она повернулась и направилась в кухню, в то единственное место в квартире, где горел свет.
Оттуда бросила взгляд в темную гостиную. Секунду помедлила, почувствовав в себе появление восхитительного трепета.
И выключила свет.
В гостиной царила абсолютная тишина.
В темноте Джоли выскользнула из двери в дальнем конце кухни и прокралась по коридору.
– Джоли?
Она помедлила. Сердце теперь билось как сумасшедшее из-за того, что она еще не придумала, где будет прятаться.
– Джоли? – В его голосе снова был слышен рокот, низкий и опасный. – Ты ведь напрашиваешься на неприятности.
Что ж, да. Если он до сих пор не понял, что сейчас ей нравятся неприятности, то, значит, его представление о себе весьма далеко от реальности.
Снова тишина. Даже собственное дыхание казалось ей слишком громким.
Скрипнула половица.
Нырнув в ближайшую дверь, она оказалась в запасной спальне, где не было мебели.
