Орхан Памук - Снег
Двое солдат увели двух бородатых «реакционеров» со сцены. И пока другие солдаты перезаряжали ружья и направляли их на зрителей, на сцену выскочил какой-то странный человек. Да, он был странным, потому что по его торопливым и некрасивым движениям, совершенно не годившимся для сцены, было понятно, что он не актер и не солдат. Многие жители Карса посмотрели на него с надеждой, ожидая, что он скажет, будто все было шуткой.
– Да здравствует республика! – закричал он. – Да здравствует армия! Да здравствует турецкая нация! Да здравствует Ататюрк!
Занавес начал медленно закрываться. А этот человек вместе с Сунаем Заимом сделал два шага вперед и остался перед зрительным залом. В руке у него был пистолет, сделанный на оружейном заводе в Кырыккале, он был в штатском, но в солдатских сапогах.
– Будь прокляты мракобесы! – сказал он и по лестнице спустился в зрительный зал.
Следом за ним показались еще двое человек с ружьями в руках. Пока солдаты держали под наблюдением студентов лицея имамов-хатибов, эти трое вооруженных людей, не причинив никакого вреда зрителям, в страхе смотревшим на них, решительно выкрикивая лозунги, бросились прямо к входной двери.
Они были очень счастливы, очень взволнованы, потому что решение устроить в Карсе маленькое восстание и принять участие в этом представлении было принято в последний момент после длительных споров и обсуждений. Так как Сунай Заим, которого познакомили с ними в первый вечер после его приезда в Карс, полагал, что «произведение искусства», которое он хотел поставить, будет запятнано такими вооруженными искателями приключений, замешанными в темных делах, весь день упорствовал, но в последний момент не смог противостоять справедливым возражениям о том, что люди, которые смогут использовать оружие против стоявшей на ногах толпы, ничего не смыслившей в искусстве, вполне могут понадобиться. Потом будут говорить, что в последующие часы он сильно раскаивался в своем решении и испытывал муки совести оттого, что эти похожие на бродяг люди пролили кровь, но, как и многое другое, это тоже только слухи.
Много лет спустя, когда я приехал в Карс, владелец магазина Мухтар-бей, показывавший мне Национальный театр, половина которого была разрушена, а другая половина превращена в склад товаров фирмы «Арчелик», рассказал мне, чтобы избежать вопросов об ужасе той ночи и последующих дней, что со времени армян до наших дней в Карсе было совершено довольно много преступлений, чинилось зло и беззаконие. Но если я хочу немного обрадовать бедных людей, живущих здесь, то я должен написать, когда вернусь в Стамбул, не о грехах прошлого Карса, а о том, как прекрасен свежий воздух, и о том, что люди в Карсе добрые. В зале театра, превращенного в темный и покрывшийся плесенью склад, среди холодильников, стиральных машин и призрачных силуэтов электрических обогревателей он показал мне единственный след, оставшийся от того вечера: это была огромная дыра, проделанная пулей, попавшей в пол ложи, из которой смотрел когда-то спектакли Киркор Чизмеджян.
19
Как же прекрасно падал снег
Ночь мятежаПервым из этих троих счастливых людей, с криками выбежавших на улицу с ружьями и пистолетами в руках под испуганными взглядами зрителей, когда занавес в театре опустился, был бывший коммунист и журналист, известный под псевдонимом З. Демиркол. В 1970-е годы в коммунистических организациях, ориентированных на Советский Союз, его знали как писателя и поэта, но в первую очередь он был «охраной», поскольку отличался крупным телосложением. После военного переворота 1980 года он бежал в Германию, а после падения Берлинской стены вернулся в Турцию по особому разрешению, чтобы защищать современное государство и республику от курдских партизан и сторонников шариата. Двое других были турецкими националистами, из тех, с которыми в 1979 и 1980 годах З. Демиркол сражался по ночам на улицах Стамбула, – но теперь их объединила идея защиты государства и тяга к приключениям. По мнению некоторых, все они с самого начала были агентами властей. А те, кто в страхе быстро спускался по лестнице, чтобы как можно быстрее покинуть Национальный театр, понятия не имели, кто они такие, так что решили, что это продолжение спектакля.
Когда З. Демиркол вышел на улицу и увидел, как много выпало снега, он подпрыгнул от радости, словно ребенок, два раза выстрелил в воздух и прокричал: «Да здравствует турецкая нация, да здравствует республика!» Толпа расходившихся из театра людей отпрянула в стороны. Некоторые смотрели на них, боязливо улыбаясь, другие остановились, словно извиняясь за то, что ушли, прежде чем закончилось представление. З. Демиркол и его друзья побежали вверх по проспекту Ататюрка. Они выкрикивали лозунги, разговаривали и кричали, словно пьяные. Старики, которые шли, то и дело проваливаясь в снег и опираясь друг на друга, и отцы семейств с детьми, прижавшимися друг к другу, немного нерешительно им захлопали.
Веселая троица догнала Ка на углу Малого проспекта Казым-бея. Они увидели, что Ка их заметил, но отошел на тротуар, под дикие маслины, словно давая дорогу автомобилю.
– Господин поэт, – произнес З. Демиркол, – пока они тебя не убили, тебе надо их убить. Ты понял?
В этот миг Ка забыл стихотворение, которое он все еще не записал и которое впоследствии назовет «Место, где нет Аллаха».
З. Демиркол и его товарищи зашагали вверх по проспекту Ататюрка. Поскольку Ка не хотел идти за ними следом, он повернул на проспект Карадаг и заметил, что в памяти у него от стихотворения уже не осталось и следа.
Он ощутил то чувство вины и стыда, которое испытывал в молодости, выходя с политических собраний. Неудобно ему тогда бывало не только потому, что он был из обеспеченной буржуазной семьи и жил в Нишанташи, но и потому, что по большей части в их разговорах было слишком много по-детски чрезмерно преувеличенного. Он решил, что не будет сразу возвращаться в отель, а подольше походит по улицам, надеясь, что забытое стихотворение вспомнится.
Он увидел, что несколько любопытных, обеспокоенных увиденным по телевизору, выглядывают в окна. Трудно сказать, насколько Ка был в курсе тех ужасных событий, что произошли в театре. Выстрелы начались до того, как он покинул театр, но, возможно, и эти залпы, и появление З. Демиркола он посчитал частью постановки.
Он полностью сосредоточился на забытом стихотворении. Почувствовав, что на его место пришло другое, он стал придерживать его где-то в уголке своей памяти, чтобы оно развилось и стало более совершенным.
Издалека послышалось два выстрела. Эти звуки исчезли в снегу, не отразившись эхом.
Как прекрасно падал снег! Какими огромными снежинками, как решительно, словно вовсе не собираясь останавливаться, и как безмолвно! Широкий проспект Карадаг, засыпанный по колено, уходил вниз, исчезая в ночной темноте. Он был белым и полным тайн! В красивом трехэтажном здании мэрии, когда-то принадлежавшем армянам, совершенно никого не было. Сосульки, свисающие с дикой маслины, соединились с сугробом, возвышающимся над исчезнувшим под ним автомобилем, и словно создали тюлевую занавесь – наполовину изо льда, наполовину из снега. Ка прошел мимо пустого одноэтажного армянского дома, окна которого были наглухо заколочены досками. Слушая собственное дыхание и звуки своих шагов, он чувствовал, что способен решительно отвернуться от зова настоящей жизни и настоящего счастья, призыва, который будто слышал впервые.
В крошечном парке со статуей Ататюрка напротив особняка губернатора не было никого. Ка не заметил никакого движения и перед зданием Управления финансов, которое сохранилось со времен русских и было самым помпезным зданием Карса. Семьдесят лет назад, после Первой мировой войны, когда войска царя и султана ушли из этого района, здесь располагался парламент независимого Турецкого государства. Напротив находилось старое здание армянской постройки, некогда разграбленное английскими солдатами, поскольку было резиденцией правительства того же упраздненного государства[44]. Не приближаясь к зданию, которое строго охранялось (сейчас это была резиденция губернатора), Ка повернул направо и пошел прямо к парку. Он уже было оказался перед другим армянским домом, таким же красивым и печальным, как и другие, как вдруг увидел на краю соседнего пустого участка земли медленно и тихо, как во сне, приближающийся танк. Поодаль, рядом с училищем имамов-хатибов, стоял военный грузовик. На нем было мало снега, и Ка понял, что грузовик приехал недавно. Раздался выстрел. Ка повернул назад. Он спустился по проспекту Орду, оставшись не замеченным полицейскими, которые пытались согреться в будке с обледеневшими окнами перед особняком губернатора. Он понял, что сможет сохранить у себя в голове новое стихотворение и связанное с ним воспоминание, только если вернется в свой номер в отеле, не выходя из состояния этого снежного безмолвия.
