Янн Мартел - Высокие Горы Португалии
Однако ж, что касается внуков, тут матушкины надежды разбились в пух и прах. По всему выходило, что по наследству от нее мне досталось бесплодие. А учитывая, с какой частотой марка наклеивалась на конверт, впору было диву даваться, почему конверт на поверку все время оказывался пустой. Письмецо пришло только раз – радостное такое, в виде позднего, очень уж запоздалого, но прелестного мальчоночки, который вырвался из меня не с криком-плачем, а с диким хохотом. К тому времени, когда я собиралась показать нашего медвежонка матушке, она была уже не в себе. С тем же успехом я могла бы показать ей кудахтающую курицу – улыбка была бы такая же рассеянная.
Впрочем, нет, улыбка, искривившая старушечьи губы, была скорее какая-то неопределенная, а никакая не рассеянная.
Сейчас, когда я постарела, сон сделался для меня загадкой. Я помню, что такое сон, только не помню, как это происходит. Почему же он так меня подвел? По молодости мы с Рафаэлом спали много. Несмотря на бедность, у нас была удобная кровать, были занавески, и мы охотно откликались на зов ночи. И сон наш был так же глубок, как колодец. Просыпаясь поутру, мы всякий раз удивлялись этому необыкновенному действию, сражавшему нас наповал. Теперь же ночи мои полны мучительных тревог и печалей. Я ложусь в постель вся разбитая, да толку-то. Я лежу, а меня одолевают всякие думы – они обвиваются вокруг меня, точно змея.
Эузебью бесстрастно замечает:
– Старость не радость. Это ужасная, неизлечимая патология. Большая любовь – тоже патология. Но это самая желанная болезнь. Человеку без нее не прожить. Она как дрожжи, которые заставляют бродить виноградный сок. Человек любит-любит, проявляя при этом завидное упорство, – инкубационный период может длиться долго, – а потом смерть и большое горе. Любовь всегда ждет нежеланный конец.
Но где же труп? Про этот важный вопрос он напрочь забывает. И чей, собственно, труп? Может, речь идет не о ее муже? Она хоть и во всем черном, но в португальской деревне так одеваются все женщины после сорока, потерявшие кого-то из близких. Траурный наряд – неизменное облачение деревенских женщин. Может, она пришла справиться о ком-нибудь помоложе? А коли так, ни в одной из папок, что валяются у его ног под столом, нет интересующих ее сведений. Впрочем, возможно, ее случай имеет отношение к числу тех, которыми занимался доктор Отавью, его коллега. Но Жозе уже почти три недели как нет на месте – уехал в отпуск на месяц в Англию проведать дочь. К тому же перед отпуском Жозе сдал все свои дела в архив, хотя, впрочем, если Марию Каштру интересует одно из них, он сможет отыскать его в картотеке в одном из соседних кабинетов.
Во всяком случае, труп должен быть найден: ведь он же патологоанатом. Тех, у кого проблемы со сном, милости просим к семейному врачу – пусть пропишет снотворное, или к священнику – пусть отпустит грехи. Тех, кто печалится по поводу собственной старости, кого постигло большое горе, пусть тоже куда-нибудь идут – хоть бы к тому же священнику или другу, или в кабак, или, на худой конец, в бордель. Только не к патологоанатому.
– Я с готовностью выслушал о ваших радостях и с сожалением – о ваших горестях, – продолжает он. – Но что конкретно вам от меня нужно? Хотите узнать о каком-нибудь частном случае?
– Я хочу знать, как он жил.
Как он жил? Она имеет в виду – как он умер. Видно, оговорилась по старости.
– Кто?
– Рафаэл, конечно.
– Как его полное имя?
– Рафаэл Мигел Сантуш Каштру, из деревни Тизелу.
– Стало быть, ваш муж. Подождите минуту, пожалуйста.
Он наклоняется и достает из-под стола папку. Находит искомый листок. И внимательно просматривает. Среди перечисленных случаев нет никаких упоминаний о Рафаэле Мигеле Сантуше Каштру.
– Его имени в списке не видно. Должно быть, случаем смерти вашего мужа занимался мой коллега, доктор Отавью. Надо найти его карту. На это уйдет всего лишь минута.
– Какую еще карту? – удивляется Мария.
– Вашего мужа, само собой. На каждого пациента заводится карта.
– Так вы его еще даже не осматривали.
– О! Но вы меня не просили. Если уж на то пошло, приходите-ка через пару-тройку дней, когда он найдется.
– Так он здесь.
– Где?
В холодильной камере его быть не может. Эузебью точно знает, какие трупы там хранятся в настоящее время. Может, она хочет сказать: ее муж здесь в духовном смысле? Ее душевное состояние с медицинской точки зрения вызывает у него тревогу. Что это, бредовое состояние на фоне общего слабоумия?
Однако Мария Каштру, смерив его вполне осмысленным взглядом, говорит тоном, не терпящим возражений:
– Прямо здесь.
Она подается вперед и отпирает замки на чемодане. Крышка открывается – и единственное содержимое чемодана вываливается наружу, точно новорожденный младенец: труп Рафаэла Каштру.
Эузебью не сводит глаз с трупа. Трупы становятся трупами по-разному, но все они попадают к нему в больницу одним и тем же способом – на каталке, в надлежащем виде, с индивидуальной клинической картой. А не вываливаются из чемоданов в праздничных нарядах. Впрочем, у крестьян, насколько ему известно, свои обычаи. Они встречают смерть так, как горожане ее уже давно не встречают. Иногда в сельских областях Португалии покойников хоронят, к примеру, в дуплах старых деревьев. За свою долгую карьеру он обследовал не один такой труп с целью установить, умерли те люди естественной смертью, после чего были похоронены, или же их убили и скрыли таким образом. (Во всех случаях захоронения были совершены по обряду.) Он также обследовал трупы крестьян с занозами под ногтями. И опять же никакого криминала – всего лишь старомодный способ удостовериться, что человек и в самом деле мертв. Но тут совсем иной практический способ обхождения со смертью – в смысле санитарной транспортировки. Тяжелая работенка для старухи – тащить чемодан из Высоких Гор Португалии.
– Когда он умер? – осведомляется Эузебью.
– Три дня тому, – ответствует Мария.
Похоже, так оно и есть. Зимняя стужа помогла сохранить тело по дороге.
– Как он умер? – спрашивает он. – Я хочу сказать: он чем-нибудь болел?
– Да он ни на что не жаловался. Сидел себе на кухне да кофе потягивал. Я вышла из дому. А когда вернулась, он уже лежал на полу, его было не добудиться.
– Ясно.
«Острый инфаркт миокарда… аневризма сосудов головного мозга… – что-то в этом роде», – думает он про себя.
– И что прикажете мне с ним делать, сеньора Каштру?
– Вскрыть… и рассказать, как он жил.
Опять оговорилась. А может, ей просто неприятно называть вещи своими именами. Хотя, судя по манере выражаться, о ней такого не скажешь. Впрочем, установив причину смерти человека, можно, кстати, выяснить и то, как он жил. И все же чудно. Может, у них там принято так выражаться – из-за предрассудков.
– Вам угодно, чтобы я произвел вскрытие тела вашего мужа?
– Ну да. Разве это не ваша работа?
– Моя. Но вскрытие невозможно заказать, как блюдо в ресторане.
– А что не так?
– Необходимо соблюсти соответствующие процедуры.
– Он же умер. Что еще нужно?
Она права. Будут соблюдены формальности или нет, трупу все равно. Отправить ее вместе с чемоданом восвояси – так она, Мария Каштру, завтра же снова будет здесь вместе со своим Рафаэлом Каштру. Между тем в гостинице, у них в Брагансе, вряд ли кому бы понравилось, узнай они, что среди их постояльцев обнаружился мертвец. К тому же ночью в теплом помещении труп наверняка начнет разлагаться – ему-то, собственно, без разницы, а вот хозяин гостиницы поднимет бучу. Это если неразлучная чета сунется в гостиницу. Но с каких это пор у крестьян водились лишние деньги, чтобы платить за постой? Так что, всего вероятнее, она переждет ночь на вокзале, сидя на скамейке, а может, и того хуже – где-нибудь в парке, сидя на чемодане. Старине Рафаэлу Каштру холод, ясное дело, нипочем, как, впрочем, и его благоверной: ведь крестьяне народ крепкий, как допотопные иберийские носороги. Зато для Эузебью разница есть. Какая-то бумажка не стоит телесных мук, тем более после только что перенесенных душевных страданий. К тому же лучше иметь дело со свежим трупом, нежели с тем, что его дожидается, – трупом сброшенной с моста женщины.
Мария Каштру все это время не сводит с него глаз, ожидая ответа. Ее долготерпение действует на него угнетающе.
Он человек по-своему практичный. Как она там говорила? Вышла замуж «под девизом почему бы и нет»? Что же, почему бы и нет? Благо будет что рассказать Жозе.
– Ладно, я произведу вскрытие тела вашего мужа. Вам придется подождать здесь.
– Почему это?
– Вскрытие – это вам не спектакль на потеху публике.
Не совсем так, конечно. На протяжении всей истории медицины вскрытие было как раз спектаклем. Только не для досужей публики, разумеется. А скорее для особой. Иначе как еще врач может постичь все секреты своего ремесла?
