Кейт Хэмер - Девочка в красном пальто
Я опять ложусь на подушку. Похоже на то, что я вступила в борьбу с дедушкой и победила, но полной уверенности нет.
Она начинает теребить свою юбку, проводит по подолу, просовывает палец в отверстия на кружевах.
– А что у нас со школой, интересно знать?
– Силвер тоже интересно?
– Да. Она хочет начать. Даже больше, чем я. Только признаваться не хочет, вот что.
Веки у меня становятся тяжелыми, вот-вот упадут на глаза, я с трудом их удерживаю. Трогаю шишку на лбу, в середине у нее образовалось что-то твердое.
– Давай не сегодня.
– А… – Голос у нее разочарованный. – Тогда завтра?
– Да, завтра…
Мои глаза закрываются.
Наступило завтра, и Мелоди тоже заболела, даже сильнее, чем я. Дедушка кладет ее на мою кровать.
– Это столбняк, – причитает Дороти. – Она заразилась в колючках. Ее нужно везти в больницу, Деннис.
– У нас нет страховки, – говорит дедушка. – Бог позаботится о ней. Он не оставит. Не волнуйся.
Дороти плачет, а дед идет на берег реки и читает Библию.
– Если бы я умела водить этот кусок железа, – бормочет Дороти и вытирает пот со лба Мелоди. – Я же угроблю всех, если сяду за руль.
Она смотрит на широкую дедушкину спину, в глазах у нее, острая, как лезвие ножа, блестит ненависть, потом выбегает из фургона, и их голоса разносятся над рекой, которая сегодня такая тихая и спокойная.
Я закутываюсь в покрывало, связанное из синих, розовых, бордовых квадратов, и опускаюсь на колени у изголовья Мелоди. Когда она чуть приоткрывает веки, ее глаза напоминают две влажные янтарные бусины. Ее челюсти крепко сжаты, лицо пересекает полоса, которая набухла и страшно покраснела.
Я чувствую какой-то ветерок в груди. Он проникает в меня через рот и шевелит мои внутренности. Ладони начинают чесаться так, что я царапаю их ногтями, чтобы успокоить этот зуд.
Я склоняюсь над Мелоди и говорю слова, которые говорила мне мама:
– Солнышко мое, ангел, душа моя, пирожок любимый, тыковка. – Ветерок из моего рта касается ее лица.
– Чудилка, – добавляю я, потому что у нас с мамой это тоже было ласковое слово.
– Я люблю тебя, Мелоди! – выдыхаю я с силой ей в лицо.
Ее волосы черными лентами распластались по подушке, а лицо и руки одеревенели, как будто она хочет превратиться в куклу. Я залезаю к ней под одеяло и обнимаю ее – она страшно горячая, я сжимаю ее в своих объятиях, словно игрушку, мои веки закрываются…
Мелоди тормошит меня, сидя на кровати.
– А школа, Кармел? Когда мы уже начнем?
– Что? – бормочу я спросонок.
Она больше не собирается превращаться в куклу – нормальное лицо, и руки, и ноги. Она откидывает одеяло, я пытаюсь подняться, но сил не хватает, я ужасно устала, сажусь, опираясь на локти. На улице уже день вовсю.
Мелоди перепрыгивает через меня и сбегает по лестнице.
– Дитя мое, дитя мое! – Дороти смеется, вытирает глаза и прижимает Мелоди к груди. – Дай-ка я посмотрю на тебя. Сейчас дам тебе попить!
– Тебе лучше, Мелоди? – спрашивает Силвер.
Я обращаю внимание, что у дедушки вид очень торжественный и серьезный.
– Надеюсь, ты понимаешь, что это значит, Дороти?
– Что, Деннис?
Он смотрит на меня, потом переводит взгляд на Дороти.
– Всего два часа назад Мелоди была очень, очень больна. Она лежала, распростертая на ложе болезни, и не могла подняться с него…
– Ах, Деннис, дети выздоравливают сплошь и рядом.
– Я знаю, что ты сама не веришь своим словам. Ты знаешь правду в глубине души, и мне, женщина, ведомы твои мысли.
Дороти прижимает пластиковый стаканчик с соком к щеке и постукивает по нему кончиком пальца. Она думает. Тук, тук, тук. Интересно, читает ли дедушка ее мысли. Они колеблются туда-сюда.
– Я ведаю, что тебе все ведомо, с меня и этого довольно, Деннис. Ты у нас спец по таким вещам.
– Но разве ты не убедилась только что сама, своими собственными глазами? Мелоди было так плохо, что она глаз открыть не могла, а сейчас – посмотри на нее. Ты видишь ее сейчас?
Тук, тук, тук, тук. Дороти улыбается, как будто съела что-то сладкое и очень вкусное.
– Ну да. Может быть…
На его лице нет ни тени улыбки.
– Кармел возложила на нее руки, и вот она абсолютно здорова.
Краешком глаза я смотрю на свои руки, они лежат поверх вязаного покрывала, розовые такие, повернуты ладошками вверх. Пальцы дрожат, как будто через них пропускают ток. Возможно ли это? Дедушка считает, что да, он опускается на колени и начинает молиться.
Дороти вскрикивает, апельсиновый сок пролился ей на щеку.
– Ах, Деннис. Правда ли, нет ли, но теперь я вижу. Как же, ты же такой умный, мудрейший человек – мы же теперь сделаем состояние.
Но он не слышит ее. Он погрузился в молитву.
– Так кто у нас будет учительницей? – спрашивает Силвер, она сидит на краешке моей кровати.
– Давайте по очереди. Для начала ты, – отвечаю я.
– М-м-м. А я думала, что это будешь… – Она тычет пальцем в меня. – Ты!
– Да? Ну ладно. – Я морщу лоб. Нужно же придумать, чему я буду их учить.
Мы обустраиваем фургон так, чтобы он как можно больше походил на классную комнату. Мне приходит мысль разложить книги, но никаких книг не обнаруживается, кроме дедушкиных Библий и сборников молитв. А их трогать запрещено, поэтому мой план отпадает. Вместо этого мы берем альбом для рисования, вырываем свои рисунки и приклеиваем их липкой лентой на стены фургона. Получается очень даже красиво. Дороти ушла в магазин. Ни с кем не попрощалась, кроме дедушки. Он сказал нам, что магазин в пяти милях отсюда и она просто ненормальная. Он бы прекрасно ее отвез, но она привыкла бродить пешком по белу свету. Ей нравится.
Двойняшки страшно возбуждены – как будто готовится что-то невероятное. Не хочется их разочаровать. Соображаю изо всех сил, чему их можно научить. Вспоминаю, вспоминаю. Ага, вот. Миссис Бакфест рассказывала нам про Тюдоров.
– Итак, у нас будет урок истории. Про короля. – Я смотрю на дедушку. Он сидит на расстоянии примерно мили на складном стульчике.
– Как его зовут? – спрашивает Силвер.
– Генрих. Король Генрих Английский.
– А он был добрый король? – Мелоди быстрыми движениями поглаживает вязаное покрывало на кровати. Полоса у нее на лице стала бледно-розовая.
– Нет. Он был очень-очень злой.
Они дружно вздыхают: «Ооо!»
– У него была рыжая борода. И он любил пировать. Он ел очень-очень много и ужасно растолстел.
– Из-за этого он стал такой злой? – спрашивает Силвер.
– Нет, не из-за этого, а из-за жен. У него было шесть жен…
– Этого не может быть! – кричит Силвер. – Как у человека может быть шесть жен?
– Это же не одновременно.
– Все равно не может быть!
– Послушай, а ваш папа? Я имею в виду того, который был до дедушки.
– Да, но он исчез. Не умер. Просто исчез, – говорит Силвер.
– Ну вот, видишь…
– Мама говорит, он был ленивой мексиканской свиньей. Напивался до смерти, а потом бил посуду на кухне, мы слышали. Поэтому мама собрала нас и сбежала однажды ночью. Она говорила, что хочет получить развод. Еще она говорила, что Америка – страна, где текут реки млека и меда, и если ты не дурак, то денежки сами приплывут к тебе. А потом она повстречала дедушку.
Я думаю о старинных одеждах, которые развеваются у меня в голове, и не вникаю в ее слова.
– Ну вот, ты сама говоришь, что можно получить развод. Но Генрих Английский, он не всегда получал развод.
– Не всегда? – Рука Мелоди гладит покрывало с удвоенной скоростью.
– Не всегда. Некоторых жен – некоторых – он убивал.
– Ты сама это все придумала? – спрашивает Силвер с надеждой, что все-таки я не сама.
– Нет, конечно. – Я замолкаю.
В следующей четверти мы собирались с классом на экскурсию в один из замков короля Генриха, который называется Хэмптон-Корт. Мы с Сарой очень ждали этой поездки, потому что там есть лабиринт и я ей рассказала про него. Может, как раз сейчас они гуляют по Хэмптон-Корту. На минуту мне кажется, что я вернулась в Англию и мы с Сарой идем по лабиринту, я вспоминаю, как он выглядит, прямо вижу его перед собой. Я моргаю, и все исчезает, передо мной сидят Силвер с Мелоди, смотрят на меня, ждут.
– Как-никак нам об этом рассказывала миссис Бакфест, так что все это чистая правда. Одной жене отрубили голову топором. А другой жене отсекли голову мечом.
Дороти просовывает голову в дверь, и мы подскакиваем от неожиданности. У нее за плечами оранжевый рюкзак.
– Чем вы тут, детишки, занимаетесь?
– У нас школа.
– Это хорошо, не шумите, и слава богу.
Она направляется к дедушке, и я слышу, как она говорит:
– Одиннадцать долларов и пятьдесят один цент, чтоб ты знал, – хотя он ее ни о чем не спрашивал.
Мы просим Дороти упаковать нам бутерброды, как будто для школы, и она соглашается. После похода настроение у нее заметно улучшилось. Мы помогаем ей делать бутерброды, кладем их в бумажные пакеты вместе с яблоком. Сок, правда, наливаем в чашки, тут нет сока в маленьких коробочках с соломинками, какие я брала с собой в школу. У нас начинается перемена для ланча. Мелоди звонит в колокольчик, который висит на шее у плюшевого медведя, потому что я сказала, что перед переменкой должен быть звонок. После ланча снова начинаются уроки.
