Селеста Инг - Все, чего я не сказала
Ханна сощурилась, глазами поискала Нэта и прикинула варианты. Можно звать ее, к примеру, «Ханна-бананна». Или придумать прозвище не от имени, а что-нибудь странное, но если это скажут они, получится тепло и ласково. Лось, подумала она. Фасолька. А потом мимо прошел Джек – черные очки задраны на темя, хотя солнце ослепительное.
– Ты бы поосторожнее, – посоветовал он Лидии. – Будешь с белым пятном на лице, если так лежать.
Она засмеялась, убрала руку и села.
– А Нэта нету? – спросил Джек, присев рядом, и Лидия махнула рукой на воду. Джек вытащил из кармана сигареты, закурил, и внезапно рядом уже стоял Нэт и смотрел на них волком сверху вниз. Голую грудь испещряли капли, с волос текло на плечи.
– Ты что тут забыл? – спросил он Джека, а тот затушил сигарету в траве, опустил очки на глаза и лишь тогда поднял голову.
– На солнышке греюсь, – ответил он. – Может, окунусь.
Говорил он ровно, но Ханне сбоку видны были его глаза за темными стеклами – как они метнулись к Нэту и прочь. Ни слова больше не сказав, Нэт плюхнулся между Джеком и Лидией, комкая в руке не пригодившееся полотенце. Травинки штришками зеленой краски липли к его мокрым плавкам и икрам.
– Сгоришь, – сказал он Лидии. – Футболку надень.
– Да нормально. – И Лидия снова заслонила глаза рукой.
– Розовая уже, – сказал Нэт. Он сидел к Джеку спиной, будто Джека вовсе не было. – Тут. И тут. – Он коснулся плеча Лидии, потом ее ключицы.
– Да нормально, – повторила она, отбиваясь свободной рукой, и опять легла. – Ты хуже мамы, честное слово. Не суетись. Оставь меня в покое.
Тут Ханна кое-что заметила и не расслышала, что ответил Нэт. Капля робкой мышкой сбежала по его волосам и скатилась на загривок. Медленно проползла между лопатками, а там, где его спина изогнулась, сорвалась, как с обрыва, и плюхнулась на тыл Джековой ладони. Нэт сидел спиной и не видел, и Лидия, подглядывая между пальцами, тоже не видела. Только Ханна, которая сидела чуть в стороне, обхватив коленки, заметила, как упала капля. В Ханниных ушах падение отдалось грохотом, как пушечный выстрел. И Джек вздрогнул. Посмотрел на эту каплю, будто на редкое насекомое, что вот-вот улетит. А потом, ни на кого не глядя, поднес ладонь ко рту и коснулся капли языком, точно на руку ему капнуло медом.
Все случилось очень быстро – не будь Ханна Ханной, решила бы, что померещилось. Больше никто не заметил: Нэт сидел спиной, Лидия на солнце зажмурилась. А перед Ханной этот миг сверкнул молнией. За годы тоски она отточила чутье – так изголодавшаяся собака трепещущими ноздрями улавливает слабейший запах пищи. Ошибки быть не могло. Ханна мигом ее узнала – любовь, безответное глубокое обожание, которое отскакивало и не возвращалось; осторожную, тихую любовь, которой на все наплевать, – она жила себе и жила. Так знакомо, что даже неудивительно. Внутри у Ханны что-то туго натянулось, обернулось вокруг Джека шалью, только он не почувствовал. Взгляд его устремился через озеро, на другой берег, будто ничего и не произошло. Ханна потянулась босой ногой, потрогала ногу Джека, его большой палец своим, и лишь тогда он перевел глаза на Ханну.
– Эй, кроха, – сказал он, взъерошив ей волосы. По голове у нее побежали мурашки – может, и волосы дыбом встали, как от статического электричества.
Нэт посмотрел на Джека.
– Ханна, – произнес он, и она вскочила, сама не зная почему. Нэт ногой толкнул Лидию: – Пошли.
Лидия застонала, но подобрала полотенце и флакон детского масла.
– Не смей трогать мою сестру, – уходя, очень тихо сказал Джеку Нэт.
Лидия уже шагала прочь, стряхивая траву с полотенца, и не слышала – зато услышала Ханна. Нэт как будто говорил про нее, но Ханна понимала, что он про Лидию. Втроем они остановились на углу, пропуская машину, и Ханна глянула через плечо – очень быстро, Нэт не заметил. Джек смотрел им вслед. Любой бы решил, что он смотрит на Лидию, – та обернула бедра полотенцем, получилось вроде саронга. Ханна слегка улыбнулась Джеку, но тот не улыбнулся в ответ – может, не увидел, а может, одной ее крохотной улыбочки было мало.
А теперь она вспоминает, какое у Джека было лицо, когда он разглядывал свои руки, точно с ними случилось что-то страшно важное. Нет. Нэт ошибается. Эти руки никогда бы никому не сделали больно. У Ханны нет сомнений.
На постели Лидии Мэрилин обнимает коленки, как маленькая, примеривается перескочить пропасти между тем, что Джеймс сказал, что он думает и что имел в виду. «Твоя мать все-таки была права. Ты не за того вышла. Надо за того, кто больше на тебя похож». В голосе его такая горечь, что у Мэрилин перехватывает горло. Слова знакомые, и она шевелит губами, повторяет беззвучно – где она их слышала? Потом вспоминает. В день свадьбы в суде: мать предостерегала ее про детей – мол, они везде будут чужими. «Ты еще пожалеешь», – сказала мать, будто дети родятся обреченными имбецилами с плавниками, а Джеймс, наверное, все слышал из вестибюля. Мэрилин сказала только: «Моя мамочка считает, я не за того выхожу. Надо за того, кто больше на меня похож» – и смахнула эту мысль прочь, как пыль на пол. А Джеймса эти слова так и преследовали. Сжимались вокруг сердца, год за годом стягивались туже, врезались в плоть. Он мучился, точно убийца, точно кровь его отравлена, точно он жалеет, что их дочь вообще родилась.
Когда он вернется домой, в немоте боли думает Мэрилин, я скажу ему: «Я бы вышла за тебя еще сто раз, если бы от этого случилась Лидия. Тысячу раз. Ты тут не виноват – перестань себя винить».
Да только Джеймс домой не возвращается. Ни к ужину, ни после сумерек, ни в час ночи, когда в городе закрываются все бары. Ночь напролет Мэрилин сидит без сна, опершись на подушки, ждет шороха его машины на дорожке, его шагов на лестнице. В три часа его все еще нет, и она решает поехать к нему на работу. Всю дорогу до кампуса воображает, как он примостился в кресле на колесиках, придавленный печалью, мягкой щекой на твердой столешнице. Отыщу его, думает Мэрилин, и объясню, что это не его вина. Привезу домой. Но она сворачивает на стоянку, а стоянка пуста. Три раза кругом объезжает корпус, проверяет все места, где он обычно паркуется, потом остальные преподавательские стоянки, потом все парковочные счетчики в окрестностях. Джеймса – ни следа.
Поутру, когда в кухню спускаются дети, Мэрилин сидит за столом – глаза мутные, шея затекла.
– Где папа? – спрашивает Ханна, и Мэрилин отвечает ей красноречивым молчанием.
На дворе Четвертое июля; все закрыто. Друзей в университете у Джеймса нет, с соседями он не водится, декана презирает. А вдруг в аварию попал? Что делать – звонить в полицию? Нэт ушибленными костяшками водит по трещине в столешнице и вспоминает, как от отца пахло духами, как у отца вспыхнули щеки, как отец внезапно взорвался. «Я ему ничего не должен», – думает Нэт, и все равно это похоже на прыжок с обрыва, когда он с трудом сглатывает и в конце концов произносит:
– Мам? Я, наверное, знаю, где он.
Поначалу Мэрилин не верит. Это так на Джеймса не похоже. И, кроме того, он же никого не знает.
У него нет подруг. На истфаке ни одной женщины – на весь преподавательский состав колледжа их раз-два и обчелся. Где бы он с ней познакомился? Тут Мэрилин осеняет ужасная мысль.
Она листает телефонную книгу, ведет пальцем по букве «Ч» и наконец находит – единственная Чэнь в Миддлвуде, «Чэнь, Л., 4-я ул. 105, 3-А». И телефон. Мэрилин тянется было к трубке – но что сказать? «Алло, вы часом не знаете, где мой муж?» Не закрыв телефонную книгу, она хватает ключи.
– Никуда не уходите, – говорит она. – Оба. Через полчаса вернусь.
Четвертая улица – это рядом с колледжем, студенты кишмя кишат. Мэрилин сворачивает, щурится, читая номера домов, но плана у нее все еще нет. Может, Нэт перепутал; может, она выставится дурой? Она как скрипка с перетянутыми колками, струны слишком туги – гудят от малейшей вибрации. А затем под чахлым кленом перед домом 97 она видит машину Джеймса. На ветровом стекле четыре кленовых листика.
На Мэрилин нисходит странное спокойствие. Она паркуется, заходит в дом 105, поднимается на третий этаж и недрогнувшим кулаком стучится в квартиру 3-А. Почти одиннадцать утра, и когда дверь открывается – нешироко, но Луизу в бледно-голубом халате видно, – Мэрилин улыбается.
– Доброе утро, – говорит она. – Луиза, да? Луиза Чэнь? Я Мэрилин Ли. – Луиза молчит, и Мэрилин поясняет: – Я жена Джеймса Ли.
– А, ну да, – говорит Луиза. Шныряет глазами. – Простите. Я еще не одета…
– Я уж вижу. – Мэрилин ладонью упирается в дверь, не дает ей закрыться. – Я не отниму у вас много времени. Я ищу своего мужа. Он вчера не приехал домой.
– Да? – Луиза тяжело сглатывает, и Мэрилин делает вид, будто не заметила. – Какой ужас. Вы, наверное, волнуетесь?
– Да. Очень.
Мэрилин не отводит взгляда от Луизиного лица. Они встречались всего дважды – один раз мельком, в колледже на Рождество, потом на похоронах, – и теперь Мэрилин пристально ее рассматривает. Длинные чернильные волосы, длинные ресницы прикрывают потупленные глаза, маленький, будто кукольный рот. Застенчивая девочка. Сердце екает: абсолютно, бесконечно не похожа на меня.
