Ники Пеллегрино - До свидания, Рим
– Он говорит, что Марио в ужасной форме, – сказала Бетти, обхватив голову руками, – что его здоровье сильно подорвано, а жизнь в опасности. Я боюсь, Серафина! Чем же нам ему помочь? Мне так хочется, чтобы все снова стало, как прежде!
Растроганная и огорченная, я погладила ее по волосам – мне и самой хотелось того же.
Когда остальные концерты тоже отменили, Марио вернулся домой. Стоял теплый весенний день, и дул чуть заметный ласковый ветерок. Я стояла у взлетно-посадочной полосы вместе с Бетти и детьми. Когда Марио сошел с самолета, Бетти невольно прижала руку к губам и замолчала. Мы обе тут же заметили, какой обрюзгший и изможденный у него вид. Он постарел и во время ходьбы подволакивал правую ногу, улыбка его казалась вымученной, взгляд потухшим.
Обнимая и целуя жену и детей, Марио шутил по поводу своей болезни и старался нас успокоить.
– Не волнуйся ты так, Бетти, все со мной хорошо! – уверял он. – Ты же знаешь, я здоров как бык. Вот отдохну немного и опять стану как новенький.
A Little Love, A Little Kiss[41]
В Трастевере я теперь стала чужой. При виде меня официанты в летних кафе только вяло приподнимали руку, а старушка, всегда лущившая горох на крыльце своего дома, не прерывала работы и даже не улыбалась. Я больше не покупала вчерашний хлеб и пожухлую зелень на рынке Тестаччо, не ходила с мамой на воскресную мессу, не гуляла с сестрами по Риму. Все изменилось, хотя я этого не хотела, и жизнь моей семьи продолжала идти своим чередом, но уже без меня.
Даже наша квартира была не той, что прежде, – ни запахов пищи в тесной кухоньке, ни сохнущего на балконе белья. Теперь мама и сестры ели в кафе и могли себе позволить услуги прачки. Перекладина в спальне прогибалась под весом новых Кармелиных платьев из блестящего атласа и ярко-розового шелка с тканым узором – облегающих платьев с осиной талией, обильно расшитых бисером. Среди всевозможного хлама валялись туфли на тонких каблуках, сумочка с серебряной застежкой, серьги с искусственными бриллиантами и обтянутая бархатом шкатулка, в которой сестра хранила помаду, прессованную пудру и лак для ногтей. Когда Кармела рассказывала, как важно хорошо выглядеть, чтобы выступать в кафе и на вечеринках, я предпочитала ей верить. Если у нее и были другие причины разряжаться в пух и прах, мне думать о них не хотелось.
Больше всех моему приходу радовалась Розалина. Я часто приносила ей лакомства от Пепе или старые комиксы, которые уже надоели маленьким Ланца. Мамы с Кармелой обычно не было дома, и Розалина сидела одна и скучала. «Они все время на работе, а меня оставляют», – жаловалась она.
По выходным я стала брать ее с собой на виллу Бадольо. Сестра была примерно одного возраста с Коллин и Элизой, и они хорошо играли вместе, да и Бетти, похоже, нравилось, что у ее дочерей появилась подружка-итальянка. Сначала моя Розалина только во все глаза смотрела на игрушки маленьких Ланца: педальный автомобиль, кукольный домик и его обитательниц, для которых горничные нашили одежды. Раз на третий-четвертый сестра освоилась, и, глядя, как она рисует или играет с девочками в фей, я думала, что и для нее вилла стала вторым домом.
Каково было ей уходить из великолепных залов с прислугой и возвращаться в крошечную квартирку к своей единственной кукле? Не выводило ли это ее из равновесия? Не думаю. Розалина принимала оба места такими, как есть, не пыталась их сравнивать и просто радовалась жизни.
По пути домой мы обычно встречали маму с Кармелой перед баром на углу и, если вечер выдавался теплый, подсаживались к ним за столик: Розалина пила лимонад, а я потягивала кампари. Я все больше молчала, зато Кармела, к моему удивлению, вмешивалась в беседу женщин часто и так громко, что слышно было даже за соседними столиками. Говорила сестра в основном о деньгах: сколько чаевых она получила и что собирается на них купить. Думаю, Кармела завидовала Розалине, ее дружбе с семьей Ланца. По крайней мере, она любила поехидничать над нами и не упускала случая сказать про Марио какую-нибудь гадость.
– Видела я вчера твоего босса – в кафе рядом с виллой Бадольо, – однажды сказала она, хитро глядя на меня.
– Да?
– С ним была девушка – гораздо моложе его жены, очень смуглая и разряженная. Кажется, они неплохо проводили время вместе.
– Что за девушка? Вроде тех, с которыми дружит mamma? – не удержавшись, спросила я. Меня неприятно поразила мысль, что Марио посещает те же заведения, что и Кармела.
– Возможно… Там было темно и людно, а я стояла слишком далеко. Но он точно был пьян – это все видели. Когда я исполняла Arrivederci Roma[42], он поднялся на ноги и начал во все горло подпевать.
– Значит, ты все-таки исполнила дуэт с Марио Ланца? – язвительно сказала я.
– Да, и у меня получилось в тысячу раз лучше, чем у Луизы ди Мео, не сомневайся. Хотя он был в таком состоянии, что вряд ли почувствовал разницу.
– Синьор Ланца имеет право ходить в кафе и развлекаться, как любой другой человек, – бросилась я на защиту Марио. – Между прочим, он всегда покупает Бетти цветы у уличных торговцев.
– Той ночью он думал явно не о жене, – ехидно ответила сестра.
Эта короткая встреча дала Кармеле массу пищи для разговоров. Она долго описывала, какой Марио полный, красный и постаревший.
– Не таким я видела Марио Ланца год назад перед «Эксельсиором», – не уставала она повторять. – Теперь понятно, почему ты так за него волнуешься.
– С ним все будет хорошо, – резко ответила я. – У синьора Ланца лучшие в мире врачи. Скоро его вылечат, не переживай.
Я лгала. На самом деле врачи рисовали довольно мрачную картину, и каждый новый штрих заставлял меня волноваться еще сильнее: увеличенное сердце, больная печень, воспаленные легкие, повышенное давление. От лекарства, которое Марио прописали, у него появлялась одышка, а к лицу приливала кровь. Чтобы сбросить вес, он заказывал самую что ни на есть спартанскую пищу, но, едва взглянув на нее, требовал приготовить свои любимые блюда: шелковистые спагетти в яичном желтке с жирной панчеттой, фритто-мисто из сардин, каракатиц и хвостов норвежских омаров, приправленную фенхелем свинину в молоке и пиццу, зажаренную на костре, который Пепе разводил в саду. Марио ел так же, как пил шампанское: еда словно заполняла пустоту у него внутри и приносила умиротворение, когда больше ничего не помогало.
Кармела была права: Марио стал другим человеком – располневшим, замкнутым, быстро теряющим вкус к жизни. Погода стояла теплая, но ему не хотелось ни свозить детей в сады виллы Боргезе, ни пообедать с Костой на Виа Венето. Он не желал ни слушать музыку, ни принимать гостей. Почти никто из его друзей не заглядывал больше на виллу Бадольо, а сам Марио выходил из дома, только чтобы отправиться в бар. Наверное, там он чувствовал себя свободным от недовольства Бетти и предписаний врачей.
Полная аппетитных ароматов кухня стала теперь его убежищем, а Пепе – главным собеседником. Перекинув больную ногу через подлокотник, Марио часами сидел за длинным сосновым столом, на котором стоял бокал кампари и тарелка жирных сицилийских оливок, пил и разговаривал.
– О чем вы так подолгу беседуете? – однажды спросила я Пепе.
– Он жалуется, а я слушаю. Его вынуждают сняться в новом фильме, поехать с гастролями в Южную Африку. Предлагают хорошие деньги, но, по-моему, синьор Ланца не в состоянии работать. У него нет больше сил. Он хочет только спать, есть, пить и забыть обо всем остальном.
Присутствие Марио меня смущало. На кухне я чувствовала себя лишней: мужчины разговаривали, и их слова не предназначались для моих ушей. Однако если я подходила к двери и до меня доносились их голоса, я всегда замирала и прислушивалась. Так я узнала о том, что беспокоило Марио: мафия, которая так и не оставила его в покое, угрозы подать в суд за отмененные концерты, страх перед будущим. Также я узнала, что Пепе пытается уговорить Марио устроить себе годовой отпуск и как следует подготовиться к выступлению в опере.
– Я все время вас слушаю и не устаю восхищаться, – горячась, говорил Пепе. – Какое владение голосом! Какая мощь! Для вас нет ничего невозможного. Будь у меня ваш голос…
– Будь у вас мой голос, дружище, вы бы поняли, что это дар Божий, – уклончиво ответил Марио.
– А вы тратите этот дар на Голливуд! Ваш голос достоин того, чтобы звучать в одном из великих оперных театров!
– Мне все время предлагают петь в опере, – ответил Марио. – «Ковент-Гарден» хочет, чтобы я пел в «Отелло», «Ла Скала» просит открыть театральный сезон… И когда-нибудь это непременно произойдет. Но зачем спешить? Голос ведь никуда не денется.
Марио не любил обсуждать, что ему следует делать, и предпочитал говорить о своих неприятностях – нарушенных обещаниях, постоянных ссорах с Бетти, обманах и интригах. Весь день он прихлебывал пиво, а к вечеру переходил на коньяк и кампари, и даже когда его голос становился вязким от алкоголя, все равно продолжал пить.
