Кэтрин Уэбб - Незаконнорожденная
Пташка вытаращила на него глаза от возмущения, но ни Джонатан, ни Элис, похоже, даже не заметили, что он назвал девушку на людях по имени, а не по фамилии.
– Я намерен записаться в колледж[37] Ле Маршана[38] в Марлоу[39] и стать кавалерийским офицером.
– В Марлоу? Но… это так далеко отсюда… – чуть слышно проговорила Элис.
– Я очень часто стану приезжать домой, обещаю. Очень часто, – серьезно ответил Джонатан, и в течение долгой минуты они пристально смотрели друг на друга. Казалось, Элис и Джонатан без слов говорят друг другу о чем-то таком, чего Пташка не в силах понять. – И еще я собираюсь… собираюсь перед отъездом посетить мисс Фаллонбрук, – тихо проговорил Джонатан.
Элис широко раскрыла глаза.
– Кто такая мисс Фаллонбрук? – спросила Пташка, но Элис и Джонатан не обратили на нее внимания. Тогда она сердито сложила на груди руки и пнула ножку стола, но и этого они не заметили тоже.
– Вот как? – скорей выдохнула, чем сказала Элис.
– Я ей написал…
– Вы ей написали? – Лицо Элис вытянулось.
– Только чтобы договориться о встрече, Элис. Только для этого. И я дал понять… то есть всем тоном моего письма я стремился передать, что… – Он осекся, раздосадованный неспособностью выразить свою мысль. – Я собираюсь с ней переговорить… о взаимном освобождении друг друга от обязательств, навязанных нашими родителями. У меня имеются причины полагать, что она находит их такими же… обременительными, как и я.
– И каковы эти причины, мистер Аллейн?
У Элис был такой вид, будто она страдает он внутреннего напряжения, которое не в силах вынести.
– До меня дошли слухи, что… она тоже любит другого, – сказал Джонатан, умоляюще глядя на Элис.
Элис излучала простую, нехитрую радость. Но затем ее лицо вновь омрачилось.
– В мой следующий день рождения мне исполнится девятнадцать, – пробормотала она с невыразимой грустью в голосе. – Я стану молиться о том, чтобы ваш визит… оказался успешным. И о том, чтобы вы услышали от нее нужные слова, лишь она одна способна освободить вас от прежде данного слова. Только таким способом вы можете выйти из создавшегося положения так, как подобает джентльмену.
Джонатан выглядел растерянным; Пташка поерзала, снова помолотила ногами по столу и решила принять участие в разговоре:
– Сколько вам лет, мистер Аллейн?
– Мне еще нет восемнадцати, мисс. Но ждать осталось недолго, – сказал он, повернувшись к ней. Казалось, его обрадовал ее вопрос, дававший возможность оставить на время серьезный разговор.
– А мне скоро-прескоро исполнится девять. Мы так думаем.
– Девять! Неудивительно, что ты высокая, словно вяз. И, я уверен, достаточно большая, чтобы не бояться призраков.
– Призраков? Каких призраков?
– В этом здании когда-то очень давно находился монастырь. До того, как король Генрих приказал монахам разойтись. Я слышал рассказы о том, что призраки живших здесь монахов до сих пор бродят по залам и переходам.
– Правда, мистер Аллейн? – откликнулась Пташка, сгорая от любопытства.
– Правда. Собственно, я, кажется, видел здесь одного призрака не больше минуты назад. Он стоял позади тебя и смотрел, не осталось ли для него бараньей котлеты. – Джонатан улыбнулся, а Пташка ахнула и принялась вертеть головой, высматривая призраков.
– Не надо ее так дразнить! – сквозь смех упрекнула Джонатана Элис.
– Элис, если монах-призрак ко мне подкрадется, можно мне в него что-нибудь бросить?
– Конечно можно, дорогая, будь начеку, – нежно проговорила Элис.
Через час с небольшим они расстались; и Элис стояла на мосту до тех пор, пока силуэт Джонатана верхом на лошади не скрылся из виду. Она грустно смотрела ему вслед, скрестив на груди руки, и когда наконец он исчез, она вздохнула:
– Ну, пойдем, Пташка. Давай вернемся домой и посмотрим, как там поживает Бриджит.
– Так мы, значит, больше не идем в Батгемптон? – разочарованно спросила Пташка.
– Понимаешь, мы вышли уже давно… наверно, Бриджит беспокоится, куда мы запропастились.
– А как она удивится, когда мы расскажем, что встретили мистера Аллейна, который приехал на лошади! – сказала Пташка.
Она сделала это намеренно, желая выяснить, что можно, а что нельзя открывать Бриджит, которая была для Элис сразу и служанкой, и госпожой. Отчасти Пташка понимала, что ее пригласили на прогулку лишь для приличия, чтобы Джонатану и Элис не пришлось обедать наедине. Она, с одной стороны, гордилась этой почетной ролью, а с другой стороны, девочку не оставляло чувство, что ее может ожидать за это хороший нагоняй.
Элис помедлила с ответом.
– Кто знает, понравится ли ей это. Вдруг Бриджит рассердится, что мы не позвали его на ферму, чтобы она тоже с ним повидалась, – сказала она наконец.
– Если мы пойдем обратно по главной улице, а не вдоль канала, мы сможем что-нибудь ей купить. Пусть она не думает, что мы о ней забыли. И еще это даст ей понять, что мы чем-то были заняты все это время, – предложила Пташка.
Элис одарила маленькую подругу взглядом, в котором неодобрение соединилось с благодарностью.
– Да, маленький подарок. Как извинение за то, что мы сегодня на весь день оставили ее одну, – согласилась Элис.
Они двинулись через мост, прошли через весь Батгемптон и купили у торговца мелочами носовой платок, на котором были вышиты маки и колоски пшеницы и который, похоже, пришелся Бриджит по душе. И хотя Элис в первые несколько часов после их возвращения выглядела излишне веселой, нервной и выставляла свою тревогу всем напоказ, точно трепещущее на ветру знамя, сама Пташка обнаружила, что не испытывает никаких проблем с необходимостью держать что-то в секрете. Она поворачивала воспоминания об их встрече с Джонатаном то одной стороной, то другой, словно драгоценный камень, лежащий у нее в кармане, и находила, что скрывать случившееся от Бриджит не менее увлекательно, чем обедать в трактире.
– А кто такая мисс Фаллонбрук? – спросила Пташка, когда вечером Элис подошла к ее постели, чтобы поправить одеяло.
– Беатриса Фаллонбрук просто девушка, которая никогда не делала никому ничего плохого, – вздохнула Элис и отвернулась. – Она дочь очень богатого человека и просватана за Джонатана.
– Но… ведь выйти замуж за Джонатана собираешься ты!
Услышав это, Элис улыбнулась:
– Да, моя дорогая. Но путь истиной любви никогда не бывает гладким. В том, что мисс Фаллонбрук встала на нашем пути, нет ее вины. – Она улыбнулась опять, хотя ее глаза оставались грустными. – Ты, Пташка, никогда не должна упоминать о мисс Фаллонбрук. Это секрет, которым Джонатан поделился со мной, а теперь я доверила его тебе. И мы должны его хранить. Ты сделаешь это для меня?
– Да, Элис.
– Умница.
Элис скрепила их уговор поцелуем в лоб, и Пташка сладко уснула наедине с тайнами, которые теперь предстояло ей хранить.
1821
Дорогая миссис Уикс!
Искренне надеюсь, что Вы уже оправились от огорчений, вызванных недавней встречей с моим сыном, мистером Джонатаном Аллейном, и это письмо застанет Вас в добром здравии. Вы не можете себе представить, как я Вам благодарна за то, что Вы согласились с ним поговорить, принимая во внимание наши особые обстоятельства. Мне остается лишь извиниться, если его поведение показалось Вам грубым. Он очень страдает и так давно перестал вращаться в приличном обществе, что, боюсь, временами может забыться, и тогда у него вылетают из головы все представления о хороших манерах. Умоляю найти в себе силы его за это простить и видеть в нем лишь страждущую душу, которая не может обрести покоя.
Я хорошо понимаю, что имевшая место встреча не была для Вас приятной, однако мне она дала повод к надежде. Мои отношения с сыном с некоторых пор стали натянутыми, как ввиду имевших место событий, так и в связи с его нынешним состоянием, и я с сожалением признаюсь, что он редко меня о чем-либо просит. Это сильно меня печалит. Простите мне прямоту, с которой я обращаюсь к Вам в моем письме, но я думаю, что лучше признаться Вам откровенно: Джонатан попросил меня устроить новую встречу с Вами. Прошло много лет с тех пор, когда он в последний раз обращался ко мне, выражая желание кого-либо увидеть, и то, что он сделал это теперь, наполняет мое сердце радостью. Поэтому я прошу, понимая, как мало имею на это права: не соблаговолите ли Вы прийти снова при первой удобной возможности? Что бы ни произошло между Вами и сыном во время Вашего последнего визита, это произвело на него благотворное воздействие, и за одно это я Вам крайне признательна. Однако я обращаюсь к Вам с просьбой еще раз. Пожалуйста, приходите.
Искренне Ваша,
миссис Джозефина Аллейн.
В течение нескольких дней Рейчел носила письмо Джозефины Аллейн в кармане и никому о нем не говорила. Она часто его доставала, перечитывала, даже собиралась бросить в камин и забыть о нем. Но если она это сделает, ее, конечно, не пригласят во второй раз в дом Аллейнов и на этом все закончится. И она больше никогда их не увидит – человека, который пытался ее задушить, и его красивую мать, так высоко ценимую Ричардом и пока остающуюся загадкой для нее самой. Когда она думала о доме в Лэнсдаунском Полумесяце и о Джонатане Аллейне, который ждет ее, словно вампир, в своих затемненных комнатах, ее пробирала дрожь. Даже Джозефина Аллейн, воплощение аристократизма и элегантности, выглядела там потерянной и печальной. Она напоминала Рейчел фарфоровую куклу – красивую, но хрупкую и неподвижную. И когда Рейчел принималась размышлять о том, какую жизнь ведет Джозефина, запертая в своем доме вместе с сумасшедшим сыном, распугавшим всех гостей, ее начинала мучить совесть. Поэтому она продолжала хранить письмо, так и не решившись его сжечь, хоть и была уверена в том, что никогда не захочет увидеть Джонатана Аллейна еще раз, даже если попытка ее задушить и произвела на него «благотворное воздействие».
