Мануэль Скорса - Бессонный всадник
– Еще раз прочти!
– …расположены на расстоянии более четырех лиг от усадьбы Помайярос…
– Правда! – взвизгивает одноглазый Толентино.
– …и все указанные заливные луга протяженностью больше трех четвертей лиги, в одну лигу и в две, а между ними находятся следующие луга: Конарпигуа, Эбанматин. Коскайян…
– Я видел межевой знак на Коскайяне! – кричит какой-то худой человек.
– Все так и есть! – говорит одноглазый Толентино. – В Грамоте верно сказано. Благослови тебя бог, Раймундо Эррера! Мы за вас. Мы ничего не знали про Грамоту. Желтяки обманули нас. Надсмотрщики %из поместий и полицейские рыщут по горам, запугивают всех и каждого. Пускай! Мы за вас. Мы дадим вам людей и лошадей. Ты слыхал про Светляка?
– По правде говоря, нет.
– Это гнедой конь, который может пройти пятнадцать дней без отдыха.
– Нет уж, я привык к своему жеребчику.
– Тогда мы дадим Светляка Инженеру, а если он ему не понравится, я уступлю своего Патриота. И вы шикарно поедете дальше!
– Да здравствует Помайярос! – кричим мы.
Помайярос за нас. Эта мысль бодрит не хуже тростниковой водки, которой нас угощают в доме Толентино.
– Твой ягненок зарезан, дон Раймундо, я прибавил к нему курицу, она уже варится, – объявляет одноглазый.
Слова его еще больше подбодрили нас. Уже много дней мы питаемся одной только маисовой кашей. Подкрепившись, старый Эррера развеселился.
– Жалко, Инженера, нет!
– Семейство Лейва устроит ему подобающий прием.
– Он сказал, чтобы мы здесь его ждали.
– Здесь мы очень уж на виду, – говорит выборный Роблес, – какой-нибудь негодяй может донести. Не лучше ли подняться на Змеиную гору?
– А Инженер как же?
– Солдаты его доставят.
– Лучше подождем здесь, Агапито. Ты назначил караульных на ночь?
– Мы, жители Помайяроса, будем охранять вас, дон Раймундо, – говорит Толентино.
– Это хорошо! Моим людям надо отдохнуть, – отвечает старый Эррера.
Единственный дом в Помайяросе, где мы можем разместиться, – это дом Толентино. У него мы и провели ночь. Только спать не пришлось: вы все время кашляли, дон Раймундо. Как тут было заснуть! Вы кашляли ночь напролет.
А еще хуже другое: Инженер не появился.
Глава двадцать шестая,
и он вспомнил, что было тогда, в тысяча девятьсот четырнадцатом
Нет, я не мог спать. В эту ночь я вспоминал, что с нами было в 1914-м. Люди не решились снова идти за Инри Кампосом. Мы истощили свои силы, когда в первый раз ходили в Пангоа. Старый Эррера глянул на часовых, охранявших его от сна: они дремали. В 1914-м люди тоже не смогли выдержать. Вот он, Инри Кампос, высокий, сильный, я его вижу, может быть, я с ума сошел? Не сплю, голова дурная, вот и чудится. Со мной всякое бывает. Глухой, темной ночью вижу звезды, а то – ночь ясная, звезд полно, а я гляжу – нет ни одной. Вся община Янакочи высыпала на главную площадь (глаза так и жжет, все от бессонницы), спорят, шумят (я все помню), крики взмывают в небо до самой колокольни. И вот в лучах солнца появляется на площади Инри Кампос, прекрасный, на белом коне. Шум затих. Собаки и те припали к земле, чуть слышно повизгивают. Толпа застыла. Инри Кампос продвигается вперед, с ним – четверо сыновей: Гумерсиндо – сама отвага, Сеферино – всегда с улыбкой, Селестино – движется мягко, как ягуар, и усы будто у. ягуара, а глаза… ох, девушки, берегитесь, и Сиприано – ростом мал, да разумом высок. Остановились на середине площади. Замерли барабаны, повисла над площадью тишина, бездонная, как наши ущелья.
– Братья! Месяц назад мы собирали Совет общины, чтобы подумать, как нам быть. Молодые и старые, деды и внуки, все видят одно: наши страдания, словно земные дороги, не имеют конца. У каждого человека есть тень. А у нас – две: голод, как тень, следует за нами всюду, куда бы мы ни пошли. Я знаю жизнь: я подымался на самые высокие плоскогорья Паско, пересекал раскаленные пески Ика, спускался в сельву. И голод всегда, как собака, шел следом за мной.
Солнце раскинуло огненные крылья, парит в безоблачном небе, будто орел. Инри Кампос поднял руку. Шум снова утих.
– Месяц назад, на этой самой площади мы порешили: нашим страданиям не будет конца, если останемся здесь. Пойдем искать Новые земли, пойдем туда, где нет господ. Есть такая земля. Там, за горами, где река Мантаро разливается широко и нет через нее брода, я видел равнину: много деревьев там, много птиц, много рыбы. Эта равнина зовется Гран-Пангоа. В тех местах никто никогда не произносил слова «мое».
– Пангоа, Пангоа, Пангоа!
Крики взлетели над толпой, канули в небеса, будто камни в воду.
– В Гран-Пангоа построим Новую Янакочу. Засеем ноля а урожай поделим – каждому столько, сколько ему нужно, чтобы быть сытым, а продавать не будем. В Новой Янакоче наши дети вырастут свободными, словно рыбы в реках, что бороздят эту чудесную землю. Я обещаю вам: все, взрослые и дети, будут есть всегда столько, сколько захотят. И никто не сгонит нас с нашей земли.
– Да здравствует Янакоча! – крикнул я.
Вся моя ночная усталость испарилась.
– Да здравствует Новая Янакоча! – поправил Инри Кампос.
Под руками обезумевших музыкантов лопались барабаны. Будто зерна маиса из прорванного мешка, посыпались люди, окружили Инри Камлоса.
– Подожди-ка, Инри Кампос! – закричал Ремихио Роблес, надсмотрщик из Уараутамбо, обидчик и притеснитель. – Зачем ты подстрекаешь этих несчастных уйти отсюда? Зачем лжешь, будто поведешь их на новые земли? Тебе, как и Раймундо Эррере, шестьдесят три года. Ты хорошо знаешь, что никаких новых земель нет. С тех самых пор, как мир стоит, есть сильные и слабые, те, что повелевают, и те, что подчиняются. Каждому свое. Господа наслаждаются жизнью на этом свете, а мы получим вознаграждение на том. Зачем ты обманываешь этих глупых людей? Не в новые земли ведешь ты их, а в новое селение, которое они построят. А ты станешь там господином. Лживыми словами подстрекаешь ты доверчивых дурачков покинуть родные дома, ты обещаешь им светлое будущее, а оно будет еще хуже, чем прошлое.
– Да здравствует Новая Янакоча! – закричал я.
Ремихио Роблес указал на меня пальцем.
– Да не забудутся слова твои, Раймундо Эррера. В тот день, когда Инри Кампос станет господином в местах, которые ты хвастливо зовешь Новой Янакочей, да падет на тебя вся вина и боль за наше заблуждение! Этот человек ведет вас на гибель! – Он' указал на Инри Камлоса. – Он силен, хитер, привык к опасностям, а сыновья его в расцвете молодости и сил. Они заставят вас исполнять свою волю, и вам придется подчиниться. Тот, кто притворяется вашим слугой, станет вашим господином. Так ведется с тех пор, что стоит мир.
И отвечал Инри Кампос:
– В тот день, когда твои хозяева потребуют доказательств, что ты верно им служишь, можешь позвать нас в свидетели. А сейчас молчи и смотри!
Инри Кампос проехал сквозь толпу и остановился. Перед ним стояли старик и старуха в лохмотьях.
– Как тебя зовут? – спросил он старика.
– Селестино Роблес.
– Кто это такой? – Инри Кампос указал на надсмотрщика.
– Это мой сын, Ремихио Роблес.
– Что у тебя в мешке?
– Кости предков. Я выкопал их на нашем кладбище.
– Зачем?
– Чтоб они упокоились на кладбище Новой Янакочи.
Инри Кампос повернулся к надсмотрщику.
– Слышишь ли ты, что говорит твой отец? Вместе с жалким своим скарбом несет он с собой кости твоих дедов, прадедов и прапрадедов. А почему? Потому что уверен: лишь тогда познают они истинный покой, когда следующие поколения Роблесов будут жить на прекрасной земле, жить, а не голодать и холодать. И ты думаешь, только твои родители делают так?
Инри Кампос сплюнул.
– Раб! Загляни в сумки, притороченные к седлам! Не одни твои родители взяли с собой кости предков. Мы все готовы идти на поиски новой родины. А в сумках везем свое прошлое, свои корни. Мы готовы забыть все и родиться вновь на другой земле, где жизнь не будет юдолью скорби.
Но Ремихио Роблес не сдавался.
– Именем владельца Уараутамбо предупреждаю: тот, кто уйдет, уйдет навсегда. Инри Кампос обманывает вас. Он морочит вам голову. Как-никак, а здесь вы что-то едите.
– Отбросы, которые не желают есть свиньи твоего хозяина. Вот что мы едим, раб.
– Неправда! Все видят, какой ты здоровый и сильный!
– Я ворую, чтобы есть. Съем ягненка, а хозяину говорю, что он свалился в пропасть. И расплачиваюсь за это – хозяин сажает меня в колодки. Вот как мне достаются здоровье и сила. Я – храбрый. Но не все так могут. Многие умирают от голода, но не осмеливаются притронуться к пище, которая перед ними.
Я взглянул на небо. Оно было ясно, как будущее, что расстилалось перед нами. И тогда я крикнул:
– Да здравствует наше счастье!
– Да здравствует наше счастье! – повторила толпа.
Сыновья Инри Кампоса разъехались в разные стороны. Сеферино было поручено тщательно охранять стариков, что ехали на ослах, и он приказал своим людям подтянуть подпруги. Селестино старательно проверил драгоценную поклажу – воду.
