Кафа Аль-зооби - Лейла, снег и Людмила
Внимание же его к Лейле со временем переросло в отеческую опеку. Именно так выглядели их взаимоотношения в глазах других, такими казались они и ей самой. Рашид взял на себя заботы обо всех ее делах – больших и маленьких. Помогал с учебой, водил в столовую, если она не успела поесть. Сколько раз, бывало, он останавливал ее посреди улицы, чтобы застегнуть ей верхнюю пуговицу пальто и уберечь от холода, как делают отцы. А однажды, когда в общежитии отключилось электричество, он немедленно прибежал и постучался в дверь, держа в руках свечи:
– Боялся, что останешься в темноте.
Сказав это и вручив ей свечи, он тут же ушел, – словно исполнив партийный долг.
В тот вечер она не стала зажигать свечи, а так и осталась сидеть в темноте, растерянная и разочарованная.
Они много времени проводили вместе, беседуя обо всем на свете, даже о таких важнейших вещах, как партийные заботы и критические замечания, обсуждать которые он имел право только со старшими по партии. Он откровенно говорил с ней обо всех своих личных и общественных волнениях и проблемах, кроме одной, о которой она надеялась услышать больше всего, хотя бы намеком… Но Рашид просто приходил и уходил, – до тех пор, пока она однажды не поняла, что в действительности он относится к ней как товарищ, возможно, как отец, или, в лучшем случае, как близкий друг, но не более.
Это случилось в один из субботних дней. Рашид зачем-то понадобился Лейле, и когда она стала расспрашивать о нем, то услышала в ответ такое, что заставило ее прекратить поиски навсегда: «Рашида бесполезно искать здесь по субботам и воскресеньям. Теперь он целиком отдает их Галине, своей русской подруге, живущей в другом районе города».
Рашид
Рашид приехал в Советский Союз на шесть лет раньше Лейлы, обуреваемый революционными идеями. В его воображении еще горел образ Матильды – любимой, подруги и товарища, чудесно воспетый в стихах прославленного Пабло Неруды. Рашид знал эти стихи наизусть. Со временем он выдумал себе собственную Матильду и на двери платяного шкафа в общежитии начертал крупными буквами:
Почисти мне винтовку, товарищ.Поцелуй меня еще раз, подруга.
Рашид написал эти стихи, хотя образ любимой и подруги был разрушен, как только он оказался в Ленинграде. Ему было странно, что те светлоглазые полные девушки, фотографии которых он разглядывал раньше в номерах журнала «Спутник», переведенных на арабский язык, управляющие тракторами, стоящие у заводских станков или работающие на полях среди пшеничных снопов, – эти девушки ничего не понимали ни в политике, ни в революционной борьбе. Тем не менее, они терпеливо слушали, когда он на своем ломаном русском языке пытался описать ужасы капитализма, как человек, приехавший из страны, страдающей от его колониального гнета. Слушая его, девушки старательно изображали на лицах сочувствие и понимание, особенно когда речь шла о бедственном положении рабочих в его стране, о женщинах, борющихся за равные права с мужчинами, о том, как дорого стоят обучение и лечение, о тюрьмах, репрессиях и коррупции. Он рассказывал с энтузиазмом, твердо веря, что интернациональный долг обязывает его просветить этих светловолосых девушек, открыть им глаза на правду.
– Лучше бы ты открывал не глаза, а кое-что более приятное, – смеясь, сказал ему однажды кто-то из друзей, видя, как время идет, а Рашид никак не найдет себе подругу.
Но Рашид стоял на своем и утверждал, что он лучше останется без подруги, чем свяжется с какой-нибудь наивной глупышкой, представляющей, будто заграница – рай, а люди в ее стране лишены всего.
Рашид не раз решал не ввязываться в бесполезные дискуссии с красотками, но не мог удержаться и с невиданным энтузиазмом вновь вступал в спор, в особенности когда девушки сравнивали жизнь в своей стране с жизнью за границей. Тогда Рашид всеми силами старался доказать им преимущества и справедливость социалистической идеологии, под сенью которой они жили. В итоге девушки замолкали – не потому, что чувствовали себя побежденными, а выжидая удобного момента, чтобы попросить достать им заграничные джинсы, аксессуары, косметику, духи или симпатичный альбом для фотографий с прозрачными кармашками.
За три года Рашид не нашел себе возлюбленной-революционерки, но в один из дождливых вечеров на его небосклоне засияло солнце.
Рашид стоял в длинной очереди в магазине. Покупатели терпеливо ждали продавщицу, которая куда-то отлучилась. Неожиданно высокая девушка, стоявшая в первых рядах очереди, громко возмутилась:
– Кто сказал, что очереди у нас из-за нехватки продуктов? Посмотрите, товар лежит на прилавках, а чего нет – так это желания работать. Вот кто объяснит, почему продавщицы нет на месте? А я вам скажу: она ушла или покурить, или поболтать, а до нас ей дела нет.
Девушка понравилась Рашиду. Она была молода и переживала за порядок на рабочем месте. Прямо настоящий борец-коммунист!
Когда продавщица вернулась, и девушка собралась уходить со своими покупками, Рашид поспешил к ней, пожертвовав местом в очереди.
– Разрешите мне сказать… Я согласен с вами, и мне нравится ваше чувство ответственности.
Она была занята укладкой хлеба и яиц в хозяйственную сумку, но, по-видимому, заслышав в голосе иностранный акцент, подняла голову и увидела перед собой высокого смуглого симпатичного парня с большими темными глазами. Гнев ее быстро смягчился, и она ответила:
– Да, к сожалению, так и есть. Люди ругают социализм, а на самом деле им просто лень работать.
Они вместе вышли из магазина и познакомились уже на улице, стоя под дождем.
– Галина Максимовна, – сказала она, не протягивая руки.
– Рашид, араб, студент второго курса медицинского института, – ответил он и протянул руку, непременно желая обменяться с ней рукопожатием. Затем добавил:
– А вы член партии?
Она тут же гордо ответила:
– Конечно.
Гордость, прозвучавшая в ответе, подхлестнула чувства Рашида. Он преисполнился симпатией к девушке и, не задумываясь, пригласил ее на чашку кофе.
– С удовольствием.
Она повела его в ближайшее кафе, сказав, что у нее там знакомая официантка, и она «пропустит без очереди».
Кофе, однако, был вскоре отложен, так как они решили вначале поужинать. Во время ужина Рашид признался, что он тоже коммунист, но его партия работает в подполье, борется и жертвует собой во имя свободы родины и победы социализма. В то время, когда он подробно говорил о партии, борьбе и коммунизме, его голос то и дело заглушала музыка. Тогда он старался говорить громче, чтобы девушка непременно его услышала:
– У нас много политзаключенных, их жестоко пытают в ужасных тюремных камерах, но они держатся.
– Что ты сказал? – спрашивала она, придвигаясь к нему. Но только качала головой, не расслышав слов Рашида.
Когда музыка заиграла в четвертый раз, Галина перебила его и сама пригласила на танец, так и не дождавшись приглашения.
Хотя Рашид был еще совсем молод – ему едва исполнилось двадцать два года, – он держался как взрослый солидный мужчина: ходил медленно, говорил спокойно, на бесшабашность и легкомыслие ровесников смотрел так, словно был старше их лет на десять, и… не танцевал. Более того, он считал танцы занятием, принижающим солидность и мужское достоинство.
Рашид встал и покорно пошел за Галиной. Это было действительно горькое испытание: он ощущал собственное тело тяжелым и неуклюжим и не знал, как руководить им. Стало неловко и стыдно, но ради Галины он все же старался побороть смущение и двигаться. Движения его не соответствовали быстрому ритму музыки, и от этого Рашид смущался и страдал еще больше.
К счастью, прожектора крутились быстро, выхватывая из тьмы фигуры танцующих всего лишь на мгновение, как зарницы разноцветной молнии. Он поблагодарил Всевышнего, подумав о том, в каком бы положении оказался, будь освещение ярким и непрерывным. Ему казалось, что тогда свет целиком упал бы на него, и все вокруг, перестав танцевать, глядели бы на него одного, как на клоуна в цирке. Представил, как покраснеет, тело покроется потом, предательски отказываясь подчиняться и делая глупые движения, – до такой степени, что он очень захочет раствориться и исчезнуть. От одной этой картины Рашид действительно вспотел, смутился еще больше, и движения его стали еще напряженней. Он огляделся, пытаясь рассмотреть сквозь быстрые вспышки света следящие за ним глаза. Не заметив никого, кто смотрел бы в его сторону, он взглянул на Галину – не наблюдает ли она за его неуклюжими движениями? Но та была всецело поглощена танцем. Она танцевала, зажмурившись, подняв руки, сведя брови, и, как рыба, извиваясь полным телом. Этот образ не совпадал с тем, который сложился в представлении Рашида раньше, до начала танца, и внушавшим ему уверенность. Образ женщины, танцующей в таком духе, ассоциировался с другой категорией людей, – людей, с которыми он не желал или не умел общаться. И все-таки она ему нравилась. Его движения замедлились в ожидании момента, когда свет выхватит из тьмы ее фигуру, излучавшую все большую привлекательность.
