Эрик-Эмманюэль Шмитт - Мечтательница из Остенде (сборник)
Он вздрогнул:
– Кто?
– Смерть. Она может однажды отобрать у меня то неповторимое, что происходит между нами.
– То есть вы злитесь на смерть?
– Так вот же я и стала медсестрой. Почему, вы думаете, я так стараюсь за вами ухаживать? Я помогу вам поправиться.
И они замерли на некоторое время, молча, рядышком, охваченные одним и тем же чувством. Потом Стефани быстро поцеловала его и вышла.
В понедельник утром в раздевалке ее ждал уже не букет, а сам Рафаэль.
С отчаянностью, какая бывает у стеснительных людей, он неловким движением сунул ей в руки охапку роз:
– Здравствуйте, меня зовут Рафаэль.
– Я знаю.
– Это я… для вас… уже давно… и теперь… Вы, наверное, догадались.
– Да, я догадалась.
Они сели на кушетку, рядом с больничной раковиной.
Санитар пробормотал, словно в бреду:
– Ты такая красивая.
При этих словах Стефани осознала, что это уже не в мире слепых, это сказал зрячий юноша, который смотрел на нее во все глаза.
– Рафаэль, я не свободна.
Лицо парня исказилось от боли.
– Не может быть, – пробормотал он.
– Да, я не свободна.
– Выходишь замуж?
Ошарашенная таким конкретным вопросом, Стефани еле слышно ответила:
– Может быть. Не знаю. Я… я его люблю. Это как болезнь.
Стефани чуть не призналась, что речь идет об их пациенте, но в последний момент из осторожности перевела разговор на себя, чтобы санитар ни о чем не догадался. Она повторила:
– Ну да, я им как будто заболела. И не знаю, когда вылечусь и вылечусь ли вообще.
Он задумался, заглянул ей в глаза:
– Стефани, конечно, я понимаю, я не единственный, кто за тобой ухаживает, само собой, у меня полно соперников, вообще полно мужчин, которые хотят разделить с тобой жизнь. Но все-таки этими цветами я хотел спросить тебя, есть ли у меня шанс, ну хоть самый маленький?
Тут Стефани вспомнила о невеселых прогнозах врачей, о той тревоге, которая охватывала ее каждое утро, когда она входила в палату к еле живому Карлу… В горле запершило, и она разрыдалась.
Озадаченный Рафаэль ерзал на кушетке, бормотал: «Стефани, Стефани…» – не зная, что предпринять, чтобы остановить этот поток слез. Он неуклюже обхватил ее рукой за плечи, надеясь, что она захочет прислониться к нему. И пока она рыдала, он улыбался: он впервые почувствовал ее запах и словно захмелел. Тем временем Стефани, уткнувшись в его грудь, обнаружила, что у парня невероятно нежная кожа, к тому же от других санитаров несло куревом, а от Рафаэля исходил пьянящий ореховый аромат. Смутившись, она отстранилась. Чтобы привести мысли в порядок, она подумала об операциях, которые планирует профессор Бельфор, представила себе, как она будет помогать Карлу встать, сделать первые шаги… Она встряхнула головой и взглянула своему поклоннику в глаза:
– Забудь меня.
– Я тебе совсем не нравлюсь?
– У нас ничего не получится, Рафаэль, слышишь? Ничего.
Перешагнув порог 221-й, она расстегнула верхние пуговицы халата, взглянула на Карла и заметила, что он побледнел и выглядит изможденным. Как и прежде, он ни на что не жаловался. Она быстрым движением сунула руку под простыню, чтобы сменить ему судно, и едва узнала его бедра и колени, настолько они исхудали. Только бы профессор Бельфор поскорей приступил к своим решающим операциям…
– Кстати, Стефани, вы давно не рассказывали мне о Ральфе…
– С ним покончено.
– Ну и хорошо, все равно он кретин. И кто ваш новый друг?
Стефани хотелось заорать: «Да вы же, идиот, я люблю только вас, никто мне не нужен, кроме вас», но она чувствовала, что это не вяжется с их отношениями, что он считает ее независимой, счастливой, обворожительной. И она ответила:
– Рафаэль.
– Повезло же этому Рафаэлю! Он хоть понимает это?
Стефани вспомнила недавнюю сцену и подтвердила:
– Да, понимает.
Карл выслушал эту новость и сделал свои выводы:
– Очень хорошо. Тогда пообещайте мне одну вещь, Стефани… Вы ведь мне не откажете?
– Нет.
– Наклонитесь поближе, эту просьбу я могу только прошептать вам на ухо, а заодно еще раз вдохну ваш аромат.
Стефани склонилась к обметанным губам Карла и внимательно выслушала его шепот. Едва он закончил, она воскликнула:
– Нет! Я не хочу! И не говорите мне об этом!
Но он настаивал. Она приблизила ухо к его губам и через некоторое время, со слезами на глазах, согласилась.
Бригада врачей начала решающую операцию. Стефани шагала взад-вперед перед дверями операционной и молилась, чтобы все обошлось, хотя и не слишком верила в успех. Вышел, потирая руки, профессор Бельфор, вид у него был довольный. Стефани обрадовалась этому знаку, дававшему ей повод надеяться.
Через четыре дня состояние Карла ухудшилось. Ночью он впал в кому, и к утру пятого дня врачи стали сомневаться, что его удастся вытащить. Стефани сжала зубы, запрятала подальше свое горе и вместе с другими медиками пыталась отогнать смерть, бродившую у дверей 221-й палаты.
К вечеру ее отправили с поручением в дальний корпус на другом конце парка.
Над головой сияло голубое весеннее небо, прохладное и безоблачное. Свежий воздух наполнил легкие. Птицы щебетали так, словно сообщали какую-то радостную весть.
Пробили часы на колокольне.
К Стефани возвратилась робкая надежда; она ускорила шаг, чтобы побыстрее вернуться в отделение реанимации.
Открыв дверь операционного блока, она почувствовала: что-то случилось.
В конце коридора хлопала дверь его палаты, сновали врачи.
Она побежала, шагнула внутрь.
Карл только что умер.
Она оперлась о стену и тихо сползла на пол. Так она сидела на корточках, молча, без единого стона или всхлипа, только глаза наполнялись слезами.
Остальные смотрели на нее неодобрительно: медикам не полагается давать волю эмоциям или надо искать другую работу.
В полном ступоре она вдруг вспомнила о том, что Карл говорил ей на ухо: она же обещала!
Стефани вскочила, быстрым шагом миновала коридор, на ходу вытирая глаза, спустилась на первый этаж в отделение скорой помощи и направилась к Рафаэлю, который курил вместе с другими санитарами.
– У тебя когда смена кончается?
– Через десять минут.
– Тогда давай выйдем вместе. И поехали к тебе.
Он обалдел и не знал, что ответить. Его замешательство ее обескуражило, но она настаивала:
– Сейчас или никогда!
– Конечно сейчас! – воскликнул Рафаэль, выбрасывая сигарету.
Он взял ее за руку, и они спустились в раздевалку. По дороге она почувствовала, что должна объяснить все это:
– Знаешь, я пришла за тобой, потому что… потому что…
– Я понял. Ты выздоровела?
– Точно. Я выздоровела.
Через час после смерти Карла Стефани, выполняя свое обещание, была в постели с Рафаэлем. Она предавалась любви безоглядно и раскованно. Рафаэль даже не заметил, что она девственница. И когда юноша обнимал ее, она обхватывала ногами бедра Рафаэля, но ее слова «я тебя люблю» были обращены только к Карлу.
Скверное чтение
– Чтобы я читал романы? Да никогда!
Он жил в окружении тысяч книг, под которыми прогибались стеллажи, загромождавшие стены его темной квартиры с полу до потолка, и приходил в негодование при мысли, что кто-то мог подумать, будто он способен убивать время на чтение романов.
– Факты, только факты! Факты и их осмысление. Пока не исчерпана реальность, я ни единой секунды не потрачу на вымышленный мир.
К нему мало кто был вхож, поскольку Морис Плиссон не любил принимать гостей. Меж тем, когда время от времени кто-либо из учеников проявлял подлинную страсть к его предмету, Плиссон в конце учебного года даровал ему в качестве вознаграждения особую милость – возможность провести с преподавателем часок за кружкой пива со скудной закуской – угощение выставлялось на низком круглом столике в гостиной. И всякий раз пораженный обстановкой ученик, понурившись, сдвинув коленки, обегал взглядом ряды книг, убеждаясь в том, что все заполонили эссе, исследования, биографии, энциклопедии и не осталось даже щели, куда могла бы втиснуться беллетристика.
– Разве вам не нравятся романы, господин Плиссон?
– Это все равно что спросить, ценю ли я беспочвенные выдумки.
– До такой степени?
– Послушайте, мой юный друг, с тех пор как я полюбил историю, географию и право, я на протяжении сорока пяти лет, читая по нескольку томов в неделю, каждый раз узнаю нечто новое. Но что способны поведать мне романисты, отдающие предпочтение фантазии? Нет, вы объясните, что?! Если они сообщают о неких объективно существующих вещах, то мне это уже известно, а если выдумывают небылицы, так мне на это просто плевать.
– Но литература…
– Мне бы не хотелось ни поносить коллег, ни подрывать ваш энтузиазм; тем более что вы блестяще учитесь и способны поступить в Эколь нормаль. Однако если мне дозволено высказаться начистоту, то я бы заявил следующее: хватит пудрить нам мозги литературой! Чушь и пустословие!.. Чтение романов – типично женское занятие, к тому же вязание или плетение кружев приносят больше пользы. Писать романы – значит обращаться к лишенному творческого начала женскому полу, не более того, и жаждать одобрения этих особ. Вспомните, такой почтенный интеллектуал, как Поль Валери, отказывался писать тексты, начинавшиеся с фраз вроде «Маркиза выехала в пять часов». Как он был прав! И если он отказывался писать подобные вещи, то я отказываюсь их читать: «Маркиза выехала в пять часов»! Прежде всего, какая именно маркиза? Где она живет? Какая это эпоха? Кто может доказать, что в момент ее выезда было ровно пять часов, а не десять минут шестого или пять тридцать? Впрочем, что изменится оттого, что выезд совершится в десять утра или десять вечера, если это все равно неправда? Как видите, в романе царит произвол и бог весть что еще. Я человек серьезный. У меня нет ни сил, ни возможности, ни времени заниматься подобной чушью.
