Дэвид Бейкер - Обольщение Евы Фольк

— Пожар! — раздался с улицы чей-то крик.

Ранним субботним утром, 2 февраля, над спящим Вайнхаузеном раздался истошный рев сирены. Проснувшись от ее душераздирающего вопля, Ева бросилась к окну. Добровольные пожарники бежали по Кирхштрассе к расположенному возле школы небольшому гаражу, в котором стояла пожарная машина. Быстро одевшись, Ева сбежала по ступенькам и выскочила на крыльцо, где уже стояли ее родители.

— Вон там, — Пауль указал пальцем на столб черного дыма, поднимающегося в серое небо откуда-то с вершины холма.

— Винодельня! — воскликнула Ева.

Быстро выгнав из гаража недавно подаренный прихожанами «Моррис Оксфорд» 1926 года, Пауль сказал жене и дочери садиться в машину. Через минуту они уже громыхали по ухабистой, ведущей к винодельне дороге позади вереницы других машин, спешащих на место пожара.

Когда семейство Фольков добралось до бывшей винодельни Бибера, все здание было охвачено свирепыми, шипящими языками огня. Клубы дыма, вздымаясь вверх, образовали у них над головой непроницаемое черное облако. В тот момент, когда Фольки вышли из машины, крыша винодельни обрушилась, выбросив высоко в небо столб раскаленных искр и горячего пепла.

Впрочем, внимание прибывших привлекал не столько пожар, сколько штурмовики CA и парни из «Гитлерюгенд», выстроившиеся в шеренгу спиной к горящему зданию. Два барабанщика отбивали ритм. Размеренно ухал басовый барабан. Несколько знаменосцев держали под Углом нацистские флаги. Штурмовики не пропускали пожарную команду, из-за чего между ними возникла небольшая потасовка.

Поискав глазами Вольфа, Ева, наконец, заметила его на дальнем конце шеренги «Гитлерюгенд». Он был в полной зимней униформе верхом на гнедом жеребце. Словно почувствовав на себе восторженный взгляд Евы, Вольф повернул голову в ее сторону. Можно было не сомневаться: он знает, что она сейчас ощущает. Прижав к сердцу руку, Ева Другой помахала Вольфу. Позже в своем дневнике она напишет, что это был славный день, и что она никогда в жизни не чувствовала себя более благодарной.

Однако не все считали тот день славным. Не замечая никого вокруг, в стороне одиноко стоял Ганс Бибер, сжимая в руках свою фуражку. Он построил эту винодельню вместе со своим отцом много лет назад, когда Германия была совсем другой. Ее толстые бревенчатые стены верно хранили тайны Ганса. И хотя какой-то судья и равнодушный клерк небрежно вписали в документы о праве собственности имена других людей, осквернивших святость этого места жадностью и произволом, Ганс твердо знал, что душа винодельни всегда будет принадлежать ему. В конце концов, именно его мозолистые руки забили здесь каждый гвоздь и, как ребенка в колыбель, уложили в кладку каждый камень. Здесь Ганс провел жизнь с теми, кто был ему дорог, и горевал о потере тех, кого любил.

А теперь этот пожар… Какая душа может быть в стенах, превратившихся в пепел?

Ганс заплакал…

В свои двадцать лет Андреас Бауэр уже успел прослыть уравновешенным человеком, однако в последовавшие после пожара недели чувство вины довело его до бессильной ярости. Картина окровавленного Даниэля, лежащего на холодной улице, не давала ему спать по ночам. Он думал о том, какое будущее могло бы ожидать паренька, сколько он мог бы иметь радости и сбывшихся мечтаний. Ночь за ночью Андреас смотрел пустыми глазами в потолок над своей кроватью, отчаянно желая вернуть время назад и все исправить.

Он ненавидел себя.

Вдобавок ко всему, Андреас страдал от разрыва отношений с Евой. Она отказывалась видеться с ним и возвращала его письма нераспечатанными. А поскольку дело касалось всей семьи Фольк, Андреас стал для них изгоем. Пастор хотя и служил ему причастие, делал это с несвойственной холодностью, а фрау Фольк однажды даже плюнула Андреасу вслед, когда тот проходил мимо их дома.

Но на этом его испытания не заканчивались. Андреасу каждый вечер, возвращаясь домой, приходилось встречаться с Вольфом, который смог обратить все случившееся себе на пользу. Он почивал на лаврах «народного героя» за уничтожение танцевального клуба. Одним решительным взмахом он отомстил за смерть Даниэля и избавил Вайнхаузен от источника морального разложения. Однако на этом Вольф не остановился. Вместе с Ричардом Клемпнером и Адольфом Шнайдером он добился иска в адрес директора винодельни Блументаля по обвинению в умышленном поджоге с целью получения страховки. Все трое засвидетельствовали в суде, что, маршируя рано утром в день пожара, они видели, как Блументаль бежал от горящей винодельни.

Блументаля и его соинвесторов быстро признали виновными в заговоре с целью мошенничества, все их имущество вдоль Мозеля было конфисковано государством для продажи арийским виноделам, а их самих отправили в исправительный лагерь в Дахау. Это решение вызвало у Ганса Бибера смешанное чувство. С одной стороны, он был рад тому, что его любимые виноградники отобрали у тех, кто нажился на его потере, но, с другой стороны, у него остался неприятный осадок от крайне сомнительного судебного процесса.

Пока Вольф торжествовал победу, Андреас становился все более замкнутым и отрешенным. Целые выходные напролет он безучастно бродил по берегу реки. Радостные известия о новых рабочих местах и уменьшении количества нищих, из-за чего столовые для них повсеместно закрывались, Андреаса ничуть не трогали. Даже когда весь Вайнхаузен с ликованием вышел на улицы, узнав о том, что жители Саара единодушно проголосовали за воссоединение с родиной канцлера Гитлера, он предпочел лечь спать.

Глава 13

«Борьба, которую мы ведем до победного конца, до последней капли крови, — это, в своем глубочайшем смысле, борьба между Христом и Марксом».

— С Днем рождения, Вольф!

Это было 20 апреля 1935 года — день сорокапятилетия Адольфа Гитлера. Ева и Линди приехали вслед за Вольфом на мотодром в Мендиге — городе, расположенном примерно в двадцати пяти километрах на север от Вайнхаузена в области Айфель. Недалеко от него находилось известное аббатство Мария-Лаах, приютившееся на берегу живописного озера Лаах.

— Спасибо, — поблагодарил Вольф, который в этот момент выгружал из грузовика Оффенбахера свой мотоцикл. Оскар стал его спонсором. Как и Вольф, пекарь любил технику. Вместе с подмастерьем мясника он помог подготовить к гонке на кубок Рейнланда новенький «БМВ R-32», специально купленный профессором Кайзером к началу сезона.

Вольф выкатил желтый мотоцикл на дощатый трап. Еве нравилась сила и энергичность этого девятнадцатилетнего парня. Казалось, он с каждым днем становится все шире в плечах.

— Осторожно! — воскликнула Ева, увидев, как тяжелая двухколесная машина потянула Вольфа за собой.

Впрочем, его это, похоже, ничуть не испугало. Оказавшись внизу, Вольф спокойно остановил мотоцикл и оглянулся на Еву.

— Не переживай. Я знаю, что делаю. — Он буквально источал уверенность в себе. Поставив мотоцикл на подножку, Вольф подошел к Еве. — Я рад, что ты приехала.

Ева тоже была рада Вольф вытер рукавом вспотевший лоб.

— Я подал заявление в Национальную службу. Надеюсь меня сразу же отправят в армию, а не заставят строить автобаны. Думаю, со стороны канцлера было бы мудрее поставить на строительство дорог людей постарше.

— Ты мог бы служить мотокурьером.

— Нет уж. Предпочитаю быть танкистом.

— Ну, как хочешь.

— Слушай, а ты знала, что у Клемпнера еврейские корни?

— Что?

— Представь себе. Твой отец в ответ на государственный запрос подал отчет о родословной Клемпнера, и оказалось что его бабушка была обращенной в христианство еврейкой!

— Вот это да! Никто об этом не знал.

— Да. Клемпнер сейчас сильно нервничает. Он думает что его выгонят из партии, но региональный руководитель успокоил его. Если полукровки внешне не похожи на евреев, то их вполне могут зачислить в Вермахт. — Глотнув воды из бутылки, Вольф засмеялся. — Я раз застал Клемпнера, когда он рассматривал в зеркале свой нос. Хорошо, что «красные» когда-то сломали его.

Ева рассмеялась.

— А у тебя как дела? — спросил Вольф.

— Я сейчас работаю секретарем в офисе партии. С таверной покончено.

— Да, я слышал. Ты правильно сделала. Официантка — собачья работа.

— Правда, с мамой мы постоянно ссоримся. Она опять запила.

— Клемпнер говорит, что ему, наверное, придется исключить ее из партии. И как твой отец все это переносит?

— Плохо. Он старается поменьше бывать дома. Все время или на могиле Даниэля, или на собраниях. Церковь сейчас принял пастор Хан, а папа занимается административными вопросами и посещает прихожан.