Гейл Форман - Всего один день. Лишь одна ночь (сборник)
– У Мелани три и восемь, – хвалит ее мама.
– Да, Мелани гений, а я идиотка. Теперь это подтверждено официально.
Мелани, кажется, уязвлена.
– Я учусь в Галлатине. У нас там все отличники, – как бы извиняясь, говорит она.
– Вот Мелани, наверное, пьет, – говорю я, совершенно в этом не сомневаясь.
На миг она занервничала.
– Естественно. Но не до отключки. Я же в колледже учусь. И пью. Как все.
– А я нет, – отвечаю я. – С учетом того, что в колледже Мелани все отличники, а в моем – все троечники, может, мне тоже стоит несколько раз забухать, и тогда мы будем на равных. Наверное, этот план получше, чем ваш дурацкий домашний арест с учебниками.
Я настроена решительно, хотя это и безумие, потому что я пива даже не хочу. Единственное, что мне нравится в этом ресторане, так это безалкогольная «Маргарита» – ее делают из свежих фруктов.
Мама поворачивается ко мне, как будто ловя ртом мух.
– Эллисон, у тебя проблемы с алкоголем?
Я бью себя по лбу.
– Мама, у тебя проблемы со слухом? Что-то я не уверена, что ты слышала хоть слово из того, что я сказала.
– Думаю, тебе стоит немного уступить, пусть выпьют пива с ужином, – говорит Сьюзан.
– Спасибо! – отвечаю я ей.
Мама смотрит на папу.
– Пусть девочки выпьют пива, – в порыве соглашается он, подзывает официанта и заказывает два бокала «Текате».
Это в некотором роде победа. Правда, пиво мне даже не нравится, так что приходится пить его маленькими глоточками из запотевающего бокала, к тому же мне не удается заказать «Маргариту», которую я на самом деле хотела.
…На следующий день мы с Мелани сидим у огромного бассейна. Мы впервые остались вдвоем с самого приезда.
– Мне кажется, надо сделать что-нибудь необычное, – предлагает она.
– Согласна. Мы приезжаем сюда каждый год, и все идет одинаково. Даже на одни и те же идиотские руины ездим. В Тулуме, конечно, красиво, но мы могли бы и что-нибудь другое придумать. Уговорить родоков съездить туда, где мы еще не были.
– Например, поплавать с дельфинами? – говорит Мелани.
Мы этого раньше не делали, но у меня на уме другое. Накануне я рассматривала карту полуострова Юкатан, которая висит в фойе, а также руины на материке, которые не входят в популярные маршруты. Может, мы сможем получше узнать настоящую Мексику.
– Я думала, что можно поехать в Кобу или Чичен-Ицу. Посмотреть на другие руины.
– Какая ты дерзкая, – поддразнивает меня Мелани и делает глоток чая со льдом. – Хотя я говорила про празднование Нового года.
– А… Значит, ты не хочешь танцевать макарену с Джонни Максимо? – Этот Джонни – уже никому не нужная звезда мексиканских сериалов, который теперь подрабатывает на курортах. Все мамочки от него без ума, потому что он красавчик и мачо и всегда называет их нашими сестрами.
– Что угодно, только не макарена! – Мелани откладывает книгу, что-то авторства Риты Мэй Браун[25], похоже на то, что это им задали, но подруга говорит, что нет. – Один бармен рассказал мне, что на пляже в Пуэрто-Морелос будет грандиозная вечеринка. Это местная традиция, но он говорит, что там много туристов. Но только такие, как мы. Молодежь. Там будет выступать местная группа, они играют рэгги, так необычно. В хорошем смысле.
– Да ты просто хочешь найти какого-нибудь мужика младше шестидесяти, с кем можно будет потискаться с наступлением полуночи.
Мелани пожимает плечами.
– Младше шестидесяти – да. Мужика? Может, и нет, – и смотрит на меня так странно.
– Что?
– Ну, я теперь типа с женщинами.
– Что?! – выкрикиваю я. – Извини. С каких это пор?
– Начала сразу после Дня благодарения. Была там одна девчонка, мы познакомились на курсе по теории кино, дружили, а однажды ночью это как-то случайно произошло.
Я снова оцениваю ее новую стрижку, кольцо в носу, волосатые подмышки. Все сходится.
– То есть ты теперь лесбиянка?
– Я предпочитаю не вешать ярлык, – говорит Мелани с некой нотой ханжества, как будто намекая на то, что именно я навешиваю на все ярлыки. Это она постоянно производит ребрендинг самой себя: Мел, Мел 2.0, библиотекарша в стиле панк-рок. Я спрашиваю, как зовут ее подружку. Она отвечает, что они это не так называют, но ее имя Занна.
– Ксанна?
– Нет, З. Сокращенно от Сюзанна.
Что, своими реальными именами больше никто не пользуется?
– Только моим не говори, ладно? Ты же знаешь мою маму. Она заставит нас всех «говорить об этом», а потом диагностирует, что это у меня такая фаза развития. А я еще недостаточно убедилась, что у меня все серьезно, чтобы подвергать себя этой пытке.
– Ой, о родительском анализе мне не рассказывай, умоляю.
Она приподнимает очки и поворачивается ко мне.
– Да, так в чем дело?
– В смысле? Ты моих родителей знаешь. Разве есть в моей жизни что-то, куда они не лезут? Сейчас у них, наверное, просто крыша едет от того, что не удается контролировать каждый мой поступок.
– Знаю. Когда я услышала, что тебя заставляют заниматься на каникулах, решила, что они в своем репертуаре. Думала, может, у тебя четверка с минусом. Но два и семь? Откуда?
– Ой, только ты не начинай.
– Нет. Я просто удивляюсь. Ты же всегда потрясно училась. Не могу понять, – она снова громко отхлебывает чай, лед в котором уже почти растаял. – Терапевт говорит, что у тебя депрессия.
– Твоя мама? Она тебе такое сказала?
– Нет, я слышала, как она твоей маме об этом говорила.
– А моя что?
– Что нет у тебя депрессии. Что ты просто дуешься, потому что не привыкла к наказаниям. Иногда мне хочется ей просто по роже врезать.
– И мне тоже.
– Ну вот, а потом мама спросила меня, кажется ли мне, что у тебя депрессия.
– И что ты ответила?
– Что у многих на первом курсе сложности. – Я вижу ее пронзительный взгляд даже за стеклами солнцезащитных очков. – Я же не могла ей правду сказать, да? Что я думаю, что ты все еще сохнешь по какому-то пацану, с которым один раз переспала в Париже.
Я молчу, прислушиваясь к воплю ребенка, спрыгнувшего с вышки. Когда мы с Мелани были маленькими, мы прыгали вместе, держась за руки. Много раз подряд.
– А если не из-за него? Не из-за Уиллема, – так странно произносить его имя вслух. Здесь. После столь длительного запрета. Уиллем. Я даже в мыслях почти не разрешаю себе использовать это имя.
– Только не говори, что тебя еще кто-то бросил!
– Нет! Дело просто во мне.
– В тебе?
– Ну, в том, какой я в тот день была. Какая-то другая.
– Другая? В каком смысле?
– Я была Лулу.
– Это же просто имя. Притворство.
Может, все так и есть. Но тем не менее в тот день, который я провела с Уиллемом, когда я сама была Лулу, я поняла, что всю жизнь прожила в маленькой квадратной комнатушке без окон и дверей. И я была довольна. Даже счастлива. Я так думала. А потом появился кто-то, кто указал мне на дверь, которой я раньше не замечала. И открыл ее. И держал меня за руку, когда я выходила. И на один день я оказалась по ту сторону и прожила идеальный день. Я попала в другое место. Стала другим человеком. А потом он ушел, а я оказалась снова заброшена в свою комнатушку. И теперь, как ни стараюсь, не могу отыскать эту дверь.
– Мне это не казалось притворством, – говорю я Мелани.
Она делает лицо сочувствующего человека.
– Ох, милая. Ты просто надышалась воздухом безумной страсти. И Парижа. Но люди за один день не меняются. Особенно ты. Ты Эллисон. Ты очень стабильная. Я тебя и люблю в том числе как раз за это – за то, какая ты надежная.
Мне хочется возразить. Как же трансформации? Обновления себя, о которых Мелани постоянно говорит? Это что – исключительно ее удел? А для меня стандарт другой?
– Знаешь, что тебе нужно? Послушать Ани Дифранко[26], – достав айфон, она сует мне в уши наушники, и Ани начинает петь о необходимости отыскать собственный голос и сделать так, чтобы его услышали, и мне становится совсем не по себе. Мне хочется как бы распахнуть собственную кожу и выйти из нее. Я тру ногами по горячему бетону и вздыхаю от отсутствия человека, которому я могла бы это объяснить. Того, кто понял бы, что я чувствую.
И на долю секунды я воображаю себе его, с кем я могла бы говорить о том, как нашлась та дверь, а потом потерялась. Он бы понял.
Но как раз эта дверь должна оставаться закрытой.
Восемнадцать
Как ни странно, с помощью все того же аргумента, что «мы взрослые, и вы должны относиться к нам соответственно», а также обещания на всю ночь взять одобренное отелем такси, нам с Мелани удается добиться от родителей разрешения пойти на ту новогоднюю вечеринку. Она проводится на узком песчаном полумесяце, освещенном бамбуковыми факелами, и в десять часов вечера веселье уже в полном разгаре. Стоит невысокая сцена, на которой будет выступать эта хваленая мексиканская регги-группа, но пока еще какой-то диджей крутит техно.
Все разулись, сформировав несколько огромных куч обуви. Мелани тоже скидывает ярко-оранжевые шлепки. Я несколько нерешительно снимаю свои куда менее приметные черные кожаные сандалии. Надеюсь, я их не потеряю, потому что иначе мои родители никогда не смолкнут.
