Джесси Эндрюс - Я, Эрл и умирающая девушка
– Без понятия! – весело ответила Мэдисон.
– О’кей.
– Грег, ты режиссер. Это твой фильм!
– Я режиссер. – Запас самообладания явно подходил к концу. Вдалеке слышались глухие раскаты надвигающегося бешенства.
– Ладно, мне пора. Я так рада, что ты это сделаешь! – воскликнула она.
– Да-а, – слабым голосом пробормотал я.
– Ты просто супер, – с этими словами Мэдисон обняла меня и убежала.
– Рр-ыг, – ответил я, когда она уже не могла слышать.
На лице истекающей кровью индейки застыло выражение: «Черт побери! Я снова истекаю кровью?»
Глава 28
Фильм «Рейчел»: мозговой штурм
Эрл еще меньше моего представлял, как сделать этот фильм. Однако ему удавалось лучше это выразить.
– Черт, – непрерывно бормотал он, пока я пытался описать ему суть задания.
– Слышь, – наконец изрек он, – ты подписался снять фильм для кого-то. А теперь скажи, что, черт возьми, это значит?
– Э-э… думаю… это значит… э-э…
– Ага. Ты ващще без понятия, что все это значит.
– Кажется, немножко все-таки понимаю.
– Ну так давай, колись.
Мы сидели у нас на кухне, Эрл инспектировал холодильник, что удерживало его по крайней мере в нейтральном, если не в хорошем настроении.
– Смотри, будь мы художниками, мы могли бы просто нарисовать что-нибудь и подарить ей. Правильно? Ну так давай сделаем то же самое, только в виде фильма.
– Где, черт возьми, папаша Гейнс держит сальсу[9]?
– Думаю, мы вот как сделаем. Смотри: что, если снимем одноразовый фильм? И отдадим ей единственную копию? Должно прокатить, не?
– Чувак, это не… Вот, блин!
– А?
– Что это еще за чертовщина?
– Это… дай взгляну.
– Это пахнет как ослиный волосатый член.
– О-о! Это паштет из гусиной печени.
– Раз сальсы нет, я съем этого дерьма.
Как я уже писал, Эрл заводится от мерзких продуктов животного происхождения, покупаемых и складываемых в холодильник доктором Виктором Кв. Гейнсом. Я не ошибся: именно «покупаемых и складываемых», потому что сам папа их толком-то и не ест. Ему нравится набивать ими холодильник, чтобы остальные члены семьи могли с ними ознакомиться. Эту его привычку Гретхен, пожалуй, ненавидит больше всего остального. Однако невероятное отвращение Гретхен уравновешивается почти столь же невероятным одобрением Эрла, выражающего свои чувства рассказами, какую же мерзость он сейчас ест.
– Сынок, но мы по-прежнему без понятия, о чем будет этот фильм.
– Да, это самая трудная часть.
– Ага.
– Э-э-э…
– Типа, мы могли бы снять этот фильм Дэвида Линча, который и так собирались сделать, и подарить его Рейчел – типа, вот фильм для тебя. Но не думаю, что мы этого хотим.
– Нет?
– Черт возьми, нет! Это было бы чертовски странно. Мы, типа, такие: слышь, Рейчел, позырь этот крезанутый фильмец про лесбиянок, бегающих друг за другом, галлюцинирующих и все такое. Мы сняли его специально для тебя!
– Хм.
– Типа, вначале будет посвящение Рейчел. Типа, мы говорим: «Рейчел, тебе нравится Дэвид Линч. Ты любишь чокнутых лесбиянок, любишь смотреть, как у них едет крыша. Так что вот тебе фильм про это дерьмо». Не-а. Это не имеет не никакого смысла. Блин, а это что за дрянь?
– Ой, нет, не ешь это! Это сушеная каракатица. Папа ее больше всего любит. Ему нравится расхаживать по дому, посасывая кусочек каракатицы.
– Откушу кусманчик.
– Кусни чуток, и все.
– М-м-м…
– Ну что?
– Чувак, дурацкий какой-то вкус. Как будто… морская… моча.
– Э-э.
– На вкус типа дельфина или другой дряни.
– Не нравится?
– Я этого не говорил.
– А.
– Да, типа, на семьдесят пять процентов это мошонка дельфина, на двадцать пять – химия.
– Так тебе это нравится!
– На редкость дурацкая еда.
Пришлось согласиться с Эрлом: мы не могли снять абы какой фильм. Нужно было хоть как-то связать его с жизнью Рейчел. Но как? Сидя на кухне, мы перебрали кучу вариантов этой связи, один тупее другого.
Они действительно были тупыми. Увидите. О Господи.
– Ты закончил это есть?
– Что?
– Не съедай до конца, оставь папе.
– Да он, блин, не захочет.
– Захочет.
– Это гадость. Сынок, это такая гадость!
– Зачем тогда ешь?
– Ложусь на амбразуру.
Глава 29
Фильм «Рейчел»: фирменная версия
Что первый план оказался ошибкой, я понял, когда «Кракнутый» Джаред Кракевич, раскачивающейся походкой подвалил ко мне в коридоре и назвал меня «Спилбергом».
– Ак дьла, Спилберг? – прокричал он с мерзкой улыбочкой.
– Что?
– Я вийел, как ты сымал фийм.
– А, да.
– Нь знал, шо ты сымаешь фиймы.
– Всего один, – поспешно, возможно чересчур, оправдался я.
– Буу звать тя Спилбергом с сенняшнего дня.
– Отлично.
Это оказалось всего лишь первым выстрелом в кошмарной канонаде внимания, не смолкавшей целый день.
Миссис Грин, учительница физики в средней школе: Полагаю, то что ты делаешь, так… трогательно и… замечательно, и просто невероятно трогательно.
Кийя Арнольд: Мой двоюродный брат умер от лейкемии. Я просто хотела сказать. Мне так жаль твою подругу! Сколько вы были вместе?
Уилл Каррузерс: Эй, червяк! Снимешь меня в своем гейском фильмце?
План «А» был таким: собрать пожелания поправляться с каждого в школе, в синагоге и т. д., смонтировать из них фильм – и вот кино готово! Фильм-пожелание выздоровления. Просто, изящно, сердечно. Классная мысль, правда? Ну, конечно. Мы совершенно в этом себя убедили. Козлы…
Первая проблема: мы должны были снимать все сами, то есть открыть всему враждебному миру, что мы киношники. Изначально я просил Мэдисон взять на себя съемку, то есть предполагалось, что это она будет зависать в классе с камерой, а не мы с Эрлом. Для этого пришлось сказать, что я, типа, не хочу показывать людям, что снимаю фильм для Рейчел, отчего Мэдисон расстроилась. Тогда мне пришлось сказать, что я не хочу показывать людям свои чувства к Рейчел, отчего Мэдисон расстроилась еще больше, почему, я, честно говоря, так и не понял. Так или иначе, она настояла, чтобы оператором был все же я, повторив «Ох, Грег!» порядка семидесяти раз, пока я тихонько не сошел с ума и не сбежал.
Короче, мы решили снимать в кабинете мистера Маккарти после уроков, неохотно признавшись в этом паре учителей. Скоро, ужасающе скоро, новость знали уже все учителя, которые растрезвонили своим классам, – на самом деле каждое утро в течение недели начиналось с объявления о том, что мы снимаем.
Короче, да. Это был смертельный удар по всей той невидимости, которую я взращивал годами и которой постепенно лишался с тех пор, как задружился с Рейчел. Был я просто Грегом Гейнсом, а стал Грегом Гейнсом, Другом, а то и «Парнем» Рейчел.
Но мало мне было этого: теперь я превратился в Грега Гейнса, Киношника. Грега Гейнса, Парня с Камерой, Следующего за Всеми. Грега Гейнса, Возможно, Исподтишка Снимающего Тебя Прямо Сейчас, о чем Ты и не Догадываешься.
Ядрен-батон!
Вторая проблема: материал получался откровенно не очень. Во-первых, учителя говорили слишком долго. При этом все умудрились выразиться так, что их не получалось сократить. Многие пошли рассказывать о трагедиях, случившихся в их жизни, что не только не годилось для использования, но и оставляло после съемок чувство неловкости, разлитое по комнате.
Что же до учеников, то 92 процента наговорили в разных сочетаниях примерно следующее:
● Поправляйся!
● Если честно, я тебя плохо знаю.
● Я знаю, мы никогда особо не общались.
● Ты – моя одноклассница, но мы никогда по-настоящему не говорили.
● Я, честно говоря, ничего про тебя не знаю.
● Но я знаю: в тебе есть внутренняя сила, чтобы поправиться.
● У тебя красивая улыбка.
● Ты замечательно смеешься.
● У тебя очень красивые глаза.
● Я считаю, у тебя очень красивые волосы.
● Я знаю, ты еврейка, но хотел бы процитировать тебе кое-что из Библии.
А остальные 8 процентов тужились сказать что-то забавное или подойти к делу «творчески», отчего получалось еще хуже.
● На восьмом уроке я написал песню, которую хочу тебе спеть. Мы готовы? Я уже могу петь? О’кей. Рейчел Кушнер, дорогая, / мы тебя все обожаем! / У нее сейчас лейкоз, / и, наверное, невроз, / но наш класс о ней поет: / Рейчел в жизни не умрет!!!
● Даже если ты умрешь, я тут подумал, это только по условным человеческим меркам жизнь кажется короткой или длинной, или какой-то еще, а с точки зрения вечности человеческая жизнь, типа, исчезающе мала, так что, как бы на самом деле все равно, проживешь ли ты 17 лет или 94 года или даже 20 000 лет, что, конечно же, невозможно, а с другой стороны, с точки зрения ультра-нано-мгновения, мельчайшей единицы измерения времени, человеческая жизнь почти бесконечна, даже если ты умрешь, типа, в детстве. Короче, не важно, сколько ты проживешь. Короче, я не знаю, станет ли тебе после этого легче, но это просто как бы тема для размышлений.
