Мишель Ростен - Звезда и старуха
Помреж догнала его в коридоре. Ей нужно было знать наверняка.
– Или все-таки спектакль состоится?
Постановщику надо было хоть что-то ответить. Но он заговорил о другом:
– Только что на сцене она сыграла гениально!
Ну да, помреж прониклась вместе со всеми, отдала должное, но вопрос не в том:
– Сегодня вечером она будет играть или нет?
Постановщик ушел, так ничего и не ответив. Помреж осталась одна, злая как сто чертей из-за проклятой выжидательной политики.
«Я типичный кунктатор[99]», – мысленно согласился постановщик, некогда готовившийся в Эколь Нормаль.
На репетицию Одетт согнали два десятка школьников в рамках государственной культурной программы для учащихся. Теперь они галдели на улице возле булочной, где их руководитель раздавал им бесплатно безалкогольные сладкие напитки.
Постановщик сомневался в успехе культурных акций, не любил громогласных воинственных велеречивых рассуждений о приобщении масс к искусству, демократизации, компьютеризации, преодолении элитарности и тому подобном. То есть он, конечно, не возражал, но в душе был убежден, что привить культуру, заразить любовью к прекрасному легче, если возникнет эмоциональный контакт. Наставлениями, идеологией и прямым волевым давлением ничего не добьешься. Сегодня звездное излучение было настолько мощным, музыка – такой страстной, что школьники не могли избежать ее воздействия. Вирус великого искусства, безусловно, проник в их кровь, эпидемия высокой болезни распространилась, теперь, будем надеяться, им не исцелиться. Встретив школьников на улице, постановщик с удовлетворением почувствовал, что выполнил свой долг. Ну хотя бы его миссионерская деятельность принесла пользу, культурная акция в данном случае увенчалась успехом.
Один из школьников узнал его и окликнул. Парень шел к нему через улицу с банкой колы в одной руке и шоколадкой «Баунти» в другой. С неизменными наушниками в ушах, само собой.
– Эй, мёсье! А у старухи-то вашей совсем крыша съехала…
Неужели сопляк ничего не почувствовал и не понял? Жестоко разочарованный постановщик ответил ему со злобой и раздражением:
– Ты бы вынул бананы из ушей и iPod свой выключил!
Сказал и сейчас же почувствовал себя старым дураком. Безнадежно устаревшим.
А вдруг, вопреки его мнению, эмоции и красота как инфекция не передаются?
Нельзя утверждать с уверенностью, будто именно в этот момент постановщик принял решение. Лучше скажем так: равнодушие школьника подтолкнуло постановщика, вопреки его воле, к определенному выводу. Жирный парень с наушниками довольно бесцеремонно заставил постановщика-мистика вернуться с небес на землю.
Когда он входил в зрительный зал, ассистентки спросили:
– Отменишь спектакль?
– Похоже…
– Уверен?
– Нет. То есть да.
– Ты уже говорил с ней?
– Пока нет…
– А она согласится?
– Не думаю…
Финал
«И смерти дух средь нас сиделИ назначал Одетт закланье…»[100]
Две строки пронеслись в сознании постановщика в тот момент, когда он переступал порог гримерной, чтобы разыграть финальную сцену. Откуда они, чьи, так ли звучат на самом деле?
«И смерти дух средь нас сиделИ назначал Одетт закланье…»
Это же Пушкин! Точно! Постановщик сразу вспомнил о нем. Только у Пушкина нет никакой Одетт… Вот Татьяна, Ольга, Ленский… Постановщик напряг извилины. Так, Пушкин и Чайковский, логично, «Евгений Онегин», в опере есть еще старый князь Гремин: «Любви все возрасты покорны…» Письмо Татьяны, ария Ленского, английский рожок, мёсье Трике – боже, нет, только не его пошлая песенка! Стоп, хватит громоздить ассоциации, вернемся к Одетт. Опомнись, там нет Одетт и не бывало…
«И смерти дух средь нас сидел…»
Никак не вспомнить… Психоаналитик сказал бы, что провал в памяти неслучаен, это попытка убежать от действительности, постановщик и сам отлично знал… Черт! Не отвлекайся, вернись, не то тебя унесет в открытое море психоанализа, бессознательного, вытеснений… Все ассоциации прочь!
Постановщик с головой погрузился в беседу с самим собой. Где же он встречал эту смерть?
Пока постановщик как неприкаянный плутал в своих мыслях, Одетт лежала ничком на раскладушке, которую принесла в гримерную помреж, и горько плакала. Фея Даниэль укутала звезду пледами, свитерами, шалями, но ее бил озноб. От исступленной дерзкой актрисы, что недавно ворожила на сцене, ничего не осталось. Одетт превратилась в старуху, жалкую дряхлую старуху.
Звезда потухла.
В кармане постановщика завибрировал мобильный. Он поскорее выскочил из гримерной, хотя неотложное дело ждало его именно здесь. Современное общество выдумало мобильный, чтобы он надежно заслонял нас от себя самих и от окружающих. На том конце очень важный и ответственный представитель Министерства культуры официальным тоном приносил извинения за то, что сегодня вечером не сможет, увы, присутствовать на премьере. Вежливо и лицемерно. Не менее вежливо и не менее лицемерно постановщик ответил, что извинения ни к чему, напротив, это он вынужден извиниться: очень жаль, но спектакль отменяется из-за болезни Одетт. Ужасно! Она великая артистка, замечательный музыкант, пускай классический репертуар ей чужд, однако эстрада не менее значима… И все в таком роде. Представитель министерства отнюдь не был в этом уверен и все равно поддакивал, истово сокрушаясь. Отличный дуэт!
Отключив мобильный, постановщик поймал себя на том, что отсутствие продвинутого чиновника-авангардиста на арьергардном концерте попсовой Одетт обрадовало его до неприличия. Отмена спектакля тоже не огорчила, хоть и по совсем другой причине – пришлось признать и это. Еще он наконец-то осознал, что со звездой он предстоящую отмену так и не обсудил – вот что нужно сделать в первую очередь вместо того, чтобы вспоминать пушкинскую строку и болтать с чиновниками.
Впрочем, отвлечься иной раз тоже полезно. Если бы он уперся как бык и думал только о предстоящем разговоре, а не метался в затмении между Чайковским и улицей Валуа, не смог бы увидеть себя со стороны. Стоило ему вновь переступить порог гримерной, потерянные строки вернулись к нему в неискаженном виде:
«И смерти дух средь нас ходилИ назначал свои закланья…»
У Пушкина смерть ходила, а не сидела. Она не просто присутствовала, она двигалась, вот и он входит в гримерную, а не сидит там со звездой.
Он и есть ее смерть.
В этот миг Одетт тоже увидела в нем предвестника смерти – внутренняя связь между ними все-таки установилась. Однако она не сдалась, а перешла в наступление, блефуя, будто игрок в покер:
– Ты же не хочешь, чтобы я сегодня оскандалилась, правда? Ты желаешь нам успеха, да? Тогда срочно принеси мне то лекарство, что прописал на прошлой неделе хороший доктор. Оно сразу же помогло. И никаких транквилизаторов. Проглочу огромную порцию кофейного мороженого, и на сцену марш!
Открыла предупредительный огонь.
– Ты же не хочешь, чтобы я сегодня умерла, правда? – послышалось ему.
Ему не хотелось убивать Одетт, а потому он стал молча гладить ее по рыжим волосам, подбирая нужные слова.
Она не сопротивлялась – лишь бы он не сказал ничего ужасного.
А он вообще не знал, что сказать.
Смерть застряла: ни тпру ни ну.
Без еды из ресторана по соседству ожидание премьеры в Театре было бы невыносимым. Обычно перед спектаклем все охотно собираются в артистической. Едят, шутят, чтобы унять крайнее возбуждение. Грядущее событие – и радостное, и опасное – провоцирует избыточный выброс адреналина. Все ожидают появления богов, отгоняют зловещую двурогую тень, подстерегающую где-то поблизости. В глазах лихорадочный блеск, внутри ужас и пустота. Звучит беспечный смех, негромкий: не спугнуть удачу, не привлечь беду. Вся труппа набирается сил – предстоит изнурительный марафон.
В тот вечер они, как всегда, готовились к представлению, раз режиссер-постановщик пока что не объявил об отмене. Пили кофе, лакомились пирожными, что разложила по тарелкам хлопотунья Даниэль. Фея заботилась обо всех в Театре, не только о старушке-звезде.
Свято чтили театральные традиции, не гнушаясь и предрассудками. Говорили друг другу:
– Suerte![101]
И неизменно отвечали:
– Принимаю!
Несколько лет назад – после испанских гастролей – в Театре прижилось это слово вместо обычного «ни пуха ни пера». «Suerte» красивее, благозвучней. По сути, особой разницы нет, в любом случае выходишь на арену вооруженным. Однако «suerte» нежнее, мягче, сочувственнее. Благородное, изящное слово, отчасти даже магическое, напоминающее о корриде.
В ответ никогда не говорят «спасибо». Считается, что «спасибо» приносит несчастье. Условленный отзыв:
