Дидье Ковеларт - Принцип Полины
Когда он возвращается с заказом, Полина, посадив гугловцев в автобус, идет по галерее обратно к бару. Чтобы продолжить свою работу. Или ждать меня. Она слишком далеко, чтобы я мог разглядеть ее лицо из-за уголка меню. Слишком далеко, чтобы понять, остались ли на нем следы от ран и ушибов, изуродовавших ее восемь лет назад. Я не виделся с ней после той ночи в дижонской больнице.
* * *На больничной стоянке, когда я добрался до «Даймлера», Максим уже завел мотор.
– Я его убью, – заявил он, давя на педаль, с хладнокровием, от которого меня захлестнула ледяная волна паники.
Я пытался его урезонить под рев двигателя. Это моя вина, если муж потерял голову, я и разберусь с ним на свой лад. Он даже не ответил. Молча миновал пригороды, помчался по пустому шоссе.
– Дай мне с ним поговорить, Максим.
– Чего ты хочешь – попросить у него прощения? Тебя не колышет, что Полина в таком состоянии? Она никогда не подаст жалобу – из-за сына, никогда не уйдет от него, и в следующий раз он ее прикончит. Этого ты хочешь?
– Позволь мне объяснить ему…
– Он ИН, этот тип. Извращенец-нарцисс, таких не переделаешь. Я их повидал в тюрьме.
Машина резко свернула направо в сторону Шамбертена, запрыгала по выбоинам ремонтирующейся деревенской дороги до открытых ворот виноградарского поместья. Когда мы подъехали, прожектора осветили длинную липовую аллею, ведущую к мрачного вида дому.
– Не совершай непоправимого, умоляю тебя… Ты же не сядешь опять в тюрьму за… за что? Преступление на почве страсти, хладнокровную расправу? Полина тебе этого не простит…
– Сиди в машине, если дрейфишь.
На скрип тормозов по гравию аллеи откуда-то выскочил человек в резиновых сапогах.
– Ступайте к себе, мне не нужны свидетели, – сказал ему Максим, натягивая перчатки.
– Да мне все равно не полагается быть здесь в нерабочее время, – ответил ему управляющий тем же тоном сдерживаемой ярости. – Он и вправду мерзавец. Ни эмоций, ни сожалений, ничегошеньки. Упала с лестницы – и все тут. «Надо было ходить осторожнее».
– Я им займусь.
– Он в комнате мадам, второй этаж, вторая дверь.
Отчаявшись уговорить Максима, я побежал за ним на лестницу в надежде как-нибудь усмирить его и поддержать. Но едва мы ворвались в комнату, к его ярости прибавилась моя. Все было перевернуто вверх дном, фотографии порваны, бумаги рассыпаны, книги раскиданы по ковру. Верну ай сидел за письменным столом Полины перед пустой бутылкой из-под джина, лежавшей на бюваре рядом с «Экстазом букашки». Он поднял остекленевшие глаза и даже не удивился, увидев нас.
– Она имела наглость позвать вас. Шлюха. Который из вас имел ее в зад? Тут не совсем ясно! – вдруг рявкнул он и швырнул книгу мне в лицо.
Максим приподнял его со стула:
– Не путай литературу с жизнью, парень! Вот это – жизнь!
От удара в живот мерзавец отлетел, ударившись головой об стену, и сполз на пол с пьяным хрипом.
– Если ты только вздумаешь поднять на нее руку еще раз, я узнаю об этом сию же минуту, вернусь и убью тебя. Уловил общий смысл, Верну ай? Я столько говнюков вроде тебя замочил, что отсидел годы, а теперь я неприкосновенен. Подавай на меня жалобу – сам окажешься за решеткой. Я ясно выражаюсь?
Удар острым носком сапога под ребра внес окончательную ясность. Я удержал Максима за плечо. Чтобы немного разбавить избиение психологией, я заверил Вернуая – как мог искренне, – что написанные мной любовные сцены были не чем иным, как фантазмами.
– Она мне во всем призналась, во всем! – взвизгнул он. – Она не способна лгать, эта сволочь! Отрицать «настоящую любовь», как она говорит! Групповушница! Вот какую мать я дал моему сыну!
Еще три удара ногой согнули его пополам.
– Постскриптум, – продолжал Максим. – Если она потребует развода и ты станешь ей пакостить насчет опеки над мальцом, тот же расклад: она будет вдовой. Кивни, если хорошо меня понял.
Он, повизгивая, кивнул.
– А теперь уберись-ка в комнате. Пошли, Фарриоль.
Внизу лестницы он обнял одной рукой мое плечо и крепко сжал:
– Вот видишь, вдвоем-то оно лучше.
Он улыбался мне с облегчением, поглядывая искоса, словно мы с ним выиграли матч. Ему хотелось выговориться.
– Без тебя я бы его укокошил. Вот оно как, не я один могу хорошо влиять.
На аллее, доставая ключ от машины, он закончил на оптимистической ноте:
– Во всяком случае, можешь мне поверить, урок он усвоил.
Грянул выстрел, и я на миг оглох. Я еще не почувствовал, как обожгло спину, а Максим уже круто развернулся и выхватил из-под пальто пистолет. Выстрел, звук падения. У меня подкосились ноги. Он подхватил меня и удерживал, пока осматривал рану.
– Ничего страшного, мой хороший, ничего. Пуля вошла под плечо, там один жир. Двенадцатый или двадцатый калибр, на косулю, это семечки. Дыши глубже, расслабься. Держи.
Стиснув зубы от боли, я трясущейся рукой послушно взял то, что он мне давал. Он уложил меня на бок, прямо на гравий.
– Полежи, я сейчас.
Я проводил его взглядом. Подбежав к дому, он склонился над неподвижным телом Вернуая под балконом, с которого тот в меня выстрелил. Только тут я понял, что держу в руке пистолет Максима.
– Необходимая оборона, тебе ничего не будет, – успокоил он меня, вернувшись и присев рядом. – А мне, с моим послужным списком, прямиком обратно в тюрьму. Я в долгу не останусь, дружище. Сенешаль, улица Гав в Сарселе, запомни хорошенько. Там ты купил «беретту» в прошлом году, в апреле, для защиты от истерички-поклонницы, которая грозила тебя убить за то, что ты ее не трахнул. Ясно? Я тебе выправлю задним числом разрешение на оружие. Не беспокойся ни о чем, сейчас я вызову «скорую». Теперь мы не потеряем Полину – И добавил нечто совсем немыслимое: – Мы с тобой были повязаны любовью; теперь мы повязаны еще и смертью. И это благодаря тебе. Спасибо, Фарриоль. Ты настоящий друг.
В глазах у меня помутилось. Я открыл было рот, но потерял сознание, не успев произнести мою последнюю волю или хотя бы имя мэтра Аллара-Жубера, адвоката моего издателя.
* * *«Вам очень повезло» – эту фразу я слышал чаще всего, когда очнулся, как от полицейских, так и от врачей. Рана была пустяковая, и меня собирались подержать сутки под наблюдением. В итоге я провалялся в больнице два с половиной месяца из-за бактериальной инфекции, которую мне занесли, когда промывали рану.
Следствие не заняло много времени. Адвокат моего издателя от дела отказался, сочтя его недостаточно связанным с вопросами литературной собственности, но феминистская ассоциация «Ни шлюхи, ни рабыни» предоставила в мое распоряжение светило адвокатуры с оплатой всех расходов, и он взял на себя соблюдение формальностей и отношения с правосудием.
Максим здорово все провернул. Я немного удивился, обнаружив в деле письма некой Лоры, одержимой фанатки, которая писала мне о своем намерении меня убить: я-де писатель ее жизни и не хочу сделать ее своей героиней, так пусть никакой другой женщине не достанется место в моем сердце и на моих страницах.
Следователь представил суду эти угрозы в письменной форме, оправдывающие, в случае необходимости, ношение огнестрельного оружия, должным образом зарегистрированного. Упомянутая Лора не указала в письмах ни своей фамилии, ни адреса, однако ее подробно описала и подтвердила реальность ее действий – еще один приятный сюрприз – Самира Элькауи, моя коллега из «Клиши-Палас». Поскольку жалобы на эту биполярную читательницу я не подал, полиция не стала тратить время на поиски.
Что до регулярного семейного насилия, которому подвергалась Полина, оно было подтверждено не только медицинским заключением, но и свидетельствами управляющего и мадам Вуазен, которая написала следователю об откровениях своей молодой подруги. Все сходилось: бедная Полина, жертва извращенца-нарцисса, компенсирующего беспочвенной ревностью и побоями свою сексуальную несостоятельность, не могла уйти от него, оберегая покой их ребенка.
Допрашивали меня не больше четверти часа. Перед следователем, секретарем суда и адвокатом, сидевшими вокруг моей кровати в стерильных халатах и бахилах, я лишь подтвердил показания Максима: по звонку управляющего мы примчались в больницу к Полине, после чего, движимые праведным гневом, отправились к ее мужу пригрозить, что донесем на него, если он не прекратит истязать жену.
– Вы его били?
– Да не то чтобы… Только припер к стене, чтобы урезонить.
– А ваш друг Максим Де Плестер? Это ведь рецидивист, некогда известный своими зверствами.
– Он как раз меня удерживал. Все, что о нем рассказывают, неправда. Он был жертвой политической махинации, судебной ошибки, замаскированной под процессуальные нарушения…
– Как бы то ни было, мы не станем вам этим докучать, – поспешно перебил меня следователь. – Вскрытие показало, что падение тела на плиты вполне объясняет происхождение ушибов. Да и заключение баллистической экспертизы однозначно: вы стреляли в состоянии необходимой обороны. Учитывая отсутствие судимостей, дело будет закрыто очень быстро. Скорейшего выздоровления.
