Эрик Сигал - Мужчина, женщина, ребенок
– Пока сесть, и я перевяжу вам рану.
Пока она накладывала ему новую повязку, Боб завел учтивый разговор.
– Я думаю, вам нечасто приходится заниматься таким делом, раз вы – патолог.
– Патология занимает у меня только два дня в неделю. Все остальное время я – обычный врач: сломанные руки, корь, плачущие дети. В Сетэ, где я живу. Вы знаете Сетэ?
– Доктор, все, что я знаю, это лекции и официальные экскурсии. Знаете, римские развалины, акведук…
– Ужасно интересно, – сказала девушка саркастически. – И вы вернетесь к себе, так и не увидев прелестную рыбачью деревушку, где родился и умер поэт Валери. Я не могу этого допустить. Слушайте, я закончила на сегодня – позвольте мне отвезти вас туда прямо сейчас. Самое подходящее время.
– Боюсь, что я не могу, – сказал Боб.
– Заранее с кем-то сговорились?
– Ну, да, нечто вроде … (я не просто сговорен, я женат).
Ее темные глаза были устремлены на него.
– Будьте откровенны – будь я мужчиной средних лет, вы бы согласились, верно? – Николь говорила добродушно.
Боб смутился.
– Поехали, профессор, морской воздух будет вам полезен. Если хотите, по медицинским показаниям.
Боб не успел опомниться, как они уже ехали на юг в красной «Дофине». И девушка оказалась права. Свежий морской ветер прочистил ему голову и поднял настроение.
– Откуда у вас такой хороший английский, доктор?
– Николь, – поправила она его. – У нас сейчас в разгаре французская революция, так что мы перешли на обращение по имени. Я провела год в вашем городе.
– В Кембридже?
– Нет, в Бостоне. Я была там на стажировке. Это было замечательно.
– Почему вы там не остались?
– О, у меня было искушение. И глава моего отделения был готов помочь мне своими связями. Но, в конце концов, я решила, что самые лучшие медицинские факультеты не могли бы заменить мне то, что у меня есть в Сетэ.
– А что именно?
– Море. И особое чувство, что там я дома.
– Вы имеете в виду семью?
– Нет. У меня никого нет. Моя семья – это деревенские жители. И я там родилась, и там хочу умереть. К тому же им нужен молодой врач. Моя приемная находится прямо над самой лучшей кондитерской во Франции.
– А что у вас в Монпелье?
– Я работаю там, чтобы иметь возможность при случае помещать в городскую больницу жителей Сетэ.
– Вы, кажется, очень счастливы?
Девушка смотрела на него с улыбкой. Ее загорелое лицо светилось в лучах заходящего солнца.
– Некоторые думают, что я сумасшедшая. Я, на самом деле, отказалась от места в Париже. Но поскольку я руководствуюсь в жизни своими собственными представлениями, то могу сказать, что я – очень счастливая женщина. А вы счастливы, Боб?
– Да, – отвечал он и, воспользовавшись этой возможностью, прибавил: – Я очень счастливо женат.
Они летели по шоссе. Налево было Средиземное море..
29
Сетэ была похожа на маленькую Венецию. Кроме трех небольших мостов, старый порт был полностью окружен каналами.
В ресторане шли громкие разговоры на южном диалекте, раздавались хриплый смех и пение под аккомпанемент звенящих бокалов.
– Что они празднуют? – спросил Боб, когда они сели за столик на улице.
– Дневной улов, революцию или, может быть, просто жизнь, – отвечала девушка.
Николь заказала местную тушеную рыбу и белое вино. Бобу становилось все больше не по себе. Все это все больше походило на свидание. Может быть, ему все-таки следовало уехать с Харрисоном.
– Вы замужем? – спросил он.
– Нет, и никогда не выйду замуж.
– О, – сказал он.
Потянувшись через стол, она коснулась его руки.
– Но я не краду чужих мужей, Боб. Я – не Цирцея. У меня были связи с женатыми мужчинами, но только по взаимному согласию.
Ее прикосновение к руке почему-то не произвело успокаивающего воздействия, на которое оно было рассчитано.
– Николь! Salut, ma jolie professeur de médecine[12]! – голос, похожий на рычание медведя, возвестил о появлении краснолицего пожилого мужчины в расстегнутой рубашке.
– А, – шепнула Бобу Николь, – нас намерен почтить своим посещением сам господин мэр.
Мужчина обнял Николь, и они расцеловались в обе щеки. Затем мэр повернулся к Бобу:
– Salut. Je m’appelle Louis. Et toi[13]?
– Это Боб, – сказала Николь. – Профессор из Америки.
– Из Америки? – Приподнял брови Луи. – Ты за войну или против?
– Против, – сказал Боб.
– Отлично, – сказал мэр, усаживаясь без приглашения. – По этому поводу надо выпить. – Он сделал знак официанту принести его обычный мускат. Затем мужчина закурил и снова адресовался к гостю Николь:
– Итак, Бобби, что ты думаешь о нашей революции?
– На самом деле, все, что я видел, это дубинку полицейского.
– Они его ударили? – спросил Луи у Николь.
Девушка кивнула:
– Это было рано утром, и им нужно было разогреться.
– Свиньи, – пробормотал Луи. – Лучше бы они поискали мерзавцев, бросивших бомбу в Джи-Си-Ти.
– Это что такое? – спросил Боб у Николь. Он смутно припомнил, что Харрисон говорил о какой-то бомбе.
– Это наш крупный профсоюз, – отвечала девушка. – Несколько дней назад кто-то бросил туда коктейль Молотова.
– Свиньи, – ворчал Луи. – Но я скажу тебе, Бобби, на этот раз выиграют рабочие. Правительство их боится. Греннельское соглашение будет первым шагом в этом неизбежном процессе. Кстати, что ты думаешь о Помпиду?
– Я полагаю, у него есть все основания нервничать, – отвечал Боб.
Луи рассмеялся.
– Нервничать? Да у него не осталось сухой пары штанов. На этот раз рабочие заставили этих господ в Париже проснуться. Мы здесь не глухая рыбацкая деревушка. У нас кругом промышленные районы. В Фронтиньяне строят нефтеперегонные заводы. И мы производим engrais.
– Что такоe engrais? – спросил Боб у Николь.
– Удобрения, – отвечала она.
– Николь, – сказал Луи, – говорил я тебе, какой фантастический лозунг я придумал для производителей engrais? Послушай: «Не будет денег, не будет дерьма». Здорово? – Он самодовольно захохотал.
– Это – это оригинально, – откликнулся Боб.
– Послушай, – произнес Луи, резко меняя тему. – Мне нужно встретиться с моими товарищами. Приходите завтра на ланч с Марией-Терезой и со мной.
– Я… я возвращаюсь в Штаты, – сказал Боб.
– Разве только если у тебя отрастут крылья, – сказал мэр. – Пролетариат держит страну за яйца. И мы намерены заставить этих жирных котов в Париже попотеть как можно дольше. Так что видишь, больше ничего не остается делать, как пить и говорить о политике. Этим мы завтра и займемся. Чао, Бобби. Пока, крошка. – Он поцеловал Николь и отошел.
– Интересная личность, правда? – сказала Бобу Николь. – Можешь себе представить, чем стала бы Франция, займи он место де Голля?
– Да, – улыбнулся Боб. – Она стала бы Италией.
Николь засмеялась.
– Вы шутник, – сказала она.
– Нет, я думаю, я немного пьян. Следовало ли мне вообще пить это вино?
– Не беспокойтесь, – сказала девушка. – При вас врач.
Боб отпил еще глоток муската Луи и посмотрел вопросительно на Николь.
– Вы начали объяснять, почему вы никогда не выйдете замуж.
Она пожала плечами:
– Я просто знаю, что не выйду.
– Но почему?
– Может быть, я сумасшедшая, но я думаю, что семейная жизнь не для всех. Во всяком случае, не для меня. Я слишком люблю независимость, но это еще не означает одиночество.
– Я уверен, – перебил ее Боб, – такая привлекательная женщина, как вы… – он остановился. Мужчине не хотелось, чтобы его слова обнаружили, насколько он поражен ее красотой. – Вам не захочется когда-нибудь иметь детей?
– Я думала об этом. Я полагаю, они у меня будут. Если я найду кого-то, кто мне понравится настолько, чтобы завести с ним ребенка.
– И вы будете одна его растить?
– А почему бы и нет?
– Это какой-то… чересчур передовой взгляд.
– Вы хотите сказать «небуржуазный»? Я думаю, у меня хватит сил одной растить ребенка. И Сетэ определенно небуржуазное место. Выпьем еще?
– Спасибо. Я уже выпил более чем достаточно.
– Выпейте еще. Я же за рулем.
Не то чтобы Боб был пьян, но он чувствовал, что теряет контроль. Мужчина старался вести абстрактную и невинную беседу: о конгрессе в Монпелье, о Герберте Харрисоне, о книге, которую редактирует Шила.
– Вы, должно быть, очень ее любите, – произнесла Николь.
– Из-за нее я верю в брак, – отвечал Боб.
– Я завидую вашей вере, – сказала Николь Геран, и впервые ее манера показалась ему грустной.
Николь и Боб выпили кофе. Становилось поздно. Местечко затихало.
– Мне действительно нужно возвращаться, – сказал Боб.
– Да, – согласилась женщина и встала. – У вас неловкий вид. Это либо усталость, либо ваша рана или моя личность.
Боб подумал, что ему нужно протестовать, но ее тройной аккуратный диагноз был неоспорим.
– Пошли, – сказала Николь. – Через двадцать минут вы будете в постели.
