Дэвид Духовны - Брыки F*cking Дент
– Не херня, иди глянь.
Марти осторожно прокрался обратно, почти боясь смотреть в телевизор. Замер на безопасном расстоянии, уже в комнате, но предельно далеко от экрана. Тед исподтишка нажал на кнопку воспроизведения в проигрывателе и пожаловался:
– Отыгрываются.
– Херня.
– Две подачи, два сингла. Первый и второй, один аут, вторая половина девятого иннинга, Джордж Скотт ведет.
– Вроде формы не домашние.
– Как ты различаешь вообще? Все ж зеленое.
– Дома играют, на Фенуэе.
– Понятия не имею, может, они на Стадионе[201].
– А.
– Госсидж в игре.
– Вижу я Гуся. Если они на Стадионе, ты почему не там?
– Взял отгул, побыть с отцом.
– Я, видимо, устал. Все и впрямь зеленое.
– Похоже, лекарства хрен знает что с твоей головой делают. Говорю тебе, чувак, легальные наркотики тебе не в жилу. Неспроста они легальные, между прочим.
– Может, и так.
И тут Джордж Скотт, как по заказу, рванул к стенке правого поля. Тед изобразил ужас:
– Черт. Нет!
– Что? Давай, давай, гони, гони! (И мяч вылетел, ушел, во дела.) Да!
Тед выключил телик и буркнул:
– Бля!
– Ты зачем выключил?
– Всё. Шесть-пять в пользу Бостона.
– Ну да, но я ж хочу поликовать!
– Не будь заразой, победитель.
Марти сплясал победную джигу, на щеках вновь появился цвет.
– Рак легких? Какой такой рак легких? Меня лечит Джордж Скотт! Хуй тебе, Тедди, торопыга ты, сукин сын, любитель «Янки».
Тед глядел, как его воодушевленный папаша кружил по комнате, кляня весь мир. Счастливее некуда. Тед – тоже.
37
Молодой отец теперь не так уж и молод. Сын выжил, ему уже десять с лишним. Черт бы драл, он не помнит, десять его сыну или одиннадцать. Попаду я в ад за такое, думает он. Пытается смотреть игру. Жена его не выносит. Он знает. Так ему и надо. Он ее больше не любит. Отдалившись от сына, он отдалился от всего. Пока не случилась она. Другая женщина. Но с нею он быть не мог. Нельзя. Так не делается. А делается у него вот что. Включает игру, а это знак его жене и сыну, что его дальше не трогать, и в этом покое он погружается в мысли, глубже и глубже. Она ждет его, она – там. И в том пространстве они займутся любовью, выстроят дом, родят других детей. И эти дети вырастут по законам фантазии и его воображения. Но она не состарится. Как же ей всегда оставаться молодой и красивой? А почему нет? Это его мир, бескрайний, нерушимый. Чтобы туда попасть, нужны время, тишина и покой, но он добирался туда, и с каждым разом тот мир оказывался зримее. Словно божок, он проецирует свой мир на телеэкран. Не смотрит он бейсбол – он смотрит себя. Поначалу тот мир был прозрачным, не толще бумаги, но теперь набрал веса, плотности, глубины. В нем появился горизонт. Стало можно трогать предметы. Трогать ее.
Вот она. Он идет к ней. Жена хлопает дверью, чует другую женщину. Жена бьет тарелку, сын говорит какую-то глупость – это все приказы на выход, повестки о выселении, и он, вечно раздраженный глава семьи, неохотно подчиняется им. Он идет с ней рука об руку по первозданному карибскому пляжу. Чайка глядит на него и говорит: «Пап?» Это его сын. У сына здесь есть представитель: чайка – его микрофон, так дети играют в кукольный театр, чайка роняет помет ему на плечо. «Пап? Пап?» Оно проступает, не отвертеться. «Проступает» – здравый смысл. Подчиняться призывам этого мира – тоже долг, в конце концов. Он покидает мир своих мыслей и возвращается в настоящий. Но вновь и вновь он укрепляет фундамент. Его мир – тоже настоящий и никуда не девается. Там не останешься. Ему там не жить, но он может возвращаться туда когда пожелает, потому что этот мир – его. В одном мире он будет один, и не один – в другом. Этот мир – его и ее. Его.
38
16 сентября 1978 года
«Носки» ушли в отстой, а «Янки» – ввысь, но не в Бруклине: в Бруклине «Носки» продолжали восхождение. Тед приучился употреблять кофе и траву еще до рассвета, сидя на крыльце. Стерег прилет газеты. Дальше ее можно было либо выбросить, либо припрятать под кроватью и залечь поспать еще на пару часов, пока бодряк от кофе и расслабон от травы боролись за его усталый мозг.
Через несколько часов Тед «просыпался» вместе с Марти. Помогал ему облачиться в фанатские одежки «Красных носков».
– Ты себя не чувствуешь чуточку глупо – взрослый человек, а носишь символику спортивной команды, как малолетка?
– Нет, – ответил Марти. – Мне нравится. Она меня определяет. Как оперение – птицу.
Затем они шли к киоску Бенни. Сегодня, после поддельной победы Бостона, – никакой коляски, никакой трости. Марти шел как кум королю. Упадок «Носков» – а значит, и Марти – завершился.
Седые пантеры при подготовке сцены проявили рвения чуточку с перебором. Но, с другой стороны, заняться-то им было нечем, нечем абсолютно. Первый признак сверхусердия Тед засек при появлении мальчика-разносчика «Таймс» на велосипеде – тот несся к ним и вопил:
– Бля бля бля хуесосы мать их сосать ебать в жопу взасос сиськи соски бляди «Янки»!
– Мне нравится этот пацан, – сказал Марти и крикнул мальчишке: – Что стряслось, пострел?
– «Носки» выиграли? – спросил Тед неуверенно, суфлируя мальчику. В смысле эксперимента с матерщиной пантеры явно дали пацану карт-бланш. Выходило у него вполне талантливо. Хорошо так, убедительно.
– «Носки» выиграли! Бля-а-а-а-а-а-а-а-а… – И погнал дальше, а «бля» тянулось за ним, как звуковой выхлоп.
Тед приметил, что Штиккер, ярдах в двадцати от них, показывает пацану знаками, чтоб немножко притушил фитиль. Ребенок явно перестарался, но мило – вроде немного печального Дона Ноттса[202].
Следом мимо, а вернее сказать, чересчур прямой наводкой к ним с Марти протопал еще один подозрительный парнишка в манишке.
– Черт бы подрал «Красные чулки» из града Бостона! – объявил он в манере девятнадцатого века и пошел дальше.
Надо выдать тому парню кое-какие замечания, подумал Тед, обновить ему хренову пьесу. Они с Марти уже приближались к киоску и к собравшимся старикам, но тут из окна выглянула Бетти и впервые в жизни произнесла деревянно, неискренне и прямо-таки странно:
– Шестьдесят лет ждал и дождался, Марти. – Она глянула на что-то – в бумажку подсматривает, что ли? В сценарий? Иисусе Христе.
Марти крикнул в ответ:
– Тебя я бы и еще шестьдесят подождал, милая Бетти.
Бетти глянула на пантер и вскинула руки: мол, а теперь что? Импровизировать она явно не готовилась. Перепугалась и закричала:
– Вперед, «Носки!» Проклятье Малыша! К черту «Янки»! Бамбино! Яссс-се-стремски![203] – Перебрала все великие хиты бейсбольных клише, после чего захлопнула окно.
Пантеры, смеясь, двинулись Марти навстречу. Стоило Марти отвернуться от кого-нибудь из них, как Теду немедля преувеличенно подмигивали или показывали знаком «о’кей».
– Айвен, а ну иди, проверим твой возраст.
– Ну наконец-то, – ответил Айвен.
Бенни – точнее, его рука – высунулся из киоска, и раздался голос Бенни:
– Вот тебе газета, Марти. Твоя особая газета. Специально для тебя.
– Что тут происходит, идише-театр? – спросил Тед так, чтобы поняли только пантеры. – Есть, Бенни, спасибо. – Тед забрал газету, чтобы не дать Бенни нагрешить плохой актерской игрой еще сильнее.
Танго Сэм взял Марти за руку, словно собрался с ним танцевать, а у Марти был такой вид, что он и не откажет.
– Марти, – сказал Танго Сэм, – преуспевший рекламный воротила и давнишний фанат «Носков», выглядишь сногсшибательно, одолжи полтинник.
День складывался удачно.
39
Что-то в Теде менялось. Он не понимал, что происходит, однако чувствовал: что-то хорошее. Ему это было странно, поскольку обычно он не понимал, что происходит, но чувствовал, что плохое. Он где-то вычитал, что все клетки тела обновляются примерно каждые шесть лет – или вроде того – и все обнуляется, как спидометр у машины. То есть каждые шесть лет ты – буквально новый человек. Все в тебе делалось иным, к добру ли, к худу ли, с головы до пят. Интересно, а душа тоже линяет, как змеиный ангел? Потому что это он и чувствовал – будто душа у него сбрасывает шкуру.
Как-то утром, примерно неделю спустя, Тед проспал и вылетел из постели. Десятый час. Черт. Он выскочил на крыльцо – убрать газету. Подобрал ее и уже замахнулся, чтобы швырнуть в мусор, но тут услышал:
– Тед, ты что делаешь?
Марти смотрел на него в окно. Теда застукали.
– Разбираюсь, кто это ворует у тебя газеты.
– И кто же?
– Ну, я пока не разобрался.
– Но сегодня-то принесли?
Тед глянул на газету в руке:
– Ага, сегодня да.
И в этот миг на сцену выкатился на велосипеде чрезмерный, сверхматерный пацан Дон Ноттс с воплями:
– Соски-сиськи-письки-бля-а-а-а-а-а-а…
Для Марти это означало одно: «Носки» опять выиграли. В нужной мере счастливо отвлекшись, Марти торжествующе вскинул кулак и убрался из окна.
