Диана Чемберлен - Ребенок на заказ, или Признания акушерки

Я достала из сумки мобильник и набрала наш домашний номер. Телефон звонил четыре раза, пока я ждала, закусив губы. Потом я услышала голос.

– Привет! – Казалось, что Сэм говорит в соседней комнате. – Здесь Сэм, Тара и Грейс, и я надеюсь, что вы оставите для нас сообщение. Пока!

Я долго смотрела на телефон в своей руке, а потом заплакала, прижимая его к сердцу. Я села на стул рядом с кухонным столом и разрыдалась так, что слезы лились на его мраморную поверхность. Я думала, что острота горя, душераздирающая боль уже прошли, но этого явно не случилось.

Я приходила в себя минут двадцать. Потом снова взглянула на телефон, на этот раз с внутренней решимостью. Нужно сменить приветствие. Но дело было в том, что я понятия не имела, как это делается.

И еще мне пришло в голову: а что скажет Грейс? Я помнила ее реакцию, когда она вошла в спальню и увидела, что я упаковала все вещи Сэма в черные мешки для мусора, чтобы отдать их в благотворительную организацию. Прошло две недели с тех пор, как его не стало, и я ощутила острую потребность избавиться от всех вещей, которые ему уже никогда больше не носить. Я слышала, что некоторые женщины хранили одежду своих мужей годами, но у меня сердце рвалось на части, когда каждое утро я видела в шкафу его костюмы, деловые и спортивные, и рубашки.

– Ты уничтожаешь память о нем! – закричала Грейс, увидев мешки. Я хотела ее обнять, хотела поплакать вместе с ней, но она оттолкнула меня и убежала в свою комнату. Я подумала тогда, что завтра она со мной заговорит, но с тех пор прошло уже двести завтра, а мы были все так же далеки друг от друга. Почему я так быстро избавилась от вещей Сэма? Было ли это нормально? Я думала, что мне это поможет. Но не подумала о том, каково мне будет видеть на их месте пустоту.

Я взяла телефон и нажала несколько кнопок, пытаясь понять, как изменить приветствие. Грейс все равно, скорее всего, не заметит. Она никогда не пользовалась домашним телефоном.

Я занималась телефоном, когда она вошла в кухню. Я вздрогнула. Я не догадалась, что она вернулась домой раньше меня, и надеялась, что она не слышала моей истерики. С самого начала я чувствовала, что должна быть сильной ради нее. Я торопливо выключила телефон, чтобы она не увидела, чем я занималась.

– Что ты делаешь? – Она подозрительно смотрела на телефон в моих руках.

– Я подумала, что нужно сменить приветствие, – призналась я. – Но я не помню, как это делается.

– Ты хочешь убрать папин голос?

Я пыталась понять, прозвучало ли в ее словах обвинение.

– Да, – сказала я. – Я думаю, пора это сделать.

Она по-прежнему смотрела на телефон, а не на меня.

Потом потянулась за трубкой.

– Пожалуй, я сумею это сделать, если ты хочешь.

– Я была бы очень благодарна.

Ловко нажав несколько кнопок, она сказала: «Привет, это Грейс». Потом протянула мне телефон, и я смотрела на него, не понимая, чего она от меня хочет. Бросив на меня взгляд, ясно говоривший «ну и тупая же ты», она нажала кнопку. – Я скажу: «Это Грейс», а ты добавишь: «И Тара», а потом я закончу. Поняла?

– Да. Хорошо. – Я придвинулась к ней ближе, наши головы соприкоснулись, и я ощутила запах ее шампуня. Я так тосковала по этому запаху! У меня образовался ком в горле.

– Привет, это Грейс.

– И Тара.

– Оставьте для нас сообщение, – сказала она и повесила трубку. – Вот и все.

– Спасибо. – Я улыбнулась.

– Всегда пожалуйста. – Она взяла яблоко из вазы с фруктами и направилась к двери. Я хотела схватить ее в объятия. Я хотела задержать ее в кухне. Я хотела спросить: «Ты смогла заснуть после своего кошмара? Расскажи мне, как у тебя прошел день. Кто твой любимый преподаватель в этом семестре? Ты говорила с Кливом?»

Но я заставила себя удержаться, потому что то, что только что между нами произошло – пусть это было что-то незначительное, – показалось мне чудом, и я не хотела разрушить это впечатление.

21

Анна

Вашингтон, округ Колумбия

Брайан и я сидели напротив Дуга Дэвиса, специалиста по трансплантации в детском отделении. Он листал объемистую историю болезни Хейли. Вынув из пачки один листок, он положил его на стол и постучал по нему пальцем.

– У меня здесь результаты анализа ткани ее костного мозга, – сказал он, – и, к сожалению, у нее клетки такого типа, что будет трудновато подобрать донора. Но не невозможно, так что для пессимизма оснований нет. – Он посмотрел прямо на меня. Значило ли это, что я выглядела пессимистически? Я была до смерти перепугана. Разве это одно и то же?

Было странно находиться в детском отделении без Хейли. Она гостила у Мэрилин и девочек, и я не могла дождаться, когда сегодня вечером услышу все о ее пребывании там. Я была рада дать ей возможность сменить обстановку, но три дня без нее давались мне тяжело. Я тосковала по дочери. Мысль вернуть ее в больницу для очередного сеанса химиотерапии была мне ненавистна.

Утром она мне позвонила, и сразу можно было сказать, что она чудесно проводила время со своими двоюродными сестрами. Они катались на домашнем катке, устраивали пикник на заднем дворе, ходили в кино и часами бродили по магазинам. От последнего способа времяпрепровождения я была не в восторге, но мне хотелось, чтобы Хейли получала от жизни как можно больше удовольствия. Если ей нравится шататься по магазинам, так пусть шатается, черт побери!

– Вы можете протестировать нас сегодня? – спросил Брайан доктора Дэвиса. – Я не понимаю, почему с этим нельзя поторопиться. Почему никто не берет соскоб с внутренней стороны наших щек?

Доктор Дэвис улыбнулся. Он был такой молодой. Однажды утром я проснулась, и все врачи, с которыми мне приходилось иметь дело, стали вдруг моложе меня.

– Мы посмотрим, есть ли у вас совместимость, – сказал он. – Но родители обычно последний источник, к которому мы прибегаем. Совместимость здесь бывает крайне редко. Лучше всего, конечно, братья и сестры. У Хейли есть братья или сестры?

Я открыла было рот, чтобы заговорить, но Брайан меня опередил.

– У нас был еще один ребенок. – Он откашлялся. Поправил очки. – Девочка. Она исчезла вскоре после рождения. Мы даже не знаем, жива ли она.

Его слова меня потрясли. Это были мои слова. Слова, которые обычно говорила я. Слова, от которых у меня сжималось горло, когда я их произносила. Брайан ни разу не упомянул о Лили с того самого дня, как два месяца назад он внезапно появился в палате у Хейли. Думала ли я, что он забыл нашего утраченного ребенка? В его голосе прозвучала подлинная скорбь. Это была настоящая пытка для меня. Ведь все эти годы я думала, что я одна с этой скорбью.

– Какая трагедия. – Доктор Дэвис снял очки. – И для малютки, и для Хейли, – сказал он. – Когда речь идет о детях одних родителей, есть один шанс из четырех, что среди них найдется подходящий донор. Если же принять в расчет все население, то это один шанс из двадцати пяти тысяч.

Внезапно мною овладел удививший меня саму гнев – на Брайана, на весь мир. Мне стоило большого труда сдержаться. Если бы мы не потеряли Лили, у нас был бы один шанс из четырех, чтобы спасти Хейли. Как это все было просто!

– У нее есть двоюродные сестры, – сказала я, думая о том, как можно вычислить, кто из них оказался бы подходящим донором. – Четыре девочки. Это дети сестры Брайана.

– Мы их всех обследуем, – сказал он. – Но, вероятнее всего, мы обратимся к глобальной базе данных. Если среди них окажутся подходящие, мы возьмем у них анализ крови. Доноры всегда находятся, – сказал он ободряюще. – Весь вопрос только в том, насколько быстро.

Я подумала обо всех историях, которые слышала о людях, умерших в ожидании пересадки. Я вспомнила о маленьком мальчике, лечившемся в детском отделении, когда Хейли была еще совсем малышкой, и как ему не смогли вовремя подобрать донора. Меня начало трясти, словно от холода.

– Мы будем держать Хейли на поддерживающем режиме, пока ищем донора, – сказал доктор Дэвис. – Хорошая новость, что у нее, возможно, отрастут волосы, – улыбнулся он. – По крайней мере, на время.

– Почему на время? – спросил Брайан, и я поняла, что он не видел ее волос с годовалого возраста. Тогда они у нее были пушистые и почти белокурые. Сейчас, в двенадцать лет, она увязывала их в хвост. Длинные завитки выбивались из-под эластичной повязки и падали ей на лицо. Ей было все равно, как она выглядит. Мне хотелось, чтобы она дожила до того возраста, когда ей не будет это безразлично. В сущности, я сама не дошла до такого возраста, я по-прежнему мало за собой следила и даже не пользовалась косметикой, если только мне не приходилось выступать публично. Мне было не важно, похожа она на меня или нет. Я только хотела, чтобы у нее был шанс решить, какого типа женщиной она хотела бы стать.

Всю дорогу до Александрии мы с Брайаном молчали. В Олд Таун мы остановились выпить кофе и сели с чашками на скамейке на набережной. Река Потомак расстилалась перед нами серебряным листом. Слева от нас покачивался прогулочный катер. Мне хотелось, чтобы все испытываемое мной в этот момент стало достоянием Хейли. Чтобы она видела этот катер. Чтобы она поплавала на нем. Чтобы она сидела на скамейке и любовалась серебристой водой. Чтобы она попробовала карамельный кофе. Я не могла ни видеть, ни нюхать, ни касаться чего-либо без отчаянного желания, чтобы и она смогла испытать все это.