Максим Бутченко - Художник войны
А пока прошло пятнадцать минут, и внезапно поле накрыла тишина. Так резко, что от безмолвия зазвенело в ушах. Художник лежал в окопе и перечислял всех святых, которых знал. Он обращался к чему-то высшему, парящему над этим адом на земле. Просил помощи, как просит ребенок своих родителей загладить боль, когда ударился. Приподнявшись, он осторожно выглянул из окопа – поле боя похоже на картинку из фильма о Второй мировой – скрюченные тела, горящие танки, оторванные конечности – все это виделось декорацией советской эпопеи о войне.
Запищала рация – он совсем о ней забыл.
– Вызываю базу, кто слышит, позывной Художник, – глухо сказал он, опираясь спиной о стену окопа.
В ответ – шуршание звуковых волн. Никто не отвечает. Через несколько минут он повторил призыв. И тут рация ожила:
– Это Моторола, ты как, Художник, ранен?
Ровенчанин выдохнул: значит, не все потеряно, может, как-то выберется.
– Что делать? На поле много раненых, – сообщил он.
– Черт с ними, мы им не поможем, даже если захотим, жди, – сказал Моторола и грязно выругался, обозвал «укров» всеми известными ему ругательствами.
Но на самом деле – кто такие «укры»? Почему они так ожесточенно обороняются? Если в их фашистской идеологии столько ненависти к жителям Донбасса, то зачем самим погибать. Разве не самоубийство – удерживать аэропорт столько месяцев, находясь в полуразрушенном здании и живя под постоянными обстрелами. Или им так промыли мозги, что они готовы стать смертниками во имя киевской «хунты».
Художник размышлял и не находил логическую последовательность – кто его враг, что им движет, как его уничтожить?
В 13.00 часов он опять услышал нарастающий гул танков. Оказывается, к аэропорту прибыли российские войска на новеньких модернизированных Т-72 – их почти три десятка. В авангарде – русские десантники. Они рассредоточились по позициям и вышли к терминалам. По аэропорту били из всех орудий. Десант дошел до старого терминала, когда их накрыло украинскими «Градами» и «Ураганами», но наступление это не остановило. Поэтому российские солдаты заняли здание старого терминала, прилегающую гостиницу и гаражи. Закрепившись, через полчаса продолжили двигаться к новому терминалу, недалеко от которого лежал в окопе Художник.
Русские танки неминуемо приближались, засыпали здания снарядами. Техники и людей было так много, что казалось – это сражение на Курской дуге. Это перелом в сражении.
Оглянулся назад – танки уже недалеко, и он выдохнул. Но когда как раз в ту секунду началась бомбежка – прилетела украинская авиация. Грохот от бомбардировки, разрывающий перепонки, сосредоточился в одном месте, одной точке. Казалось, только лишь одни звуки взрывов могут вывернуть человека наизнанку. Несколько танков свернули вправо от терминала, парочка сразу загорелись, а остальные продолжали продвигаться вперед.
Художник короткими перебежками присоединился к десантникам. Почти вся техника осталась позади, несколько русских засели в расщелине между плитами перед терминалом и прикрывали своих огнем. Впереди вэдэвэшник стрелял по пробоинам в здании, подавлял огневые точки. При поддержке огня танков большая группа прорвалась к первому этажу нового терминала.
Художнику до здания оставалось метров пятьдесят. Он рванул, пригнулся, побежал вперед просто наудачу. Украинские военные изредка отстреливались, пули ложились где-то рядом, траектория полета каким-то образом смещалась вбок. Подбежав к рваной дыре в здании, усыпанном бетонными балками, осколками ракет, стеклами, он прильнул к стене, не решаясь заглянуть внутрь.
И тут перед ровенчанином открылся вид на поле перед терминалом. Поражающая воображение картина – дым из подбитых танков рвался темными полотнищами в небо, искореженные корпуса грузовиков, между ними лавируют новые Т-72, солдаты прорывается вперед. Кое-кто падает, как жестяная банка в тире. То тут то там раздаются взрывы – украинцы стреляют из гаубиц, расположенных в Песках.
Художник наклонил голову к дыре в здании, просунулся осторожно вперед. Внутри – усыпанный стеклами пол, баррикады из стульев, укрепленные мешками с песком, чуть дальше магазин – разбросанные товары с полок, обвалившийся кусок перекрытия. Слева – у следующего проема – валит дым. Непонятно, что там. И стрельба. Просто адская. Десантники проникали в проемы по одному, прикрывая друг друга, но их тут же накрывали пулеметным огнем со второго этажа и внутренних баррикад. Кое-где им все же удавалось дойти ближе и закрепиться.
Художник рванул к куску поваленного бетонного блока. Несколько секунд – и он в относительной безопасности. Поднял над собой автомат, дал очередь по второму этажу. Через секунду выглянул, чтобы осмотреться. Это заняло ровно три секунды. Три. Но картина, которая предстала перед ним, словно тянулась часы. Внутри здания на баррикаде из мешков с песком виднелся проем. Скорее всего, кто-то попал из гранатомета и несколько мешков разворотило, так что образовался проход. Трое десантников бежали к проему, чтобы прорваться внутрь. Но у раскромсанного, изорванного входа лежал украинский солдат. От взрыва гранаты его ранило, украинец был неподвижен, казалось, будто он мертв. Первый десантник подбежал к проему, стрельнул в дыру, второй приблизился со стороны Художника, а третий прикрывал их обоих. Как раз в этот момент ровенчанин выглянул – раздался взрыв: украинский доброволец подорвал себя и троих десантников. Без криков «Слава Украине!» или чего-то подобного. Мог остаться живой, может быть, попал бы в плен. Но предпочел пожертвовать собой. Взрывная волна, смешанная с кровью, сотрясла бетонное ограждение.
Художник инстинктивно пригнулся, сверху посыпалась штукатурка, куски мешков, рядом плюхнулась окровавленная рука. За несколько месяцев на войне Антон видел многое – кишки, внутренности человека, кровь, отрезанную голову. Но никогда не видел, чтобы кто-то вот так умер, принеся себя в жертву. Ради чего? Разве можно вот так – имея шанс остаться живым – подорваться. Зачем, в чем этот сгусток смысла, какие последние мысли мелькали у украинского добровольца? Быть может, это идея, нечто выше страха смерти, желание будущего, на алтарь которого он был готов положить собственную голову? Или жажда мести? Что?
Пока клубы дыма поднимались в центре первого этажа, Художник рванул из здания, вдохнул свежий воздух, и внезапно на него навалилась смертельная усталость. Сегодняшний день выжал из него последние соки. Хотелось убежать куда-то, где не слышно выстрелов и взрывов.
– Художник, прием, – запищала рация голосом Моторолы.
– Я у терминала, – пробормотал тот в ответ.
– Мать твою, бегом ко мне, – приказал командир.
Через минуту ровенчанин уже брел через поле к месту расположения «ополченцев». На первом этаже терминала русским военным все же удалось закрепиться, внутри здания не прекращалась пальба. Художник иногда бежал, иногда просто ускорял шаг, двигался между покореженных танков и изуродованных трупов. Черный, словно вулканический, дым поднимался от старого терминала – здание горело и, наверное, не сможет выстоять. Гарь и трупный запах витали в воздухе. Проходя мимо мертвого тела, он на несколько минут остановился – в сухой, желтой, низкой траве лежал «ополченец». Одна нога вырвана, будто кто-то долго тянул за нее. Куски мяса свешивались обугленными краями с темной, запекшейся кровью. Правая рука неестественно вывернута. Посредине живота в пробитом бронежилете – зияющая бурая рана. Каска сползла, закрыв большую часть лица, но даже так можно узнать знакомые черты.
Художник приподнял каску стволом АК – перед ним лежал мертвый Червонец. Его безжизненные мутные глаза, казалось, полны ужаса смерти, пугающей пустоты. Словно там, за границей человеческой жизни, ничего нет. И это еще больше страшит – на лице у Червонца застыла маска недоумения и изумления от вакуума вне жизни. Пустота – есть ли большее мучение? Поэтому глаза убитого, казалось, выражали жуть от мгновенного, секундного познания отсутствия пространства за чертой бытия. В этом страхе потерялось все – бой, гул, прошлое, родители, семья. Теперь глаза наполнялись мертвыми, пугающими зеркалами, как будто в последний миг Червонец осознал, что ему никогда не дойти до разбитых окон Пентагона.
Художник продолжил путь и вскоре достиг вспомогательного здания недалеко от старого терминала. Под стеной, которая защищала от случайных выстрелов, лежали с десяток раненых, полевая медсестра перебегала от одного к другому. Чуть дальше – кучей сваленные трупы. Разбирать их некогда. Несколько бойцов выглядывали из бетонного блока в сторону терминалов. Моторола сидел на ступеньках здания, рядом – пара бойцов. Те тыкали пальцем в схему подземных коммуникаций, он же подтверждающе кивал головой.
– Художник, подойди, – подозвал его командир. Он смотрел на него уставшими глазами. Рыжая борода свисала клочьями, казалось, он пытался руками вырвать из нее куски. Тяжелый взгляд из-подо лба останавливался на бойцах, переминал их, сжимал в комок и выбрасывал на поле боя.
