Яков Томский - Отель, портье и три ноги под кроватью
– Ты прелесть, Волк. Вяжи меня, Томми. Это мы мигом.
– Малыш придумал это сам, – говорит Алан, по-отечески положив руку мне на плечо.
Я завязываю ему глаза галстуком, и мы начинаем первый раунд – произвольно вытягиваем купюры из каждой категории.
Смотрите на него сейчас, смотрите, как гризли, лишенный зрения, прибегает ко всем своим природным инстинктам. Посмотрите, как запрокидывается его голова и трепещут ноздри. Он берет одну из купюр в лапу и подносит к лицу, нюхает, морщит, водит по ней носом.
– Вот сотня.
– Что за черт? – кричу я. – Ты даже не пощупал вторую купюру.
– Эй, – говорит Джей, водя головой туда-сюда, как все люди с завязанными глазами, – она разговаривала со мной. Дальше.
Для второго раунда мы берем хрустящие бумажки. Обе срезаны с божественного зада, только долларовая – с зада какого-то заштатного божка.
О, гризли нравится эта задачка. Новизна банкноты почти приводит его в исступление. Он фыркает и трясет головой, хрустит обеими бумажками прямо под носом, разминает их, как листья салата. Замирает, как будто далеко в лесу хрустнула ветка, медленно опускает обе руки и роняет бумажку из правой на пол.
– Кирпич, – говорит он, снова поднося сотенную к носу и глубоко вдыхая.
– В самом деле? Может, вы меня водите за нос? Чушь собачья.
– Я тебе говорил, – утешает меня Алан. – Я говорил, что это можно сделать.
– Еще не конец. Третий раунд. Удачи тебе, Джейсон, ты жадная, любящая деньги горилла. Начали.
Для третьего раунда мы с Элом сминаем купюры. Мы скатываем их, ломаем, разравниваем и растираем, пока они не становятся совсем мягкими. Я закрываю глаза – обе на ощупь абсолютно одинаковы.
Гризли не нравится то, что ему вручают. Испорченность сотни, независимо от того, в какой руке она может оказаться, возмущает его. Но посмотрите, голова колеблется из стороны в сторону, он сбит со следа! Он обнюхивает каждую купюру, и каждый раз отказывается от запаха с недовольной усмешкой. Но вот его челюсть напрягается, и он начинает тереть поверхность купюр, одновременно скрести каждую подушечками пальцев. Он незыблем, как гора, и полностью сосредоточен в единении с Богом.
Джей начинает слепо выправлять одну из купюр, любовно втирая ее в колено. Это долларовая купюра, и я смотрю на Алана, покачивающего головой. Расправив, он кладет ее на стол, затем крепко сжимает в кулак вторую и вытягивает руки в воздух.
– Купюра долбаных БОГОВ! – ревет он.
Распахивается дверь в подсобку, и Келли Мэдисон, администратор рецепции, изучает ситуацию. Мы с Аланом в муках победы и поражения, Джей с завязанными моим форменным галстуком глазами и поднятыми вверх кулаками, будто давая знак о начале обряда жертвоприношения.
– Какого дьявола тут творится?! Там очередь у стойки регистрации, и на улице люди, которым нужны такси. Господи, вы оставили там своего коллегу одного? Ты: сними галстук с лица. Ты: надень галстук И ИДИ РЕГИСТРИРУЙ ЛЮДЕЙ, ТЕБЕ ЗА ЭТО ПЛАТЯТ! Что за дерьмо? ЧЕРТ БЫ ВАС ВСЕХ ПОБРАЛ!
Джей встает и стягивает галстук с лица. Он бросает взгляд на измятую сотню в ладони, убедившись в своей правоте, а затем пронзает Келли безумным взглядом. Она отступает.
Джейсон выходит.
Келли смотрит на Эла, Алан – на меня. Келли переводит взгляд с Эла на меня. Я смотрю в дверь в фойе, где вижу очередь на рецепции почти до лифтов:
– Куда, черт возьми, пошел Джей с моей стодолларовой купюрой?
* * *Пока мы не сменили тему, вот еще несколько названий сотенной купюры: «самородок», «порция денег», «рыжая», «стриптизерша», «стольник», «хуннерт», «кирпич», «листок», «Бен», «Бенни» и, в принципе, любое слово, которое используется в тот момент, когда контекст явно подразумевает стодолларовую купюру. Как, например, в фразе «Возьму эти пять двадцаток и обменяю на «бобо».
* * *Итак, жертва нужды, узнав много новых слов, я начал постепенно притираться. Посыльные со временем проникались ко мне. Мои финансовые трудности быстро разрешились. Я выплатил долги за комнату, и за рекой в Бруклине все шло гладко. Стартовая зарплата в два раза превышала ту, что я получал в Новом Орлеане, а сверхурочные зашкаливали. Один сотрудник, носильщик из фойе (в обязанности которого входит доставлять факсы, полировать тележки, гонять горничных, выходящих курить на погрузочную платформу, убирать собачьи экскременты в фойе, ходить за презервативами поздно вечером, спать на пакетах «Федекс» и многое другое), работал тридцать два часа кряду. Я пришел выспавшимся в четыре часа дня и увидел, как он шатается за тележкой, косясь на меня одним глазом и подремывая другим.
– Ты кто?
– Я Том. Мы знакомы. Я был здесь около пяти мес…
– ЗАТКНИ СВОЮ ГРЕБАНУЮ ПАСТЬ!
– Мой косяк.
– Что ты сказал?
– Ничего.
– Приятно познакомиться, – сказал носильщик, цепляясь за тележку, чтобы не упасть.
– Мы знакомы. Не беспокойтесь.
Итак, конечно, мне потребовалось некоторое время, чтобы познакомиться с коллегами. В целом лучший способ сблизиться с сотрудниками гостиницы – это пойти с ними в бар после работы и распить несколько бутылок. В этом чрезвычайно напряженном бизнесе, как и в ресторанном, для такого времяпрепровождения есть предостаточно возможностей, причем каждый вечер. Давайте не забывать: в Новом Орлеане именно швейцар Сэнфорд заставил меня выйти из завязки. Но в Нью-Йорке, выпивая с коллегами, я не всегда узнавал только приятное. Келли Мэдисон, менеджер, смазавшая нам окончание стодолларового испытания, живет за счет стресса, даже вне работы. Еще мой первый начальник ночной смены ясно дал мне понять, что у этих «менеджеров» все не слава богу. Либо стресс, либо наркотики. Наркотики или кражи. Наркотики или еще наркотики.
Ладно, итак, менеджмент: психи. А что до моих коллег… Когда они открылись мне, я не мог поверить, в какое дерьмо эти люди попадали в повседневной суете.
Большинство компаний, которые заказывают несколько номеров в гостиницах, оплачивают номер, но не возмещают непредвиденных затрат (фильмы, мини-бар и т. д.), и поэтому чаще всего гости оплачивают эту часть счета наличными. Я заметил, что мои коллеги перед наличным расчетом неизменно спрашивают гостя, нужен ли ему чек за «непредвиденные» расходы. Если им решительно говорили «нет», я видел, как они отсчитывали сдачу, прощались с гостем, и, как только желтое такси подъезжало к Ньюарк, просто вычитали эти расходы – мол, «гость оспорил» – и клали деньги прямо себе в карманы. Учитывая, как я говорил раньше, что кино и мини-бар – наиболее часто оспариваемые позиции счета, никто не проверяет, когда они были вычеркнуты. Но вычеркивать оплаченные расходы и присваивать наличку? Как гнусно. Любую оплату, при которой гость не требует чека, может постичь та же участь. Это называется кражей.
Все это было частью моего нового дома, нью-йоркской среды. Когда борешься за каждый бакс, недополучение этого доллара может разрушить всю микроэкономику. Посыльные ощущают это, сталкиваясь с каждым клиентом, поэтому, если их «кидают» (термин, обозначающий «работать задаром»), вполне естественно, что они найдут способ отыграться за счет гостя.
А что за человек захлопнет дверь перед лицом посыльного, когда бедный парень вежливо отирается неподалеку за вшивые два доллара чаевых, – что это за человек? Наверняка он не чистил зубы в тот вечер (и вообще их никогда не чистит). А этот звонок ему в три часа ночи, когда кто-то уверенно прошептал в телефонную трубку: «Я трахаю твою жену, пока ты в командировке»? Ну, иногда неправильный номер оказывается правильным.
* * *– Какой кофе ты любишь, Томми? – спросил меня посыльный Трей. – Светлый и сладкий?
Светлый и сладкий; замечательный нью-йоркизм, означающий кофе с большим количеством молока и сахара. Еще одно из моих любимых нью-йоркских словечек – термин «кирпич» в отношении погоды. По сути, он означает «очень холодно». В контексте: «Черт побери, на улице долбаный кирпич».
– Ты идешь за кофе? – спросил я, доставая кошелек.
– Я сам заплачу. Все ребята знают, что ты отличный парень. Не думай, что мы не заметили. Слушай… а эта новая девушка, с таким задом, как думаешь, сможешь ее научить? Ну, вести себя за стойкой? Даже научить ее чему-то вроде «Это мой хороший друг Трей». Она до сих пор спрашивает гостей, нуждаются ли они в помощи, а это резко снижает наш доход.
– Конечно, Трей, не проблема. Я справлюсь с этим.
– Ты хороший парень.
– Мать твою раком.
– Черт, Томми. Пожалуй, я тебе и пончик куплю.
Я только что получил бесплатный пончик за то, что вербально поставил чью-то мать на четвереньки. Что ж, я хорошо продвинулся от статуса клоуна к статусу жителя Нью-Йорка. В ретроспективе это было так, будто вас приговорили к тюремному заключению и вы выдолбили себе место в стене камеры. Я низко наклонял голову, какое-то время ел один в кафе, пережил огромное количество дерьма, но умел за себя постоять, когда было нужно. Через несколько месяцев, когда я вошел в тюремный двор, мои сокамерники включили меня в свой круг, исключив уже других, и повсюду были друзья, которые шутили со мной. Люди обосновывались здесь надолго, они были приговорены к пожизненному. Посыльный Трей познакомился со своей женой в отделе уборки. Пара из «Бельвью» устроила свадьбу в «Бельвью» и пригласила сотрудников «Бельвью». Теперь у них трое детей, и они растут у всех на глазах. Было приятно, что они приняли меня в свою жизнь, медленно и постепенно.
