Татьяна де Росней - Мокко
И вдруг меня осенило. Надо смотреть на машины! А вдруг я увижу «мерседес» цвета «мокко» старой модели? Искать долго не пришлось: машину я увидела на маленьком паркинге, спрятанном за густыми зарослями гортензий. Сердце остановилось у меня в груди.
Коричневый «мерседес»! Тот самый, который чуть не убил Малькольма! Я подошла к автомобилю, глядя на него со страхом и волнением. Он был чистенький, даже блестящий. Я проверила номерной знак. Ошибки быть не могло: 66 LYR 64. На правом крыле вмятина от удара. Небольшая, но все же заметная. Вот то место, о которое ударился мой сын… Меня охватила дрожь.
Вот в этом месте машина, двигавшаяся полным ходом, соприкоснулась с телом Малькольма! 66 LYR 64. Я заглянула в салон. На заднем сиденье – журналы «Psychologies magazine», «ELLE», «Paris Match». Спортивная сумка. Чернильная ручка. Несколько картонных белых коробок с штриховыми кодами и краткими описаниями товаров. «Mascara Haute Définition Volume Plus Châtain Mordoré». «Brillant à Lèvres Pulpissimo Framboise Ecrasée». Интересно, чем нужно зарабатывать себе на жизнь, чтобы, как Эва Марвиль, таскать за собой такой товар? Она косметолог? Визажист?
Я отвернулась от машины и нос к носу столкнулась с мальчиком. Вздрогнула от неожиданности. Ему было восемь или девять. Светловолосый и курчавый, как барашек. Нос усыпан веснушками. Давно он следит за мной? Он стоял, скрестив руки на груди и гордо вздернув подбородок. На нем были бежевые шорты и футболка с какой-то надписью. Мальчик мрачно смотрел на меня и молчал.
Я улыбнулась и пробормотала:
– Здравствуй!
– Почему вы заглядываете в машину к моей маме? – спросил мальчик. – Это машина моей мамы.
Он говорил громко, монотонно, медленно, без интонации. Я не знала, что ему ответить. Он подошел ближе, но продолжал смотреть на меня подозрительно.
– Но вы не похожи на воровку. У воров есть инструменты, чтобы разбивать стекла, а у вас нет инструментов, чтобы разбивать стекла.
Голос у него был странный, какой-то механический, – словно кто-то включил на полную мощность звук у маленького робота. Сын Эвы Марвиль. Значит, у нее есть дети! Она сбила Малькольма и не остановилась. Она, у которой есть собственный сын!
– Ты живешь здесь? – спросила я.
Мальчик не смотрел мне в глаза. Просто в мою сторону.
– У грабителей есть специальные инструменты, чтобы влезть в салон и завести машину. У них есть секретные коды и компьютеры, чтобы грабить банки, и иногда они даже грабят в киберпространстве.
Я еще раз повторила свой вопрос. Но, похоже, ребенок уже потерял ко мне интерес. Он повернулся и пошел к вилле, фасад которой не смотрел непосредственно на море. Она пряталась за более современным зданием. На указателе я прочла ее название.
«EtcheTikki».
* * *Я проследила взглядом за мальчиком, опасаясь, что он решил позвать мать и рассказать ей, что какая-то незнакомая женщина заглядывает в салон их «мерседеса». Однако ребенок не стал входить в дом. Он взял мяч и принялся с ним играть. Он разговаривал сам с собой и время от времени смеялся.
Вилла была просторная, старенькая, но по-прежнему красивая – зелено-белая, в баскском стиле, с красными геранями на подоконниках. Наверное, у Эвы Марвиль большая семья, раз они живут в таком огромном доме… Я тихо приблизилась к входу и рассмотрела у двери пластинку домофона. Дом был разделен на несколько квартир. Ему посчастливилось не стать жертвой современных застройщиков – тех, кто сносит под корень все старинное, чтобы построить на этом месте новомодную жуть. Он находился чуть в стороне от пляжа и уже поэтому не вызвал особого интереса. Я спросила себя, на каком этаже может жить семья Эвы Марвиль. Было еще рано, часов восемь. Возможно, они сейчас как раз завтракали? Кудрявый мальчик играл со своим мячом – одинокая тоненькая фигурка на улице.
Вилла казалась тихой и пустой. Сколько времени я еще буду ждать здесь? Ждать, чтобы сделать… Что? Чтобы сказать… Что? Я понятия не имела. Я присела на скамейку позади паркинга. Нужно подумать, разработать план… Но чем больше я думала, тем более пустой становилась моя голова. Шло время. Я чувствовала себя бессильной, ни на что не годной. Наконец из дома вышел мужчина – высокий, коренастый, с коротко подстриженными волосами. На вид ему было лет тридцать. Одет он был в пестрый летний костюм. В одном ухе у него была сережка (мне всегда казалось, что это только уродует мужчину). Ветер донес до меня запах лосьона после бритья – типично мужской, тошнотворный. Он что-то крикнул мальчику. Мне показалось, что это были слова неодобрения. Ребенок, волоча ноги, пошел в дом. Прижав к уху мобильный, мужчина скрылся среди домов. Кто это был? Муж Эвы Марвиль? Тот самый мужчина, что сидел в машине в день, когда она сбила моего сына?
Я посидела на скамейке еще немного. Из дома вышла пожилая пара с продуктовой корзинкой. На балконе второго этажа появилась женщина лет пятидесяти, брюнетка, и закурила сигарету. Не она ли это? Нет, водитель автобуса сказал, что Эва Марвиль – белокурая и кудрявая. Это не та женщина. Я была разочарована, в то же самое время на душе у меня стало легче.
Я провела у виллы целый час. Целый час без всякой пользы. За это время я ничего не узнала. И Малькольм так далеко… Я почувствовала, что до боли соскучилась по сыну. Я положила руки на живот, туда, где когда-то носила его. Потом встала и направилась по дороге, ведущей к Мысу Пресвятой Девы. Я шла медленно, не глядя по сторонам. На сердце у меня было тяжело. Нужно ли вернуться к вилле? Разыскать Эву Марвиль? Полиция свяжется с ней через несколько дней, возможно, недель. Но мне хотелось побывать здесь раньше. Я хотела понять все прежде, чем это сделают они. Хотела узнать, что именно произошло в ту среду. Услышать объяснения из ее уст, от нее самой. Это была моя привилегия. И мой крест.
Я прошла вдоль большого пляжа. Было самое начало сезона, и на песке уже обосновались первые отдыхающие – туристы, местные жители, колонии отпускников. Шум музыки, смех, детский плач. Шелест волн. Запах блинчиков и карамели. Я сняла сандалии, чтобы ощутить ногами море. Прохладное, но приятное прикосновение… Продолжая путь вдоль моря, я прошла перед «Отель-дю-Пале», где несколько счастливчиков лежали возле бассейна, и наконец оказалась напротив отеля «Мирамар» – огромного здания, построенного в семидесятые годы двадцатого века и похожего на белую пирамиду, протянувшуюся к морю, словно понтонный мост. Кандида, которая жила в Биаррице уже сорок лет, рассказала нам, что старинное здание отеля было разрушено у нее на глазах и зрелище это страшно ее расстроило. Специальные машины рушили красивые золотистые стены постройки, являвшейся одним из многих навсегда исчезнувших архитектурных украшений города. Вчера вечером Кандида показывала нам альбом с пожелтевшими от времени фотографиями старинных вилл со звучными именами, уничтоженных в шестидесятые и семидесятые годы: «Марбелла», «Пеликан», «Тур Генен», «Шале Надайак», несколько отелей «Карлтон». Все эти дома снесли, чтобы построить на их месте серые блочные конструкции, лишенные даже намека на грацию.
Я подняла глаза на балкон и окна квартиры Кандиды в соседнем доме. Джорджия с бабушкой стояли, опершись на перила. Похоже, они дожидались меня. Я жестом предложила им спуститься. Мы отправились к Скале Святой Девы. Джорджия с аппетитом уминала «абрикосовый пончик». Над верхней губой у нее наметились сахарные усики.
Арабелла выглядела задумчивой, молчаливой. Она шла со мной рядом своей чудной, пританцовывающей походкой. Я чувствовала, что она хочет поговорить и ждет подходящего момента. Наконец мы подошли к концу тротуара, к месту, где волны с угрожающим шумом ударялись о волнорез. Я указала Джорджии на кресты, высившиеся тут и там на скалах перед входом в порт. В свое время здесь потерпели крушение множество кораблей, много людей утонуло или пропало без вести.
Море было злым, шипящим, бурным. Я прижала дочку к себе, опасаясь, как бы она не вырвалась и не соскользнула вниз в щель между опорами балюстрады. И вдруг Арабелла сказала по-английски, что было для нее необычно:
– Когда Марк умер, я хотела понять. Гари закрылся в своем молчании, совсем как Эндрю сейчас. Я же… Я хотела понять.
Джорджия спросила по-английски, но тихим, неуверенным голоском:
– А кто это – Марк, Гранбелла?
Ласково улыбнувшись, Арабелла ответила:
– Это мой сын, мой самый младший мальчик. Младший брат твоего папы. Он умер, когда ему был годик.
Молчание. Мы втроем повернулись к морю, к накатывавшим волнам – громадным компактным свиткам, обрамленным белой шипящей пеной. Джорджия украдкой посматривала на меня. Она никогда не слышала о Марке. Нейтральным, спокойным голосом моя свекровь продолжала:
– Однажды ночью он умер во сне. Мы с Гари проснулись и нашли его бездыханным в колыбели. Мы так и не узнали, почему он умер. Наш мальчик был абсолютно здоров. Он только что научился ходить, и его переполняла энергия…
