Габриэль Маркес - История похищения
Накапливающиеся долги сводили хозяев с ума; чтобы прокормить пленника, им пришлось заложить телевизор, видеомагнитофон, проигрыватель и кучу других вещей. Драгоценности, красовавшиеся у хозяйки на шее, руках и в ушах, постепенно исчезали и наконец исчезли совсем. Как-то на рассвете мулат разбудил Эро Бусса, чтобы занять у него денег, ведь у жены начались схватки, а на оплату роддома не было ни сантима. Эро Бусс одолжил ему последние пятьдесят тысяч песо.
Бусса освободили 11 декабря, через пятнадцать дней после Хуана Витты. По этому случаю ему купили ботинки: правда, они Эро не подошли, потому что у него был сорок шестой размер, а хозяева, как ни старались, смогли раздобыть только сорок четвертый. Брюки и рубашка оказались на два размера меньше: Бусс за время плена похудел на шестнадцать килограммов. Ему вернули фотоаппаратуру и маленький чемоданчик с записными книжками, спрятанными за подкладку, возвратили пятьдесят тысяч песо, которые занимали на роды, и пятнадцать тысяч, которые он одолжил хозяевам раньше, когда они растранжирили деньги, выделенные на пропитание заложника, и нужно было возместить недостачу. Предлагали дать еще, но Эро просил лишь об одном – чтобы ему устроили встречу с Пабло Эскобаром. В ответ последовало молчание.
Бандиты, охранявшие его в последние дни, вывезли Эро на частном автомобиле, долго кружили по самым роскошным районам Медельина, заметая следы, и наконец высадили за полквартала от здания, где располагается газета «Коломбиано», выгрузив его вещи и оставив заявление, в котором Невыдаванцы признавали заслуги Эро в борьбе за права человека в Колумбии и других странах Латинской Америки, а также вновь подтверждали свою готовность сдаться правосудию, если будут даны юридические гарантии безопасности, как их собственной, так и их родных. Журналист до мозга костей, Эро Бусс всучил камеру первому встречному и попросил сфотографировать его в момент обретения свободы.
Диана и Асусена узнали об освобождении друзей по радио, а охранники сказали, что следующие на очереди они. Впрочем, им столько раз уже об этом говорили, что они не поверили. Но на случай если вдруг освободят одну из них, каждая заранее заготовила письмо для своих родных, которое должна была передать, выйдя на волю, ее подруга. Однако ни в тот день, ни на следующий ничего не произошло. Зато через два дня, 13 декабря на рассвете Диану разбудили чей-то шепот и странные звуки. С мыслями об освобождении она вскочила с постели, растолкала Асусену, и они начали собирать вещи, не дожидаясь никаких указаний.
Обе женщины описали в своих дневниках этот драматичный эпизод. В тот момент, когда Диана была в душе, охранник без обиняков приказал Асусене собираться на выход. Ей одной. В книге, которую Асусена вскоре опубликовала, это описывается восхитительно просто:
«Я пошла в комнату и надела одежду, заранее приготовленную для возвращения и лежавшую на стуле. Донья Диана все еще была в ванной. Когда она вышла и увидела меня, то застыла как вкопанная, а потом спросила:
– Мы уезжаем, Асу?
Глаза ее блестели, она с нетерпением ждала ответа, а я… Что я могла ей сказать? Я опустила голову, глубоко вздохнула и пробормотала:
– Нет. Я одна.
– Как я рада! – воскликнула Диана. – Я знала, что так и будет!»
Сама же Диана написала в своем дневнике следующее: «Меня словно кинжалом ударили в сердце, но я сказала, что радуюсь за нее. Мне хотелось, чтобы она уехала со спокойной душой». Диана передала с Асусеной письмо для Нидии, заготовленное как раз на случай, если ее не освободят. В письме она просила Нидию отпраздновать Рождество вместе с внуками. Асусена разрыдалась, Диана ее обняла и принялась успокаивать. Потом проводила до машины, и они обнялись снова. Асусена поглядела на нее из окна, Диана помахала ей на прощание рукой.
Через час, сидя в автомобиле, который вез ее в медельинский аэропорт, откуда ей предстояло вылететь в Боготу, Асусена услышала, как радиожурналист спрашивает ее мужа, чем он занимался, когда узнал об освобождении супруги. Муж честно ответил:
– Писал для нее стихи.
Так исполнилась их мечта оказаться вместе 16 декабря, чтобы отпраздновать четвертую годовщину свадьбы.
Ричард же и Орландо, которым опостылело спать на полу в вонючей комнатенке, уговорили тюремщиков перевести их в другое помещение. Журналистов поселили там, где раньше держали закованного в цепи мулата, о котором теперь не было ни слуху ни духу. Пленники с ужасом увидели на матрасе большие пятна свежей крови; вероятно, то были следы медленных пыток или ножевых ранений.
Из теле– и радиопередач Ричард и Орландо знали, что заложников постепенно выпускают. Охранники сказали, что следующими будут они. 17 декабря, спозаранку, начальник по прозвищу Старик – им оказался дон Пачо, отвечавший также и за Диану, – вошел без стука к Орландо и заявил:
– Оденьтесь поприличнее, вас отпускают.
Орландо еле успел побриться и собраться. Проститься с Ричардом уже не хватило времени. Ему вручили заявление для прессы, надели очки с большими диоптриями, в которых он практически ничего не видел; затем Старик совершил вместе с ним ритуальное кружение по медельинским улочкам и, выдав на прощание пять тысяч песо, высадил Орландо на небольшой площади. Где именно – Орландо не понял, потому что плохо знал город. Это произошло в понедельник в девять часов утра, в прозрачном воздухе веяло приятной свежестью. Орландо не верил своему счастью; пытаясь остановить такси, которые все как назло были заняты, он не мог избавиться от мысли, что вообще-то похитителям гораздо выгоднее его убить, нежели отпустить, ведь это очень рискованно. Орландо позвонил жене из первого попавшегося телефона-автомата.
Лилиана купала ребенка и сняла трубку, не вытерев намыленные руки.
– Это я, крошка, – сказал незнакомый спокойный голос.
Лилиана решила, что ее разыгрывают, и уже хотела повесить трубку, как вдруг узнала голос мужа.
– О Боже! – вскричала она.
Орландо впопыхах сообщил, что он в Медельине, но вечером прилетит в Боготу. Весь остаток дня Лилиана грызла себя за то, что не сразу узнала Орландо. Правда, Хуан Витта, которого освободили раньше, предупреждал ее, что Орландо страшно изменился и его трудно узнать, но она не подозревала, что даже голос стал другой. Еще большее потрясение ожидало ее вечером в аэропорту, когда, пробившись сквозь толпу журналистов, она не узнала человека, который ее поцеловал. Но это был Орландо, растолстевший за четыре месяца жизни взаперти, бледный, с иссиня-черными жесткими усами. В разлуке каждый из них решил, что как только они встретятся, тут же постараются зачать второго ребенка.
– Но в тот вечер вокруг было столько народу, что у нас ничего не вышло, – заливается смехом Лилиана. – И на следующий день тоже, с перепугу!
Однако затем они с лихвой наверстали упущенное: ровно через девять месяцев и три дня после того, как Орландо вышел на свободу, у них родился второй сынишка. А спустя еще год – близнецы.
Стремительное освобождение заложников вселяло оптимизм в остальных, кто еще томился взаперти, и в их родственников, а вот Пачо Сантос окончательно убедился в том, что ему особо надеяться не на что. Он полагал, что Пабло Эскобар просто избавляется от мелких разменных карт, таким образом склоняя Конституционную Ассамблею к принятию решения о помиловании и отказе от экстрадиции. Но при этом остается с тремя тузами: дочерью экс-президента, сыном директора самой крупной газеты в стране и невесткой Луиса Карлоса Галана. Беатрис и Марина, напротив, почувствовали прилив надежды. Маруха же предпочитала не обольщаться скоропалительными выводами. Она пала духом, а приближение Рождества окончательно вогнало ее в уныние. Маруха терпеть не могла официальных празднеств. Она никогда не делала рождественских ясель, не наряжала елку, не дарила подарков, не посылала поздравительных открыток; и, пожалуй, ничто не удручало ее так, как унылое застолье в Сочельник, когда все вокруг поют, потому что им грустно, или плачут от счастья. Дворецкий с женой приготовили отвратительный ужин. Беатрис и Марина все-таки заставили себя сесть за стол, а Маруха приняла двойную дозу снотворного и, проснувшись, совершенно об этом не сожалела.
Следующая еженедельная программа Алехандры, которая шла по средам, была посвящена празднованию Рождества в доме Нидии, куда было приглашено все семейство Турбаев по главе с экс-президентом, а также родственники Беатрис и Марухи, в том числе Альберто Вильямисар. Детей показали крупным планом: двух сыновей Дианы и внука Марухи, сынишку Алехандры. Маруха всплакнула, расчувствовавшись, ведь в последний раз, когда она видела малыша, он произносил только несколько слов, а теперь уже говорил фразами. В конце передачи Вильямисар подробно, не спеша рассказал о ходе переговоров. Маруха четко сформулировала впечатление от передачи, назвав ее прекрасной и душераздирающей.
