Ники Пеллегрино - До свидания, Рим
– Да, я много чего слышу, – ответила я. – Не затыкать же мне уши!
– Ну, тебе виднее, – пробормотала она, картинно закатывая глаза.
– Не надо ехидничать. Я сделала все, что могла. И повторяю: твой час еще придет, просто нужно набраться терпения.
– Да ну его. У меня уже другие планы.
Кармела отвернулась и, как я ни расспрашивала, не сказала больше ни слова.
На следующий день я ушла с работы пораньше и сразу отправилась домой в Трастевере. Mamma простудилась, и я решила приготовить ей горячий лимонный напиток, который всегда делал Пепе, когда кому-нибудь нездоровилось. С собой я несла полную сетку покрытых блестящей кожурой плодов, небольшую банку меда и взятую на кухне палочку корицы. Погода стояла осенняя, на улице темнело и холодало, и я шла быстрым шагом, низко опустив голову: хотелось поскорее добраться до дома и узнать, как там мама.
Проходя мимо бара на углу, я по привычке подняла взгляд, хотя прекрасно понимала, что mamma слишком плохо себя чувствует и выходить из квартиры не станет. За столиком я заметила Джанну с несколькими подругами. Они разговаривали с девушкой в красном, слишком легком для такого промозглого вечера платье. Джанна помахала мне рукой, девушка в красном обернулась, и только тут я узнала в ней Кармелу. Она накрасила губы вишневой помадой, а в ушах у нее блестели мамины клипсы с искусственными бриллиантами. Меня потрясло, как по-взрослому она выглядит.
– Что ты тут делаешь? – спросила я.
– Выпиваю, как видишь, – нагло ответила она, наклоняя в мою сторону бокал.
– Ты должна сидеть дома с мамой и Розалиной.
– Вот сама с ними и сиди, раз пришла.
– По-моему, тебе лучше пойти со мной, – настаивала я.
Джанна протянула ко мне руку, звеня серебряными браслетами:
– Да не волнуйся ты так, Серафина. Вот допьет бокал, и сразу домой.
– Она еще слишком маленькая… – сердито начала было я.
– Слишком маленькая, чтобы выпить стаканчик содовой с ангостурой?
– Но…
– И немножко поболтать с мамиными подругами?
– Ей здесь не место.
Джанна похлопала по соседнему стулу.
– Может, присядешь, выпьешь бокальчик «Чинзано россо»? С тех пор как ты работаешь у этой голливудской звезды, мы тебя почти и не видим. Давай, расскажи нам о себе. Ну же, садись!
– Я не могу…
– Нет, можешь. Твоя мама отдыхает, а Розалина сидит с ней. Надо и тебе когда-нибудь развлекаться, а то ты вечно такая серьезная…
Неужели именно такой меня и видят окружающие – серьезной и довольно нудной? Я неохотно села и позволила угостить себя вином.
– Откуда у тебя это платье? – спросила я Кармелу. – Я его раньше не видела.
– Это новое – я взяла его у мамы.
Сестра непринужденно болтала, смеялась и явно чувствовала себя среди маминых подруг как дома. Я же, хотя и сидела за их столиком с бокалом вина в руке, была здесь чужой и с трудом находила темы для разговора. Я знала этих женщин с детства и относилась к ним как к любимым тетушкам, и все же меня беспокоило, что Кармела с ними общается.
Когда стемнело, они встали из-за стола и медленно пошли на высоких каблуках по булыжной мостовой, направляясь, должно быть, в ярко освещенные кафе на Виа Венето или рядом с Испанской лестницей. Может, Кармеле и хотелось последовать за ними, но я была рада, что она идет со мной.
Когда мы вернулись домой, mamma лежала в постели, стол был завален смятыми фантиками, а Розалина вся перемазана шоколадом – взятка за молчание. Я наспех вытерла ей лицо и руки влажным куском фланели и тут же принялась готовить напиток для мамы – выжимать лимоны и греть на газовой горелке сок. Воздух наполнился сильным ароматом цитрусовых, и в квартире сразу стало как-то чище и свежее.
– Я беспокоюсь за Кармелу, – вполголоса сказала я маме, протягивая ей чашку с напитком. От простуды у нее слезились глаза и текло из носу. Я знала, что сегодня mamma не выходила из дому: она никогда бы не показалась на людях в таком виде.
– С ней все хорошо, – ответила mamma. – Она была с Джанной и остальными.
– Но ведь Кармеле нет еще и пятнадцати.
– Я знаю, сколько ей лет, – немного раздраженно ответила mamma.
– В твоей одежде она выглядит моей ровесницей, если не старше.
– В моем новом красном платье? – Mamma вздохнула. – Я запретила его трогать, но ты же знаешь Кармелу. В ее годы я была такой же, если не хуже.
Я сидела в ногах маминой постели. Мы были в комнате одни, и вопрос сошел у меня с губ неожиданно легко:
– Сколько тебе было, когда ты начала работать?
– Больше, чем Кармеле, хотя ненамного, – ответила она и лукаво улыбнулась. – Родители хотели, чтобы я нашла работу вроде твоей – устроилась горничной в богатую семью.
– А почему ты не согласилась?
– Не хотела никому прислуживать, поэтому и сбежала из дома. Поначалу приходилось тяжело: я была молода и неопытна, и многие этим пользовались. Но потом все изменилось, и теперь я независимая женщина. – Mamma подула на лимонный напиток и отпила. – Никто мной не понукает. Я не готовлю, не мою посуду и не порчу себе руки грязной работой – в общем, живу так, как мне нравится.
Даже лежа на пропитанных потом простынях, со всклокоченными волосами и покрасневшим носом, мама все равно выглядела величественно и излучала силу, против которой я никогда не осмеливалась идти.
– Моя жизнь не для тебя – ты ясно дала это понять, – сухо сказала mamma. – Так знай, что и я твоей не завидую.
– А Кармела?..
– Не волнуйся, я за ней присмотрю. – Mamma сделала еще один глоток. – Спасибо. Как раз то, что мне сейчас нужно. Ты у меня такая заботливая, cara. Думаю, ухаживать за другими – твое призвание.
Второй раз за вечер я невольно спросила себя, неужели я и правда такая скучная и ничем не примечательная, какой, видимо, меня все считают.
There’s Gonna Be A Party Tonight[34]
На вилле Бадольо постоянно устраивали вечеринки, и мне нравилось принимать в них участие. С подносом канопе в руках я проходила по залам среди американских гостей, итальянских певцов и молодых актрис. Иногда я видела знакомые лица со страниц журналов, но чаще даже не догадывалась, кто эти люди. Зато Бетти, любезная и радушная хозяйка, знала почти всех и постоянно пребывала в праздничном настроении. Марио тоже был весел: ничто его так не радовало, как хорошее общество и возможность проявить свою щедрость.
Внизу, на кухне, Пепе чувствовал себя как рыба в воде. Для гостей приходилось готовить больше, и он сразу оживал. Во время приемов нам помогала специально нанятая прислуга, но всем, что касалось еды, заведовал только Пепе. Кухня теперь стала местом серьезной работы, а не болтовни и смеха. Пепе был везде и сразу: дегустировал и помешивал у плиты, давал указания, тщательно изучал каждое блюдо, прежде чем отправить его наверх. Мне он казался чужим – суровым и деловитым, совершенно непохожим на моего друга Пепе.
И не только он изменился. Бетти как будто стала увереннее в себе. Съемки наконец-то кончились, и Марио, окрыленный и переполненный новыми идеями, чувствовал себя свободным.
– У меня в голосе теперь мощь десяти тигров, – говорил он на вечеринке в честь очередного гостя из Америки. – Подождите, вот я вам сейчас расскажу о наших планах. Мы устроим гастроли по Европе, выступим перед английской королевой, объездим с концертами весь мир.
– Марио, а как же опера? – спросил кто-то из гостей. – Собираешься петь в «Ла Скала»?
Почти все в комнате притихли, ожидая ответа.
– «Ла Скала»? – с холодком в голосе повторил Марио. – Мне как-то предлагали открыть там театральный сезон, но съемки в фильмах, то да се… В общем, не сложилось.
– Может, теперь у тебя найдется время? – спросил тот же гость.
– Кто знает, может, и найдется. – Марио похлопал его по спине и заревел: – Я всех порву в «Ла Скала»!
Гости засмеялись вместе с ним.
Спустившись на кухню за крошечными тостами с лососевым муссом, я пересказала этот разговор Пепе. Он не придал ему особого значения, сочтя просто светской болтовней. Но я думала по-другому. С тех пор как из Нью-Йорка приехал друг синьора Ланца, Коста, меня не покидало чувство, что они затевают нечто грандиозное.
Коста, коренастый человечек с тихим голосом, часто носил тяжелые очки в темной оправе и больше всего на свете любил сидеть за фортепиано и аккомпанировать Марио. Иногда они ссорились, пару раз даже не разговаривали друг с другом несколько дней, но все же их связывала необычайно крепкая дружба.
– Они знают друг друга уже лет десять, – объясняла Бетти, пока я помогала ей одеваться на вечеринку в честь Косты. – Все лучшее, что сделал Марио, он сделал вместе с Костой.
На каждом приеме наступал момент, когда гости начинали упрашивать синьора Ланца спеть, и он никогда не мог им отказать. Тем вечером все собрались вокруг фортепиано. Коста сыграл короткое вступление, и комнату наполнил голос Марио, богатый и прекрасный.
Он пел с таким чувством, словно обнажал перед нами душу. Я замерла на месте с подносом в руках и прикрыла глаза, чтобы забыть о теснящихся вокруг телах в дорогих костюмах и полностью отдаться чуду – голосу, льющемуся из уст Марио Ланца.
