Мануэль Скорса - Бессонный всадник
«Этот вальс мне все печенки переворачивает», – орет донья Пепита, вытирая слезы. Бывает так, вдруг донье Пепите покажется, что кто-то глянул на нее косо; она возьмет да и выгонит из дому всю семью. Вот и спи под открытым небом полмесяца, пока не смилуется. Но от грустных песен донья Пепита тает.
И вот за свою изменуЗаплатила тяжкой судьбой.Сынок ее с нищими ходит,Она же торгует собой.
Донья Пепита переживает. Она вспоминает прежние годы, когда суровый судья еще не увез ее из дому. Голос певца слабеет. Хозяйка хмурится. «Пой, сволочь!» – кричит она.
Вот, друг, о чем я рыдаю,От горя и злости не сплю.Пропащая стала такая,А я вот люблю, друг, люблю.
Донья Пепита всхлипывает:
– Ну что это такое? На двадцать лиг в округе не найти Приличного певца. Приходится слушать этот поганый вой.
Оркестр в отчаянии на ходу меняет репертуар. Исполняется «Провинциал»:
Безумные надеждыВлекли меня из дома,Покинул я деревню,В столицу я пошел,Я помню день счастливый,Счастливый день отъезда.Не думал я о горе,Когда покинул дом.
«Провинциал» разогнал тучи. Донья Пепита откидывает голову на спинку кресла и заливается слезами. В молодости, до того как судья возник на повороте к Чипипате, донья Пепита жила в Лиме. Песня, видимо, будит какие-то воспоминания.
Чтоб оплатить все великолепие, распорядитель праздника просит гуахе. Гуахе – это долг, который возвращается вдвойне. Если кто берет в долг ягненка, должен возвратить двух, кто берет быка, возвращает двух. Астрономическую сумму, в которую обходится праздник, приходится выплачивать в течение всей жизни, а зачастую и жизни не хватает. Человек смертен, долг бессмертен. Вдова и дети продолжают выплачивать. Год за годом люди сеют, собирают урожаи и платят, платят за веселье, в котором не участвовали, ибо еще не родились. Они сделали то, что должно, а должны за то, что сделали.
Донья Пепита перебирает струны гитары. Она вспоминает маркиза де Монтекларос. Те празднества, что гремели, когда Донья Пепита играла в куклы, не оплачены по сей день, хотя в Волосах ее уже поблескивают первые белые нити. Пиры начала века, времен цилиндров и сюртуков и дона Аугусто Б. Легиа оплачиваются теперь, под сапогом дона Мануэля Аполинарио Одриа.[15] Тогда, в 1900 году, пеон из Уараутамбо Максимо Веласкес был распорядителем праздника в честь святой Розы. Разумеется, он попросил и получил гуахе. Праздник начался утром, в час, когда маленькая Пепита рыдала над разбитым зеркальцем. Она не хотела ничего есть с горя, но отец, гости и пеоны вовсе не жалели о зеркальце и плясали три дня подряд. Дон Максимо Веласкес умер в 1944 году. В счет долга у его вдовы забрали весь скот, а Веласкесы сейчас должны больше, чем в 1900 году. Но у Веласкесов по крайней мере есть утешение: они хотя бы помнят, как дон Максимо, их дед, знаменитый исполнитель уайно, плясал подряд три дня и три ночи. А есть ведь и такие, что даже и понятия не имеют, откуда взялись их долги. Вот, например, Лукас: самые-самые старые старики не упомнят, когда его семья задолжала хозяевам. Говорят, какой-то его прадед во время войны против Чили попросил гуахе, чтоб оплатить блестящий праздник по случаю спасения Янауанки от пожара. Но даже уцелевшие участники войны не помнят этого праздника. Слишком уж давние это, темные дела. Те, кто шел тогда в индейские отряды, думали так: генерал Чили поссорился с генералом Перу, вот и воюют. Где ж тут какую-то пирушку помнить? Чилийцы сожгли тогда чуть ли не половину страны, но ни одно правительство не согласилось подписать акт, отторгающий самую богатую провинцию. Маршал Касерес во главе своей конницы палил одно за другим горные селения. Но ни один перуанский полководец не захотел сдаться. Тогда чилийцам пришла в голову гениальная мысль: посадить своего ставленника в качестве вождя перуанцев. Снедаемый мелким тщеславием, генерал Иглесиас принял командование армией, вооруженной захватчиками. Цель у него была одна: расстрелять последних перуанцев, оказывающих сопротивление, и, покрыв себя таким образом «неувядаемой славой», усесться за стол мирных переговоров. На рассвете одного из позорнейших в нашей истории дней его войска остановились в Уараутамбо. За то, что они не разграбили поместье, в их честь устроили праздник, и распорядителем оказался тот самый дальний предок семьи Лукас. Вот как получилось, что прадед в 1882 году плясал куэки[16] да уайны, а в 1972 году правнуки расплачиваются. Один из Лукасов начал было подсчитывать да записывать, так у него получилось, что долг будет погашен окончательно в 1990 году. Всё раньше, чем у эквадорцев – эти только в 2040 году расплатятся с англичанами, что оружием и деньгами помогли им добиться независимости.
Ну, так вот: жители Уараутамбо узнали, что донья Пепита тоскует, и задрожали от страха. Судья Монтенегро встревожился л пожелал, чтобы аккорды гитары и общее веселье рассеяли тучи, окутавшие душу любимой. Но приглашателей не было. Как-то раз в час сиесты, когда Арутинго дремал в кресле, донья Пепита вскочила и, нарушая покой своего верного слуги, завопила:
– Мне скучно, черт бы вас всех побрал! – И схватила календарь. – Почему сейчас не святая неделя? Какого дьявола ждать-то? Эти сволочи святые уселись в алтарях, как курица на яйцах, никак не вылезут! Надо календарь изменить, чтоб скорее!
– Задрыги! – охотно подхватил Арутинго.
– Ты что? – рассердилась донья Пепита. Она любила употреблять крепкие словечки, но не выносила, когда другие их употребляли.
– Надо это сделать, хозяюшка.
– Что сделать?
– Вы же сами сказали, донья Пепита: изменить календарь. Чтоб время шло быстрей, хозяюшка!
– Поздравляю тебя, парень. Наконец-то у тебя в башке шарики завертелись, – захохотала донья Пепита. – Сегодня Какое число?
– Пятнадцатое февраля.
– А если бы март был, можно пасху праздновать.
– Но если вы хотите, чтоб был март, кто может помешать? Почему в месяце должно быть тридцать дней? По вашей воле их может быть десять или хоть сто. Скажите, как вы хотите, а уж мы постараемся, чтоб никто не спорил!
На следующее утро Арутинго отправился в Уараутамбо. Ильдефонсо Куцый вместе с другими арендаторами уже ожидал его. Не тратя лишних слов, Арутинго сообщил следующее: донья Пепита не желает, чтоб они думали, будто она «Задается», и с удовольствием примет их приглашение. Донья Пепита решила перенести страстную неделю. День распятия Спасителя будет в феврале – в ближайшее воскресенье можете скорбеть. Дон Полидоро Леандро забормотал было, что прожил на свете девяносто лет, а про такую машину, чтоб ускоряла время, не слыхивал. «Пасха не привязана к определенной дате, дон Полидоро». – «Мы и так еле перебиваемся, сеньор Арутинго». – «Все, что надо можно получить, если попросить гуахе, и меня очень удивляют ваши слова, дон Полидоро, тем более что вы и есть распорядитель». Пасхальная неделя прошла очень весело, особенно суббота Все вокруг благоухало жаренным на углях мясом, всюду – горы телятины, нашпигованной свининой, свинины, нашпигованной крольчатиной, крольчатины, нашпигованной миндалем, изюмом и индейским перцем. Прибыл сержант Астокури и с ним оркестр в полном составе. Донья Пепита рыдала с наслаждением.
Луис Энрике, парень честный,Парень честный и простой.Он любить умеет верно,Крепко любит всей душой.Только зря страдает парень,Парень честный и простой.Ведь она аристократка,Ей не знать любви такой.
Донья Пепита заливается слезами. Если кто из пеонов не успеет вовремя уступить ей дорогу, донья Пепита поселяет его на несколько недель в загон для свиней. Но к страданиям простого парня Луиса Энрике донья Пепита не в силах остаться равнодушной.
Разве это преступленье —Полюбить душою чистой?Ведь любовь – цветок небесный,Сам Господь познал любовь!Я родился в бедном доме,Ты же – в замке благородном,Кто так сделал, что неравныМы с рождения с тобой?Как мне быть теперь, не знаю:Не войти мужлану в замок,Я бедняк, но в честном сердце,Как цветок, любовь цветет.
Пасху отпраздновали с таким блеском, что субпрефект Валерио, садясь на лошадь, чтобы возвращаться в Янауанку, публично поздравил дона Полидоро Леандро: «Вот так и надо делать дела, друг». И у всех на глазах потребовал чернила и бумагу. Только не подумайте, что субпрефекту пришла охота сочинить стишок – Ничуть не бывало! Валерио выдал дону Полидоро расписку: «Я, Нижеподписавшийся, субпрефект Янауанки, обязуюсь предъявителю сего скостить пятнадцать дней тюремного заключения независимо от того, какое преступление он совершит, даже если это будет убийство или оппозиция правительству президента Прадо». Дон Полидоро, который в свои девяносто лет вел достаточно тихий и скромный образ жизни, благодарил в волнении. Прошло каких-нибудь восемь дней, и Исаак Карвахаль выменял у старика расписку на козленка. В тот же вечер Карвахаль узнал: Эгмидио Лоро вызвали в полицию, чтобы дать ему возможность оправдаться, ибо на него в очередной раз «возвели напраслину». Тут-то Карвахаль и продал расписку: сто солей взял и сомбреро в придачу.
