Эшли Родс-Кортер - Три коротких слова
– Почему? – Вопрос застрял у меня в горле, как кость.
– Потому что она не может заботиться о тебе.
– И никогда не сможет? – сдавленным голосом проскрипела я.
– Никогда, Эшли.
Ковыряясь мыском в земле и все еще не в силах отвести взгляд от нависших облаков, я спросила:
– А кто сможет?
– Мы найдем тебе новую семью.
– А Люк?
– Найдем семью, которая усыновит вас обоих.
– И когда это случится?
– Я не знаю, – ответила Мэри, – но это обязательно случится.
Я принялась раскачиваться, с силой отталкиваясь от пыльной земли.
– Какую семью тебе бы хотелось? – спросила Мэри.
Прежде я мечтала лишь о том, как снова буду жить с мамой, в моих мечтах не было ничего иного. Я взлетала все выше и выше, и ветер развевал мои волосы. Внезапно я затормозила обеими ногами и повернулась к Мэри:
– Я хочу большой двухэтажный дом, и чтобы входную дверь охраняли каменные львы, и чтобы мне ни с кем не пришлось делить свою комнату. Еще хочу кровать с балдахином, гамак и кучу мягких игрушек. Хочу, чтобы мне вернули всех моих кукол и еще купили новых, и много-много одежек для них. И для меня тоже. Еще хочу двух собак, и чтобы у них были щенята, – тогда я одного возьму себе.
– А Люк?
– Ладно уж, возьмем и Люка, но пусть живет в будке на улице.
– А каких родителей тебе хочется?
– Любых, лишь бы не таких, как мистер и миссис Шпиц.
Меня отвезли на прием к доктору Вольфи, психиатру. Он задавал мне те же вопросы, что и другие врачи. Печать на дипломе, висящем над его левым плечом, стала удобным ориентиром. Мне было все равно, заметит доктор или не заметит, что я смотрю сквозь него. Даже если он убедится, что я знаю разницу между правдой и неправдой, он мне не поверит. Когда доктор Вольфи спросил, обижали меня приемные родители или нет, я ответила, что нет: ведь он все равно ничего не сделает, даже если узнает про издевательства Шпицев.
– Что ты делаешь, когда тебе грустно? – спросил доктор.
– Читаю Библию.
Мерритам бы понравилось.
– Когда тебе было грустнее всего? – продолжал он.
– Когда я узнала, что больше не увижу маму.
– А чего тебе сейчас хочется?
– Хочу носить туфли на высоком каблуке! – выдала я, чтобы сменить тему.
– Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?
– Медсестрой, художником и поэтом.
– Если бы исполнились любые три твоих желания, что бы ты загадала?
– Быть с мамой, жить в хорошем доме и никогда не голодать.
Видимо, этого было достаточно, потому что больше с доктором Вольфи я не встречалась.
Церемонии чопорных адвентистов разительно отличались от мессы в католической церкви Воскресения Христова, где у входа красовалась неоновая вывеска с распятием. Зайдя внутрь, мы опускали пальцы в чашу со святой водой и осеняли себя крестным знамением. Я никак не могла запомнить, какого плеча касаться сначала. Когда мы подошли к церковной скамье, Мадлен подсказала:
– Лоб, сердце, левое плечо, правое, ладони сложить.
Мы то садились, то вставали, то преклоняли колени на подбитую бархатом подножку, и так без конца. Вскоре я выучила «Аве Мария» наизусть. Вообще же мне было скучно, и я думала о своем. Я всматривалась в окаменелые глаза Девы Марии и пыталась понять, какую тайну она хочет мне раскрыть. Когда Дева Мария родила Христа, ей не было и восемнадцати, как моей маме; выходит, мама не такая уж и неправильная. Мою представительницу тоже зовут Мария – Мэри. Может, она послана мне свыше, и у Бога действительно есть предназначение для меня, как считает миссис Меррит.
Я спросила Кайли, подругу Мадлен, почему одни люди ходят в церковь по субботам, а другие – по воскресеньям.
– И те, и другие празднуют день Господень, только по-разному.
– Разве не лучше было бы, чтобы бы все ходили в одну церковь?
– Ты станешь либо президентом, либо террористом, когда вырастешь, – рассмеялась Кайли.
На рождественские каникулы приехала Мерседес, а также дальние родственники Чавесов. С тех пор, как я уехала из Южной Каролины, мне никогда не доставалось столько подарков. Но в этой горе коробочек и коробок не было ничего от мамы. Чавесы подарили мне долгожданную игрушечную пиццерию, однако праздничная суета вокруг елки меня не радовала. Чавесы болтали по-испански, иногда нарочно, чтобы я не поняла, о чем речь. Они отмечали дни своих святых покровителей, но не вспоминали о важных событиях из моей жизни. Они могли часами загорать, отчего их смуглая кожа приобретала глубокий бронзовый оттенок, тогда как я покрывалась веснушками или получала солнечный ожог. Они обнимались при встрече или расставании, но, зная, что я этого не люблю, обходили меня стороной. Я была изгоем – другой расы, другой религии, другой культуры и другой крови.
Тем не менее Мадлен из кожи вон лезла, чтобы мне угодить. Она знала, что я ненавижу «Страну Жевунов», и, если ее курсы заканчивались раньше, забирала меня из школы домой, не дожидаясь, пока миссис Чавес освободится с работы. В сезон клубники Мадлен никогда не проходила мимо торговой палатки с фруктами, не купив мне корзинку сочных ягод.
Я сидела на табурете, уплетая клубнику, когда зазвонил телефон.
– О, добрый день, – ответила миссис Чавес певучим голосом, которым обычно общалась со своими постоянными клиентками, и повернулась ко мне: – Эшли, одна приемная мама, у которой ты раньше жила, приглашает тебя в гости на выходные. Поедешь?
Должно быть, Мерриты, решила я, а так как в последний раз я видела Люка на Рождество, то ответила:
– Ну, ладно.
– Эшли обязательно приедет, миссис Шпиц, – сказала в трубку миссис Чавес.
Я замотала головой что было сил и одними губами проговорила: «Ни за что!», однако миссис Чавес не обратила внимания.
– Ладно, пусть Майлз за ней утром заедет.
– Это та самая злющая тетка, которая нас обижала!
– Она была очень любезна и сказала, что ее дочка очень скучает по тебе.
– Никуда я не поеду!
– По-моему, у нее живет твой брат.
– А вот и нет! Люк у Мерритов.
– Его забрали у них после Рождества.
– Мэри Миллер не за что не допустит, чтобы он вернулся к Шпицам!
В кухню вошла Мадлен.
– Что тут такое, мам?
– Эшли приглашают в гости в одну из приемных семей, где она раньше жила, – сказала с ехидной улыбочкой миссис Чавес. – Может, пока ее не будет, смотаемся в «Диснейленд»?
Я убежала к себе в комнату и хлопнула дверью. Так вот как они собрались избавиться от меня! Уезжать так уезжать – в первый раз, что ли? – но отправить меня к этой ведьме, которая в моих кошмарных снах пекла пироги из приемных детей?
Утром миссис Чавес протянула мне спортивную сумку Марио.
– Ну вот, то, что нужно для ночевки.
Только переночевать! Я вздохнула с облегчением и бросила в сумку самую поношенную одежду, на случай, если Шпицы вдруг захотят ее отобрать.
Мистер Феррис пытался завести разговор; я не отвечала, только смотрела на него исподлобья. Тут мне пришло в голову: вдруг удастся забрать своих кукол, радиоприемник и «Чудо-печку»? За окном замелькали знакомые места: как будто начинался фильм ужасов, давно виденный, но оттого не менее жуткий. Почтовый ящик Шпицев весь зарос темно-зеленым мхом. Деревья, окутанные бородами испанского лишайника, казались еще страшнее, колючие заросли – гуще, а стебли ползучих кустарников – еще запутаннее. Дом выглядел еще более зловещим, а дворик для игр превратился в вонючее болото. В нос ударил резкий запах навоза. Я вернулась в ад.
– Увидимся в воскресенье, – добродушно попрощался мистер Феррис.
Как только я вышла из машины, он тут же тронулся. Хорошо еще, что я не бросила свою сумку в багажник, а то он бы так и уехал с ней.
Глубоко вздохнув, я поднялась по бетонным ступенькам и постучала в покосившуюся дверь. Миссис Шпиц, вытянув шею, посмотрела поверх моей головы.
– А что, Майлз уже уехал? – спросила она сладким голосом, которым она очаровывала кураторов.
– Да, мэм, – робко ответила я.
– Жаль. А я испекла ему угощение. – Миссис Шпиц вышла на крыльцо. – Эшли, я хочу спросить тебя кое о чем.
Несмотря на вкрадчивые интонации в голосе, взгляд миссис Шпиц был холодным, как сталь.
– Помнишь, какие гадости ты наговорила про нас? Ты ведь все выдумала, правда?
Я сжалась и лихорадочно искала, на чем остановить взгляд, но в глазах помутнело. Сердце тяжело и гулко стучало. С тех пор, как я уехала из этого ужасного дома, мне никогда не было так страшно. Неужели в доме сидит очередной инспектор и ждет, что я начну путаться в своих словах? Даже если в доме никого нет, я пробуду здесь целых два дня, и миссис Шпиц сможет делать со мной, что ей вздумается. Но извиняться вслух за то, чего я не делала, – ну уж нет. Я уставилась в пол и молча кивнула.
– Я так и думала. Ну что ж, заходи, располагайся. Будет как в старые добрые времена.
Внутри дома ничего не изменилось за год, разве что захламленные комнаты теперь казались меньше. В воздухе стоял запах размокших сигарет и мочи. В углах комнаты, словно ключевой элемент декора, стояли провинившиеся дети, повернувшись лицом к стене. Мистер Шпиц курил, развалившись в кресле перед телевизором.
