Хелен Филдинг - Причина успеха
Я долго пыталась забыть те два дня, проведенные в лагере. Раньше я испытывала шок, когда смотрела программы Би-би-си о голоде в Эфиопии в ноябре 1984 года. До сих пор помню немногословный комментарий Майкла Буэрка: «Рассвет. Пронизывающий ночной холод отступает перед первыми лучами солнца… и я вижу Великий Голод, описанный в Библии. Но это происходит в двадцатом веке. Это место, по словам тех, кто побывал здесь, и есть ад на земле».
Я была в шоке, когда смотрела рок-концерт в помощь голодающим. Помню кадр, как изнуренный голодом ребенок пытался удержаться на ногах, а на заднем плане «The Cars» исполняли свою песню. Но это был шок совсем другого рода: я понимала, что делается все возможное, звезды тоже вносят свой вклад; любой может послать пятьдесят фунтов и успокоиться, зная, что тоже помог голодающим. И больше ничего подобного не случится.
А когда я побывала в Африке, я впервые в жизни осознала, что мир – не безопасное место, где царит справедливость. Я поняла, что никому нельзя доверять и ситуацию невозможно контролировать. Мне было стыдно оттого, что я находилась в самом эпицентре чрезвычайного положения и ничем не могла помочь. Мне казалось, что я тоже несу ответственность за весь этот кошмар. Я не могла есть. Не могла спать. Меня охватила паника. Мне казалось, что я виновата во всех мировых проблемах, казалось, что меня вот-вот разоблачат, мое имя опубликуют во всех газетах, меня посадят в тюрьму. Я как будто случайно стала соучастницей темного, кровавого преступления и теперь ждала той минуты, когда последует наказание.
По возвращении в Лондон паника не прекратилась. Было Рождество, и я сидела в праздничных домах, ощущая себя ребенком на взрослой вечеринке. Голоса гостей доносились будто издалека. Я не могла раскрыть рот. Казалось, город задыхается, душит сам себя, лабиринты улиц, перегруженные машинами, магазинами, ресторанами, затягивают смертельную петлю. У меня началась клаустрофобия. Я выводила Оливера из себя, когда ни с того ни с сего посреди вечеринки выбегала на улицу и садилась в машину. Я сидела, смотрела, как капли дождя стекают по ветровому стеклу, и думала об Африке. Я представляла африканскую ночь, бесконечное небо, усыпанное звездами, и мечтала вернуться.
Короче говоря, я стала невыносимой занудой.
– Шампанское? – Джулиан Алман весело поднял коллекционную бутылку. – С Рождеством, – сказал он. На бутылке был ценник: 27.95.
– Я хочу стакан простой воды.
Оливер вздохнул.
– С газом или без?
– Из-под крана, пожалуйста.
Джулиан закрыл свой мини-бар, отделанный красным деревом, и исчез на кухне.
– Немедленно прекрати, это дерьмо, – прошипел Оливер.
Я опустилась на жесткую кушетку в стиле бидермайер.
– Я буду пить то, что хочу.
Он подошел к камину. Над камином висела картина Ван Гога.
– Уродство, да? Ничего лучше он и не мог.
Вся эта комната была уродской. Стены выкрашены в темно-зеленый цвет. Громоздкая антикварная мебель. Мраморный пол. Ван Гог висел под толстым двойным стеклом, рядом горела лампочка охранной сигнализации. На окнах были решетки.
Появился Джулиан с водой из-под крана.
– Пойдем наверх?
Он жил один в высоком, узком пятиэтажном особняке в Фулхэме. Здесь было полно всяких архитектурных прибамбасов. Мы поднялись на восемь лестничных пролетов. Перила были украшены орнаментом и завитушками. Мы проходили мимо дверей, обитых темными панелями, непостижимого количества антикварной мебели, картин в тяжелых рамах, над каждой из которых горела красная лампочка сигнализации, жестких занавесок с рюшами, которые чем-то напоминали детские панталоны с резинками. Наконец мы очутились наверху, в комнате, которая выбивалась из общего стиля. Стол был завален бумагами, из огромного коричневого вельветового дивана в стиле семидесятых торчала пружина, по голому дощатому полу были разбросаны большие круглые подушки, на стенах висели плакаты «Пинк Флойд». Здесь Джулиан и проводил все свое время. Спал на диване, потому что его кровать семнадцатого века о четырех набалдашниках была слишком неудобной – у него болела спина.
– Вот черт, – произнес он, – забыл сигареты. – И поплелся вниз.
Я обошла стол и встала у окна, глядя на выступающий козырек крыши. На улице было темно, шел дождь. Я наблюдала, как внизу двумя встречными потоками движутся машины. Напротив высились белые особняки в георгианском стиле.
Зазвонил телефон. Оливер снял трубку. У Джулиана был телефон с коммутатором и множеством кнопочек: «Кухня», «Гараж», «Прачечная», «Ванная на втором этаже».
– Алло! Джейни, привет. – Джейни – новая девушка Джулиана. – Это Оливер, как дела, дорогая? Что ты в нем нашла? Несчастный старый ублюдок.
Джулиан загудел с нижнего лестничного пролета:
– Переключи ее на кухню.
– Подожди, Джейни. – Оливер вышел на лестничную площадку и прокричал: – Как?
– Нажми… потом нажми «Кухню».
– Что нажать?
– Звездочку.
– Звездочку, потом «Кухню».
– Да. Нет, звездочку, потом «Кухню», потом перевести звонок.
– О’кей. – Оливер вернулся и взял трубку. – Сейчас соединю тебя с Джулианом, он на кухне. – Он нажал кнопки. – Черт! – Снова вышел на лестничную площадку. – Я ее отключил.
– Что?
– Связь прервалась.
– …ради бога…
– Перезвони ей. Это Джейни.
– Кто?
– Джейни.
Джулиан – яркий пример того, как богатство превращает нормального человека в дебила.
Моя голова распухла от постоянных мыслей об Африке. Я не могла прекратить думать об этом. Ощущение было, будто я схожу с ума. На телефоне вспыхивали лампочки. Я отошла от окна и села на подушку, обхватив колени руками и склонив голову. Джинсы на коленях протерлись до дыр.
Оливер вернулся в комнату.
– Рози, чтобы я больше тебя в этих джинсах не видел. Ты на бомжиху похожа. У тебя же полно шмоток.
– Я всё продала, – сказала я, не поднимая головы.
– Что?
– Отнесла в магазин «Второе дыхание». Мне дали пятьсот фунтов, и я пожертвовала их на благотворительность.
– Нельзя же быть такой наивной! Думаешь, это что-нибудь изменит? Как ты собираешься жить здесь, если у тебя нет нормальных шмоток?
– Главное – внутренняя красота, Оливер.
– О! Да что ты говоришь! Правда? Ну спасибо. Спасибо, мать Тереза, вы показали мне свет.
Я так и сидела с опущенной головой, не произнося ни слова.
– Господи, Рози, сколько это может продолжаться? Слушай, если уж тебе так хочется, я пожертвую на благотворительность пятьсот фунтов. Иди и забери свою одежду. Когда ты это сделала?
– Ты тоже можешь послать пятьсот фунтов.
– Я пошлю тысячу, успокоилась? Ты заберешь свою одежду, и все останутся довольны.
Я выпрямилась и взглянула на него.
– И что мне делать?
– По крайней мере, возьми себя в руки.
– Я верю, что поступаю правильно, и ты не сможешь меня купить.
– О, ради бога, прекрати, меня уже тошнит от всего этого. – Он заметил выражение моего лица. – Ладно, извини, я понимаю. Но ты не могла бы вернуться в реальный мир, Рози, хоть на минутку?
На лестнице послышались тяжелые, неуклюжие шаги Джулиана. Он вошел, плюхнулся на диван и с огорченным видом зажег сигарету.
– Маргарита ворует еду из холодильника.
– Кто? – спросил Оливер.
– Домработница. Маргарита, ты же ее видел. У меня было шесть бутылок «Moet & Chandon», а сейчас смотрю – осталось четыре. Я и так слишком щедр. Позволил ее сыну мыть машины пять раз в неделю, так они теперь все в разводах. Что мне делать?
– Отрубить им руки, – предложила я.
– Заткнись, – огрызнулся Оливер.
Оливер заехал к Джулиану, чтобы взглянуть на сценарий рекламного ролика для «Бритиш Телеком». Джулиан должен был играть главную роль, но волновался, что его персонаж не слишком смешной.
– Сколько? – спросил Оливер.
Джулиан протянул ему сценарий.
– Сто штук.
– Мало. Проси двести.
Я встала и вышла из комнаты. Спустилась по лестнице и направилась в ванную для гостей на четвертом этаже. Ванная была размером с мою квартиру, повсюду зеркала. Пол был вырезан из цельного куска нефрита, а в центре, на ножках из кованого железа в форме орлиных когтей, стояла ванна джакузи, подделка под викторианский стиль. Сиденье унитаза тоже было нефритовое. Я опустила крышку и села. Посмотрела в позолоченное зеркало напротив и увидела грузовик с умирающими от голода и мертвое тело на земле. Мое лицо в зеркале казалось чужим. У ног стояла мраморная табуретка, на ней – еще один телефон с коммутатором. У двери, на латунных крючках в форме орлиных голов, висели пушистые полотенца. Я встала и вышла на лестничную площадку.
Джулиан гремел на весь дом.
– Я ожидал от тебя большего, Оливер.
– Ты хоть раз сказал что-нибудь хорошее о моей программе? Хоть раз?
Я очень медленно поднялась по ступенькам и вошла в комнату. Они испуганно переглянулись, будто увидели лунатика. Я села за стол, в кресло. Они снова переглянулись, робко взяли сценарии и вернулись к своему разговору.
