Габриэль Маркес - История похищения
Лопес Мичельсен отказался еще решительнее. Тогда адвокат попросил устроить встречу с президентом, чтобы заручиться хотя бы устными гарантиями.
– Это здесь не обсуждается! – отрезал Лопес.
Сам Пабло Эскобар был осведомлен о планах Почетных граждан (в том числе о секретных) еще до того, как они собрались для обсуждения текста открытого письма. Иначе с чего бы он срочно прислал Гидо Парре письмо, где вполне определенно очерчивались границы его полномочий? «Действуй на свое усмотрение, но добейся, чтобы Почетные граждане пригласили тебя для обмена мнениями», – говорилось в письме. Далее следовало перечисление решений, принятых Невыдаванцами, чтобы Парра не позволил переговорам уклониться в сторону.
Послание группы Почетных граждан было готово через сутки. По сравнению со всем, что говорилось раньше, в нем появился важный тезис: «Наши действия выходят на новый уровень: мы стремимся не только к освобождению заложников, но и к национальному примирению». Такая постановка вопроса, естественно, вселяла новые надежды. Президенту Гавирии письмо понравилось, однако он хотел поставить все точки над i, чтобы не возникло недопонимания, а потому велел министру юстиции выступить с официальным заявлением: дескать, единственный шанс, который оставляет террористам правительство, – это явка с повинной.
Эскобару открытое письмо страшно не понравилось. Прочитав его 11 октября в газетах, он тут же передал через Гидо Парру гневный ответ, приказав распространить его в высших кругах Боготы.
«Письмо Почетных граждан попахивает цинизмом, – гласил ответ. – Мы должны отпустить заложников, между тем как правительство не торопится вникнуть в наши требования! Неужели они считают, что мы снова дадим себя обмануть?»
Позиция Невыдаванцев остается прежней: «Мы не намерены ее менять, поскольку не получили положительного ответа на наши просьбы, изложенные в первом обращении. Это серьезные переговоры, а не игра, в которой кто-то кого-то стремится оставить в дураках».
На самом же деле Эскобар в своих требованиях ушел намного вперед, Почетные граждане не успевали на них реагировать. Теперь он уже требовал от правительства выделения особой, надежно охраняемой территории – он называл ее «тюремным поселением», – такой же, какую предоставили М-19, пока окончательно улаживались детали их добровольной сдачи властям. Неделю назад он послал Гидо Парре подробное описание тюрьмы, которая ему нужна. По мнению Эскобара, для этого идеально подходила его собственная усадьба, расположенная в двенадцати километрах от Медельина и оформленная на подставное лицо. Муниципалитет Энвигадо, считал Эскобар, мог бы арендовать усадьбу и приспособить ее под тюремное поселение. «Поскольку это потребует расходов, мы готовы выделить по смете определенную сумму, – обещал наркобарон и добавлял с обескураживающей прямотой: – Я тебя посвящаю в подробности, чтобы ты встретился с алькальдом Энвигадо, сказал, что действуешь по моему поручению, и все ему объяснил. Но надо добиться от министра юстиции публичного заявления о том, что мы не согласны с указом 2047, поскольку опасаемся за свою безопасность, и что муниципалитет Энвигадо, внося свой вклад в дело примирения колумбийцев, готов обустроить специальную тюрьму, в которой мы, сдавшись властям, будем целы и невредимы. Не ходи вокруг да около, прямо требуй, чтобы они поговорили с Гавирией и предложили ему мой план тюремного поселения». Эскобар недвусмысленно заявлял о своем намерении заставить министра юстиции дать ответ в печати. «Я знаю, это будет бомба, – написал Эскобар и нахально добавил в самом конце: – Так мы их подведем к тому, что нам нужно».
Однако министр отверг предложение в том виде, в каком оно было сделано, и Эскобару пришлось сбавить тон: в следующем письме он уже больше предлагал, чем требовал. В обмен на создание тюремного поселения он обещал уладить конфликты между различными наркокартелями, бандами и группировками, гарантировать добровольную сдачу властям сотни с лишним наркоторговцев и, наконец, вывести страну на прямой путь к миру. «Мы не просим ни о помиловании, ни о диалоге, ни о чем другом, на что они не пойдут», – заявлял Эскобар и подчеркивал, что речь идет лишь о добровольной сдаче властям, «пока все в этой стране требуют диалога и статуса политических заключенных». Он даже выразил готовность поступиться самым дорогим: «Меня лично вопрос экстрадиции не волнует. Я знаю, что если меня поймают, то убьют, как убили всех остальных».
При этом, выгадывая очки, Эскобар пытался спекулировать на теме заложников. «Скажи сеньору Сантосу, – приказывал он Гидо Парре в другом письме, – если он хочет доказательств, что его сын жив, пусть сперва опубликует интервью с директором «Америкас уотч» Хуаном Мендесом и его доклад об убийствах, пытках и похищении людей в Медельине». Однако Эрнандо Сантос к тому времени уже разобрался в ситуации и понял, что бесконечная смена требований и контрпредложений выматывает не только его, но и противников. В том числе и Гидо Парру, который к концу октября оказался на грани нервного срыва. Поэтому Сантос ответил Эскобару, что не опубликует ни строчки и отказывается от дальнейших встреч с его эмиссарами, пока не получит убедительных доказательств, что его сын жив. Сантоса поддержал и Альфонсо Лопес, пригрозив, что Почетные граждане откажутся от переговоров.
Это возымело действие. Две недели спустя Гидо Парра позвонил Эрнандо Сантосу из придорожного кафе.
– Мы с женой сейчас в дороге, в одиннадцать я буду у вас, – сообщил Гидо. – Я вам везу такой потрясающий деликатес! Вы даже не представляете, как он мне понравился. И вам обязательно понравится!
Эрнандо еле дождался, думая, что Парра привез Франсиско. Но это оказался лишь его голос, записанный на мини-кассету. Причем они целых два часа не могли прослушать запись, потому что у них не было подходящего магнитофона. И только потом сообразили, что кассету можно вставить в телефонный автоответчик.
Пачо Сантос мог бы стать кем угодно, но только не диктором. Обычно он говорит с той же скоростью, что и думает, а мыслей ему приходит в голову сразу несколько, причем противоречивых. Однако в тот раз, как ни удивительно, все было иначе. Пабло говорил медленно, хорошо поставленным голосом, гладкими фразами. На самом деле он озвучил два обращения: одно к родным, другое к правительству. Оба были записаны неделю назад.
Похитители придумали хитрый ход: в доказательство, что запись была сделана такого-то числа, они велели Пачо зачитать вслух заголовки газет, вышедших в тот день. Но это оказалось ошибкой, за которую Эскобар мог содрать с них три шкуры. Редактор же юридического отдела газеты «Тьемпо», наоборот, получил возможность блеснуть журналистской смекалкой.
– Пачо прячут в Боготе! – заявил он.
И действительно, он подметил важную деталь: заголовки, которые прочитал Пачо, фигурировали лишь в местном, окружном варианте газеты, который распространялся на севере столицы. Это было ценнейшее наблюдение, и оно могло бы сыграть решающую роль, не будь Эрнандо Сантос против силового освобождения заложников.
Эрнандо словно воскрес; особенно его вдохновило то, что, судя по аудиозаписи, сын одобрял его действия по освобождению заложников. И потом, в семье Пачо всегда считался самым ранимым, слишком горячим и неуравновешенным; никто даже представить себе не мог, что после шестидесяти дней заточения он сохранит такое самообладание и будет рассуждать так здраво.
Эрнандо собрал у себя всех родных, и они прослушивали запись до рассвета. Все держали себя в руках, один только Гидо не выдержал и разрыдался. Эрнандо подошел, чтобы его успокоить, увидел, что рубашка Гидо промокла от пота, и понял, что адвокат в панике.
– Попомните мое слово: меня не полиция убьет, а Пабло Эскобар! – всхлипнул Гидо Парра. – Он убьет меня, потому что я слишком много знаю.
А вот Марию Викторию это совсем не тронуло. Ей показалось, что Парра играет на чувствах Эрнандо, пользуется его слабостью и старается извлечь из этого свою выгоду. Видимо, Гидо Парра об этом в какой-то момент догадался, потому что сказал о ней Эрнандо:
– Непробиваемая женщина…
Так обстояли дела 7 ноября, когда похитили Маруху и Беатрис. Почетные граждане остались с носом. 22 ноября Диего Монтанья Куэльяр, заранее поставив товарищей в известность, предложил им распустить группу, но перед этим они на торжественном заседании вручили президенту свое экспертное заключение по поводу основных требований Невыдаванцев.
Если президент Гавирия всерьез ожидал, что его указ немедленно вызовет массовую сдачу наркодельцов властям, то его постигло разочарование. Ничего подобного не произошло. В СМИ, в политических кругах, в юридической среде настойчиво высказывалось мнение, что указ 2047 требует доработки. Даже адвокаты Невыдаванцев делали кое-какие ценные замечания. Начать с того, что слишком размытые формулировки давали возможность судьям на свой лад интерпретировать саму процедуру экстрадиции. Другим недостатком указа являлось то, что основные доказательства виновности наркодельцов находились за границей, но сотрудничество с США буксовало, а сроки, необходимые для получения доказательств, были слишком малы. Чтобы найти выход из положения, следовало увеличить сроки и уполномочить администрацию президента выступить в роли посредника в процессе получения доказательств. Однако в указе об этом не говорилось ни слова.
