Мелани Бенджамин - Жена авиатора
Элизабет с росчерком подписала письмо, аккуратно сложила его и спрятала в карман.
– Адрес напишу позже. Только подумай, как отлично оно будет выглядеть на бланке посольства!
– Кому ты пишешь на этот раз? Конни?
Элизабет молча кивнула; она писала Конни Чилтон, своей бывшей соседке по комнате из Смита[2], так часто, что этот вопрос едва ли стоило задавать. Я чуть было не спросила, нужна ли ей марка, но вовремя вспомнила, что мы теперь важные персоны. Наш отец был назначен послом в Мексике. Мы, Морроу, отныне не нуждались в таких обыденных предметах, как марки. Все наши письма посылались специальной правительственной диппочтой вместе с меморандумами и докладными записками отца.
Ходили слухи, что полковник Линдберг сам повезет на самолете диппочту обратно в Вашингтон, когда полетит назад. По крайней мере на это намекал папа в своем последнем письме, полученном мной как раз перед тем, как мы с Элизабет и Дуайтом сели на поезд в Нью-Йорке. Теперь мы находились в Мексике – ночью пересекли границу. Я с восхищением смотрела на незнакомый пейзаж, пока поезд, пыхтя, двигался в южном направлении. Унылые, странно освещенные равнины Среднего Запада, мрачная пустыня Техаса, одинокие глинобитные домики с крышами из листового железа под бесцветным, бесконечным небом. Мексика по контрасту показалась мне гораздо более зеленой, чем я предполагала, особенно когда дорога стала подниматься вверх к Мехико-Сити.
– Ты написала Конни, что мы видели Глорию Свенсон с мистером Кеннеди? – Мы мельком видели их обоих, кинозвезду и банкира, когда те садились на поезд в Техасе. Они опустили головы и подняли воротники. Джозеф Кеннеди был женат, имел выводок католических малышей и красавицу жену по имени Роза. Что касается мисс Свенсон, то, судя по журналу о жизни звезд, который я иногда брала посмотреть у своей соседки по комнате, она была замужем за французским маркизом.
– Нет, папе бы это не понравилось. Теперь, когда он стал послом, мы должны быть более осторожны.
– Ты права. Какая же она маленькая в жизни! Гораздо меньше, чем в кино. Практически такого же роста, как и я!
– Я слышала такое про киноартистов, – Элизабет задумчиво кивнула, – говорят, что Дуглас Фербенкс ненамного выше Мэри Пикфорд.
Проводник-мексиканец постучал в дверь нашего купе, потом засунул в него голову.
– Прибываем на станцию, мисс, – сказал он, обращаясь к Элизабет, которая снисходительно улыбнулась и кивнула, после чего он ретировался.
– Не могу дождаться, когда увижу Кон, – сказала я, чувствуя, как внутри что-то сжимается от радостного предвкушения, – и маму, конечно. Но больше Кон! – Я скучала по своей маленькой сестре, скучала и одновременно завидовала ей. В свои четырнадцать она могла совершить переезд в Мексику вместе с нашими родителями и жить веселой жизнью дипломатической миссии, которую я лишь мельком увижу на каникулах, – моих первых каникулах с тех пор, как папа получил это назначение.
Взяв свой дорожный чемодан, я вслед за Элизабет вышла из нашего частного вагона в коридор, где к нам присоединился Дуайт, нервно теребивший галстук.
– Посмотри, правильно ли завязано, Энн? – Брат нахмурился и стал так похож на папу, что я чуть не рассмеялась. Тот тоже никогда не мог освоить науку завязывания галстуков. И брюки у него всегда были слишком длинными и собирались складками, как кожа на коленях у слона.
– Да, конечно. – И я хорошенько дернула брата за галстук.
Внезапно поезд остановился; мы были на платформе, в толпе возбужденных пассажиров, в обволакивающем южном тепле, которое мягко согревало мое тело, все еще не отошедшее от нортхэмптонской зимы, которую я привезла буквально на своих плечах – забыла положить в чемодан зимнее пальто.
– Энн! Элизабет! Дуайт! – послышался смех, щебетанье, и к нам подбежала Кон.
Ее маленькое круглое личико загорело под южным солнцем, волосы стягивала яркая красная ленточка. На ней было мексиканское платье с яркой вышивкой и пышная юбка, на маленьких ножках – гуарачи.
– Вы только посмотрите! – смеясь, я обняла ее. – Просто картинка! Настоящая сеньорита!
– Родные мои!
Оглянувшись, я оказалась в объятиях мамы, но потом была мгновенно оставлена, потому что она переключилась на Элизабет. Мама выглядела, как всегда, безупречно – чопорная светская дама из Новой Англии, волею судьбы заброшенная в гущу тропиков. Папа, в вечно болтающихся брюках и съехавшем на сторону галстуке, тряс руку Дуайта и одновременно целовал в щеку Элизабет.
В конце концов он повернулся ко мне; слегка откинувшись назад, осмотрел меня с ног до головы и серьезно кивнул, хотя его глаза весело блестели.
– А вот и Энн. Преданная и надежная Энн. Ты никогда не изменишься, дочь моя.
Я покраснела, не совсем уверенная, комплимент ли это. Потом бросилась в его распахнутые объятия и поцеловала колючую щеку.
– Счастливого Рождества, господин посол!
– Да, да – это будет счастливое Рождество! А теперь – поспеши, и ты, может быть, застанешь полковника Линдберга, если он еще не уехал.
– Он здесь? – спросила я, когда мама рассаживала всех в первой из двух специально ожидавших нас машин, черных и сияющих. Наш багаж уже был аккуратно сложен на платформе, предварительно снабженный инициалами и являвший наглядный пример нашего благополучия. Мне бросилось в глаза, что почти все вокруг носят соломенные сундуки и ставят их на повозки, запряженные осликами.
– Да, полковник Линдберг все еще здесь – о, моя дорогая, ты бы видела, сколько людей толпилось на летном поле, когда он прилетел! Он опоздал на два часа, но никто не ушел. Этот самолет, как же он называется? А, «Призрак Сент-Луиса», кажется. Правда, он…
Кон начала хихикать, я тоже невольно улыбнулась.
– Он называется «Дух Сент-Луиса», – поправила я маму и заметила удивление в ее печальных миндалевидных глазах. Мгновенно вспыхнула, поняв, о чем она думает: «Неужели моя Энни тоже потеряла голову от молодого красавца героя, как все остальные девушки? Кто бы мог подумать?»
– Да, конечно, «Дух Сент-Луиса». Полковник согласился провести свой отпуск у нас в посольстве. Твой отец просто сбился с ног. Мистер Генри Форд даже послал самолет за матерью полковника. За обедом Элизабет по закону гостеприимства будет ухаживать за полковником – и тебе, дорогая, тоже придется помочь. Честно говоря, я обнаружила, что он очень стеснителен.
– Просто до смешного, – снова хихикнув, согласилась Кон, – мне кажется, что ему раньше вообще не приходилось разговаривать с девушками!
– Кон, прошу тебя. Полковник все-таки наш гость. Мы должны сделать так, чтобы он чувствовал себя как дома, – усталым тоном проговорила мама.
Я в смятении слушала ее, провожая до второй машины. Отдельные восклицания папы, Дуайта и Элизабет доносились из первого авто. Значит, полковник – совершенно незнакомый нам человек – будет присутствовать на нашем семейном ужине в Рождество? Конечно, я не рассчитывала на это и не могла не чувствовать, как бесцеремонно со стороны незнакомца втираться в дом подобным образом. Однако даже при простом упоминании его имени мое сердце начинало биться быстрее, а в голове проносились тайные мысли об этом неожиданном случае, который весь остальной мир наверняка назовет невероятным счастьем! Как же начнут визжать девушки в колледже, когда узнают об этом! Как станут завидовать мне!
Пока я приводила в порядок свои мысли, мы мчались в посольство на такой бешеной скорости, что у меня не было времени насладиться незнакомым экзотическим пейзажем Мехико-Сити. Единственное оставшееся впечатление – неясные пятна разноцветных огней в сгущающихся сумерках и побеленные дома в буйных зарослях цветущих растений. Декабрь, а здесь все в цвету! Как замечательно!
– Неужели полковник действительно так застенчив?
Необыкновенный молодой человек подвержен такому же обыкновенному недостатку, как и я. Неужели так бывает?
– Представь себе. Говори с ним об авиации – это единственный способ услышать от него больше, чем «да», «нет» и «передайте соль, пожалуйста», – сказала мама и похлопала меня по колену. – А теперь расскажи, как твой последний семестр? Ты рада, что прислушалась к голосу рассудка и не стала поступать в Вассар?[3]Теперь ты уже почти выпускница Смита, как я и Элизабет!
Слегка улыбнувшись, я опустила взгляд на носки своих туфель, пыльных после дороги, и кивнула, хотя мой рот был плотно сжат – единственный признак былого бунта. Прошло почти четыре года, а я все еще мечтала, чтобы мне разрешили поступить в Вассар, такой отчаянно желанный.
Проглотив свою досаду, я добросовестно стала перечислять события и свои маленькие академические победы, в то время как мы мчались вперед, перегнав два роскошных посольских авто. Полковник Линдберг. Я не рассчитывала встретить его так скоро, да и вообще не мечтала познакомиться. Думала, что его приезд – официальная остановка на маршруте по Латинской Америке и что он уедет гораздо раньше, чем начнутся мои каникулы. Мои ладони стали влажными, и я пожалела, что не переоделась в поезде во что-нибудь более нарядное. Никогда раньше мне не доводилось видеть настоящего героя, и я боялась, что один из нас будет разочарован.
