Грегори Робертс - Тень горы
– Да нет, – мягко возразила она. – Но насчет тебя у нас с ней было взаимопонимание.
– Да, она говорила мне что-то такое. О том, как вы встречались в «Каяни» и беседовали о нас.
Она тихо рассмеялась:
– Ты действительно хочешь знать об этом?
– Ты уже который раз задаешь мне этот вопрос, – улыбнулся я.
– С того момента, как ты отдалился от меня, я постоянно следила за твоей жизнью. Сначала я была довольна: мне казалось, что ты счастлив с Лизой. Но я слишком хорошо знала Лизу и боялась, что она все испортит.
– Секундочку. Ты следила за мной все эти два года?
– Ну да. Я же люблю тебя.
Просто и ясно, в глазах полное доверие.
– А как это… как это вяжется с вашим с Лизой взаимопониманием?
Она печально улыбнулась:
– До меня дошли слухи, что Лиза опять пустилась во все тяжкие и обманывает тебя, а ты об этом не догадываешься.
– Я не спрашивал ее об этом.
– Да, я знаю. Но все об этом говорили. Все, кроме тебя.
– Это не имеет значения. И тогда не имело значения.
– Но это было неправильно, потому что ты выше этого и заслуживаешь лучшего. Поэтому я однажды проследовала за ней в ее любимый бутик и постучала пальчиком по ее плечу.
– И что ты ей сказала?
– Я велела ей либо откровенно рассказать тебе обо всем, что она вытворяет, чтобы ты решил, хочешь ли остаться с ней, либо прекратить это распутство.
– Не слишком ли сильное слово?
– Слишком сильное? Да ни один человек в этой галерее, включая клиентов, не мог чувствовать себя в безопасности в ее обществе. Меня это меньше волновало бы, если бы не касалось тебя.
– И ты заключила с ней что-то вроде соглашения?
– Не тогда. Я дала ей шанс. Я же любила ее. Ты знаешь, что она была неотразима. Но она не изменилась, так что я встретилась с ней в «Каяни» и сказала, что люблю тебя и не хочу, чтобы она тебе вредила.
– И что она ответила?
– Она согласилась тебя отпустить. Она не любила тебя по-настоящему, но ты ей страшно нравился. Она сказала, что не хочет резкого и болезненного разрыва, а постарается разойтись с тобой постепенно.
– Значит, это ты разлучила нас с Лизой? – спросил я, обескураженный внезапно открывшейся мне правдой. – Так это было?
– Не совсем так, – вздохнула она. – У меня до сих пор стоит перед глазами ее лицо там, на постели, где я ее нашла. Я помню, что я сказала ей во время последней встречи: если она не откроет тебе правды и будет так же обращаться с тобой, как раньше, я найду способ ее остановить.
– И ты действительно сделала бы это, хотя любила ее?
– К кому бы вы ни ходили на обед в последний год, – ответила она тихо, – вы обедали с ее любовниками. Иногда это были оба супруга. И ты был единственным, кто не знал об этом. Прости, что говорю тебе все это.
– Она часто уходила куда-нибудь, и я не спрашивал ее куда. Я и сам часто уезжал и не мог сказать ей, где я был и какую контрабанду переправлял. Она была в беде, а я не понимал этого.
– Она не была в беде. Она сама была бедой. Тогда в «Каяни» она согласилась перестать водить тебя за нос, но тут же стала заигрывать со мной.
– Правда? – засмеялся я.
– Представь себе. Ну это же Лиза. Она была красавицей без царя в голове и нравилась всем без исключения.
– Это точно.
– Я сначала считала тебя наивным. Но ты не наивен, ты доверчив, и это мне очень нравится в тебе. Мне необходимо, чтобы мне доверяли. Доверие – редкостный наркотик для души. Для меня был очень важен тот факт, что ты не отказался от меня окончательно и бесповоротно. Тем более, что мы оставались верны друг другу и доверяли друг другу, не общаясь. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Думаю, да. Как бы то ни было, теперь мы вместе, и навсегда.
– Вместе и навсегда, – повторила она, прислонившись ко мне.
– Значит, ты действительно следила за мной все это время?
– Да. А ты так и не покинул город, хотя говорил, что намереваешься.
– Я не мог, пока ты была здесь.
Люди перед кофейней шутили и смеялись. Я огляделся по сторонам, проверяя, нет ли какой-нибудь угрозы, высматривая прячущихся по темным углам карманников, наркоторговцев и прочих мошенников. Но вокруг все было спокойно.
– Ты никому не говорила о том, что тебе сказала Лиза: что это мадам Жу заказала жениха Кавиты?
– Я держала это в секрете, пока не настало время раскрыть его. Теперь Кавита знает правду и не упускает мадам Жу из виду. А когда журнал мадам Жу будет у нее, Кавита покажет ей, что такое карма.
Мадам Жу и Кавита? Этот союз представлялся мне монетой с двумя аверсами, которая принесет кому-нибудь несчастье, какая бы сторона ни выпала.
– Я хочу уточнить: мадам Жу не знает, что Кавита была невестой того парня, которого она убила четыре года назад – или сколько там?
– Не знает. Дело в том, что на самом деле ее зовут не Кавита Сингх. Когда произошло это убийство, она работала нештатным фотографом в Лондоне. Она вернулась сюда под вымышленным именем и стала работать на Ранджита. Она надеялась, что ей, как журналисту, удастся когда-нибудь выяснить, что случилось с ее парнем. Я ждала момента, когда Кавита станет достаточно сильной, чтобы выступить против мадам Жу и уничтожить ее без риска для самой себя. Я продвигала ее, придавала ей сил. И наконец наступил день, которого она ждала. Я сказала ей правду.
– Значит, мадам Жу, стремясь вернуть себе утраченные позиции, использует Кавиту, чтобы вымогать деньги у людей, числящихся в ее журнале, а Кавита ждет момента, чтобы завладеть книгой и уничтожить мадам Жу?
– Да. Шахматная партия, разыгрываемая двумя опасными женщинами.
– И когда Кавита получит эту книгу?
– Скоро уже.
– И тогда она ею воспользуется?
– О да! – рассмеялась Карла. – Она перевернет все с ног на голову.
– Уж не знаю, кто из них пугает меня больше, мадам Жу или Кавита.
– Я говорила тебе, что ты недооцениваешь Кавиту.
– Я никого не оцениваю и не осуждаю. Я хочу, чтобы в мире не было камней, которыми кидались бы в кого-нибудь.
– Это я знаю, – засмеялась она.
– А что в этом смешного?
– Смешно то, что Дидье сказал однажды о тебе.
– И что он сказал?
– Он сказал: «У Лина доброе сердце, и это непростительно».
– Ну спасибо.
– Хочешь знать, кто открыл третий офис внизу?
– Сегодня прямо ночь открытий. Ты, по-моему, получаешь удовольствие, ошарашивая меня.
– Безусловно, – согласилась она. – Так ты хочешь знать, кто поселился в третьем номере или нет?
– Разумеется, хочу. И еще я хочу посмотреть туннель, в котором так до сих пор и не был.
– Ты наверняка не захочешь подписать соглашение о неразглашении.
– Стоит подписать какой-нибудь юридический документ, и судьба берет выходной.
– Это Джонни Сигар, – сказала она.
– В третьем номере?
– Да-да.
– Слушай, прекрати уже красть у меня персонажей. Знакомых, поселившихся в «Амритсаре», уже на полромана хватит, а я его даже не начал писать.
– Джонни открывает агентство недвижимости, – сказала она, игнорируя мои жалобы с восхитительной небрежностью. – Он будет заниматься расселением трущоб.
– Хана району!
– Я финансировала его агентство последними деньгами из Ранджитова наследства.
Я задумался о разраставшейся колонии в «Амритсаре».
– Карлуша приехала, но Олег ведь не собирается съезжать, не знаешь?
– Надеюсь, нет, – улыбнулась она. – И ты наверняка тоже. Он тебе нравится.
– Да, нравится. И нравился бы еще больше, если бы чирикал на пару децибелов потише.
– Навин сегодня не придет? – спросила она.
– Он работает над одним делом для Дивы. Эта девушка продолжает загружать его той или иной работой и держит при себе.
– Думаешь, они сойдутся?
– Не знаю, – ответил я, пытаясь не возлагать особых надежд на то, чего наши друзья, возможно, и сами не хотели. – Знаю только, что Навину никто другой не нужен. Что бы он ни говорил, он без ума от нее. А если сложить индийца с ирландцем, как в случае с Навином, то получится парень, который никогда не изменит своей любви.
Посетители кофейни высыпали на улицу, размахивая футболками, некоторые обменивались ими.
– Что бы это значило?
– Помнишь, я обещала изложить Винсону облегченную версию учения Идриса, которую он сможет записывать на футболках?
– Ну да.
– Винсон и Ранвей взяли у Рэнделла конспект ответов Идриса, написали некоторые цитаты на футболках и роздали их посетителям в память об открытии «Любви и веры».
Молодой человек, стоявший рядом с нами, приподнял футболку, чтобы прочесть цитату. Я тоже прочитал надпись, заглядывая через его плечо.
Сердце,
полное жадности, гордости или ненависти,
не свободно.
