Питер Мейл - Французские уроки. Путешествие с ножом, вилкой и штопором
В наши дни происходит обратный процесс, и теперь англичане завоевывают Нормандию. Они скупают фермы, крестьянские дома и особняки, привозят с собой свой мармелад и неискоренимое пристрастие к главному достижению цивилизации – английским газетам. Прохаживаясь по оживленной главной улице Ливаро, я услышал, как брюзгливый английский голос выговаривает киоскеру за непомерную цену на вчерашний номер «Таймс». При всем желании я не могу представить себе француза, который в глухой английской провинции станет жаловаться на цену «Le Monde». Хотя бы потому, что он не найдет там ничего похожего на «Le Monde». Все-таки мы, англичане, чересчур замкнутый народ. Дух моего бывшего босса Дженкинса еще витает среди нас.
Мы с Садлером договорились встретиться в отеле, в самом конце главной улицы. Хорошо зная своего друга, я тут же отправился в ресторан и, разумеется, нашел его там. Он сидел за столиком, потягивал вино и строчил что-то на оборотной стороне конверта.
– Думаю, мне надо будет произнести речь, – заявил он, постучав пальцем по своим запискам. – Вот, возьми. – Садлер протянул мне лист желтоватой бумаги. – Это программа праздника. Ты почитай, а я пока допишу.
Он опять начал строчить на конверте, а я углубился в программу.
В ней было предусмотрено все, чего только можно ожидать от ярмарки сыров такого масштаба: apéritif concert, парад с оркестром, дегустации сыров, дегустации сидра, дегустации кальвадоса, барбекю, аттракционы и большой субботний бал. Нашлось и два сюрприза: в тот самый день должен был состояться «слепой» аукцион[80], на котором предстояло продать сорок amouillantes, то есть стельных коров, а в воскресенье – соревнование пожирателей сыра, победителю которого будет присвоено звание le plus gros mangeur[81].
– Все. – Садлер оторвался от своих записей. – Моя очередь сразу после беременных коров. А потом мы немного поработаем. Надо будет подписать книги.
– Мы?
– Ну да. Стол поставят прямо на улице. Устроят нас со всеми удобствами, вино или сидр – на наш выбор. Я уже обо всем договорился. Ты не пожалеешь.
Я не успел ничего ответить – к нам приблизился один из организаторов ярмарки, дабы удостовериться, что Садлер готов к ожидающей его минуте славы, или, возможно, помешать ему заказать еще одну бутылку вина. Будущего chevalier de fromage увели, а я решил посмотреть на коров, чтобы отдать дань материнству и успокоить нервы перед грядущими испытаниями.
Я люблю коров. Есть в них что-то умиротворяющее. Они редко куда-нибудь спешат. Если наблюдать за ними издалека, они кажутся воплощением безмятежности, двигаются медленно, лениво помахивают хвостами и выглядят очень живописно. Приблизившись, обращаешь внимание на длинные ресницы, мерные движения челюстей и тот факт, что от копыт до груди они обычно покрыты коркой грязи. Однако буренки, собравшиеся на аукцион, видимо, явились сюда прямо из коровьего салона красоты. Они стояли ровной шеренгой, вылизанные до последнего волоска. Их светло-бежевые пятнистые бока блестели, копыта были начищены, как лаковые ботинки, а глаза сияли. Беременность была им к лицу.
Аукцион проходил в полной тишине, если не считать шороха конвертов со ставками. Коровы молчали. Зрители молчали. Покупатели тоже молчали. Казалось, Ливаро погрузился в полуденную дрему. И вдруг этот покой был нарушен треском микрофона и многократно усиленным кашлем человека, прочищающего горло перед произнесением речи. По звуку я добрался до площади Пастер, где Садлеру предстояло войти в историю, и тут же едва не был растоптан клином confrères, пробивающимся через толпу к эстраде. Братья в коричневых бархатных плащах и шляпах, звеня медалями, взобрались на деревянную платформу и выстроились по обе стороны от мэра Ливаро и одинокого англичанина.
Судя по виду, Садлер нисколько не нервничал: он важно прогуливался по эстраде, переговаривался со своими соседями и с королевским апломбом махал зрителям – словом, имел вид человека, с удовольствием ожидающего вполне заслуженных почестей.
Фигура в плаще и шляпе приблизилась к микрофону, достала заготовленный заранее листочек с текстом и начала представление нового chevalier. В Виттеле я уже столкнулся с тем, что подобные речи традиционно представляют собой смесь неумеренных похвал и шутливого перечня всяческих пороков кандидата. Хорошо зная Садлера, я предполагал, что перечисление растянется до самого вечера, но, как ни странно, мой друг отделался парой легких уколов, негодных даже на то, чтобы попасть в колонку сплетен в местной газете. После чего начался ритуал посвящения.
Прежде всего Садлеру поднесли кусок сыра ливаро – очень большой, но сущая ерунда для человека его способностей. Он справился с ним за несколько секунд. Потом ему вручили кубок, вмещающий примерно ведро нормандского сидра – количество достаточное, чтобы затушить небольшой пожар. Это было испытание не для мальчика, но для мужа, и, когда Садлер поднял кубок, толпа затаила дыхание. К чести моего друга должен сказать, что, несмотря на все выпитое и съеденное за ланчем, он сумел опустошить сосуд одним долгим глотком. Зрители разразились аплодисментами, свистом и одобрительными восклицаниями «Ooh-la-la!». Confrères прониклись к новоиспеченному chevalier заметным уважением. Он бесспорно заслужил свою медаль.
Рядом со мной стояла жена Садлера, Лулу.
– Он отлично справился, – похвалил я.
– C’est normale[82], – кивнула она. – Когда дело доходит до выпивки, он еще ни разу не оплошал.
Формальности закончились, и публика приготовилась слушать речь нового члена братства. Будь на его месте я, она продлилась бы не более одной минуты: большое спасибо, польщен, огромная честь, и все тут. Но Садлер слеплен из другого теста. Когда он не ест, то читает лекции в университете, и это, без сомнения, придает ему уверенности. К тому же он бегло говорит по-французски. И не надо забывать, что в тот момент у него внутри плескалось ведро сидра, не считая вина, выпитого за ланчем. В результате мой друг схватил микрофон с таким энтузиазмом, будто собирался откусить от него кусок.
Уже после первых слов стало ясно, что перед нами опытный оратор, прекрасно знающий, как заинтересовать аудиторию.
– У меня есть мечта, – начал он. – Я горю желанием заняться со своей женой любовью на матрасе из сыра ливаро.
Лулу опустила голову. Она француженка, отличающаяся тонким вкусом и изящными манерами, а потому предпочитает держать дверь своей спальни закрытой. Но Садлера было уже не остановить.
– Сегодня я отправлюсь в постель с этой медалью на шее, – пообещал он, и я с удовольствием представил себе эту картину.
Мой друг к тому времени уже полностью овладел вниманием слушателей. Он поговорил еще о сексе, сыре, литературе и своей любви к Франции – кажется, он употребил термин «вожделение», – а потом перешел к заключительной части.
Не выпуская из рук микрофона, он набросился на мэра и расцеловал ее. Потом пришла очередь всех женщин – членов братства. Потом с криком: «Я англичанин, значит мне можно целовать и мужчин» – он облобызал всех остальных confrères. Все это очень напоминало ужимки кандидата в депутаты в последний день избирательной кампании. Влажные чмоки, усиленные микрофоном, через громкоговорители разносились по всей площади.
– Моп Dieu, – произнес восхищенный голос у меня за спиной, – как изменились англичане, с тех пор как ушла мадам Тэтчер!
А мне еще предстояло сидеть с этим человеком за одним столом и подписывать книги.
К счастью, какому-то решительному администратору удалось вырвать микрофон из рук Садлера до того, как мы заняли места за столом, иначе мой друг непременно оповестил бы о предстоящей встрече с читателями весь город. Мы заказали напитки, уселись за стол, заваленный стопками наших книг, и приготовились раздавать автографы толпе поклонников.
Надо сказать, занятие это странное и не всегда приятное, а несчастный писатель порой чувствует себя чем-то вроде экспоната в зоопарке. Любопытствующие скапливаются на безопасном расстоянии и с интересом рассматривают вас. Вы робко пытаетесь им улыбнуться, и они на всякий случай еще отступают назад, но по-прежнему не сводят с вас глаз. До вас доносятся обрывки фраз: «…А он старше, чем на фотографии… Лучше подожду, пока она выйдет в мягкой обложке… Да все они алкоголики, эти писаки… Жалко его жену… Ну давай спроси его». Спроси его о чем? Вы мечтаете, чтобы кто-нибудь вас о чем-нибудь спросил и нарушил это невыносимое одиночество. Но такое случается крайне редко. Наконец какой-то смельчак осторожно приближается к столу, берет книжку, перелистывает несколько страниц, возвращает ее на место и поспешно отступает, так ни разу и не взглянув на вас. А вам кажется, что вы стоите за прилавком с бракованным товаром.
Но в этот раз все было по-другому. Еще бы, ведь я находился в компании вновь испеченной знаменитости, медалиста и chevalier Садлера, воодушевленного только что сорванными аплодисментами и внушительным количеством сидра. Мы провели за столиком очень приятный час и пришли к выводу, что жители Ливаро отличаются небывалой общительностью и веселостью. И очень любят целоваться. До этого дня я всегда считал, что чем холоднее климат, тем сдержаннее живущие в нем люди. Но здесь, в Северной Нормандии, в ходу были жаркие объятия и четырехкратные поцелуи, что в два раза превышало обычную французскую норму. Вскоре Садлер занервничал, как выяснилось, из-за того, что, по его мнению, обделил поцелуями confrères на эстраде. Теперь они примут его за очередного glacial[83] англичанина. «Я их точно недоцеловал, – сокрушался он. – Ну ничего – постараюсь исправить это за обедом».
