Джон Бойн - Мальчик на вершине горы
– Великий воин, – объяснил Гитлер, постучав указательным пальцем по обложке. – Великий провидец. А также меценат, покровитель искусств. Идеальный путь: мы сражаемся за свои идеалы, мы побеждаем, очищаем мир от скверны и воссоздаем его в новом, прекрасном виде.
Пьеро прочитал даже книгу самого Фюрера, «Майн кампф», и хотя та оказалась попроще фолианта Карлайля, не вполне ее понял. Интересней всего, конечно, были главы о Великой войне, в которой так сильно пострадал Вильгельм Фишер. Однажды днем, когда они гуляли с Блонди в лесу, окружавшем уединенный приют на горе, Пьеро спросил Фюрера про его солдатскую службу.
– Сначала я был связным на Западном фронте, – заговорил Фюрер. – Носил донесения между войсками, стоявшими у французской границы и у бельгийской. Дальше сражался при Ипре, Сомме и Пашендейле. Под конец войны чуть не ослеп из-за горчичного газа. И потом иногда думал, что лучше было бы ослепнуть, чем видеть, каким унижениям подвергаются немцы после капитуляции.
– Мой папа тоже сражался при Сомме, – сообщил Пьеро. – Мама всегда говорила, что хоть он погиб не на Великой войне, именно война его и убила.
Фюрер нетерпеливо отмахнулся:
– Ничего-то твоя мама не смыслила, как я вижу. Умереть во имя победы и процветания Родины – счастье и гордость для любого солдата. Тебе надлежит чтить память отца, Петер.
– Но он вернулся домой совсем больным, – сказал Пьеро. – И делал очень плохие вещи.
– Например?
Пьеро не хотелось даже вспоминать о поступках отца, и, начав перечислять худшее, он говорил очень тихо и смотрел в землю. Фюрер слушал с неподвижным лицом и, когда мальчик замолчал, лишь дернул головой: дескать, все это ерунда.
– Мы вернем себе свое, – заявил он. – Нашу страну, наше достоинство, нашу судьбу. Борьба и окончательная победа немецкого народа – именно этим прославится в истории наше поколение.
Пьеро кивнул. Он давно не считал себя французом, а теперь, когда наконец-то подрос и получил две новые формы «Дойче Юнгфольк» большего размера, и вовсе стал настоящим немцем. К тому же, как утверждает Фюрер, вся Европа когда-нибудь войдет в состав Германии и национальная принадлежность вообще перестанет иметь значение.
– Мы будем одним целым, – так он однажды сказал. – Объединимся под общим флагом. – Он постучал себя по руке, по свастике на повязке: – Вот под этим вот флагом.
В тот визит перед отъездом в Берлин Фюрер дал Пьеро еще одну книгу из своей личной библиотеки. Пьеро старательно прочитал вслух заглавие:
– «Международное еврейство». – Он тщательно выговаривал каждую букву. – «Наиглавнейшая беда человечества». Автор Генри Форд.
– Американец, конечно, – пояснил Гитлер, – но природу еврейства понимает. Еврей алчен, еврей стремится к одному – к персональному накоплению богатств. Я считаю, что мистеру Форду следует бросить автомобили и срочно баллотироваться в президенты. С таким человеком Германия могла бы сотрудничать. Я мог бы сотрудничать с таким человеком.
Пьеро взял книгу, стараясь не думать о том, что и Аншель еврей, но совсем не такой, как рисует Фюрер. Книгу он поставил в шкафчик у кровати, а сам вернулся к «Эмилю и сыщикам», неизменно напоминавшим ему о доме.
Несколько месяцев спустя, когда осенний морозец уже прихватывал по утрам траву на окрестных горах и холмах, Эрнст отправился в Зальцбург за фройляйн Браун – она приезжала, чтобы подготовить Бергхоф к одному чрезвычайно важному визиту. Эмме выдали список любимых блюд гостей. Та вытаращила глаза и саркастически бросила:
– Надо же, ну прямо совсем без претензий.
– Да, у этих людей высокие требования, – сказала Ева. Она пребывала в панике из-за того, сколько всего нужно сделать, и расхаживала, щелкая пальцами в сторону прислуги, и приказывала работать быстрее. – Фюрер велел обращаться с ними, как… в общем, как с особами королевской крови.
– А я-то думала, что после кайзера Вильгельма для нас королевские особы пустое место, – буркнула себе под нос Эмма, села и стала составлять список продуктов с ферм Берхтесгадена, которые ей понадобятся.
– Счастье, что я сейчас в школе, – сказал Пьеро Катарине на утренней перемене. – Дома дым коромыслом. Герта и Анге…
– Кто это Анге? – спросила Катарина. По ежедневным отчетам своего приятеля она хорошо знала жизнь Бергхофа.
– Новая служанка, – ответил Пьеро.
– Еще одна? – Катарина скроила гримаску. – Сколько ж ему всего нужно?
Пьеро нахмурился. Катарина очень ему нравилась, но он не одобрял ее манеру насмехаться над Фюрером.
– Ее взяли на замену, – объяснил он. – Фройляйн Браун уволила Вильгельмину.
– А за кем же теперь Фюрер гоняется?
– В доме с раннего утра переполох, – продолжал Пьеро, игнорируя дерзкий вопрос. Он давно пожалел, что посвятил Катарину в историю Гели и рассказал о предположениях Эммы, что Вильгельмина напоминает Гитлеру эту несчастную девушку. – Все книги подоставали с полок и протерли от пыли, лампочки повывинчивали из патронов и тоже протерли, а постельное белье перестирали, высушили и выгладили, чтобы было как новенькое.
– Столько возни, – изрекла Катарина, – и все из-за каких-то дураков.
Фюрер явился вечером накануне приезда гостей и устроил тщательную проверку резиденции, а после, к великому облегчению Евы, поздравил всех с отличной работой.
Наутро Беатрис вызвала Пьеро к себе в комнату – хотела убедиться, что форма «Дойче Юнгфольк» сидит на нем как подобает и его вид соответствует требованиям хозяина.
– Идеально, – одобрила тетя, оглядев мальчика с головы до ног. – Ты так быстро растешь, я боялась, что форма уже опять коротка.
Раздался стук, и в дверь заглянула Анге.
– Простите, фройляйн, – начала она, – но…
Пьеро повернулся и, подражая Еве, раздраженно щелкнул пальцами и указал на коридор.
– Выйди, – велел он. – Мы с тетей разговариваем.
Анге разинула рот и оторопело на него посмотрела; затем вышла и тихо притворила за собой дверь.
– Грубо разговаривать вовсе необязательно, Петер. – Тетя Беатрис ничуть не меньше Анге была ошарашена его тоном.
– А почему нет? – осведомился Пьеро. Он и сам сильно удивился, что повел себя так начальственно, но ему это очень понравилось. – Мы с вами разговаривали. Она перебила.
– Но это невежливо.
Пьеро был не согласен и не скрывал этого.
– Она служанка. А я – член «Дойче Юнгфольк». Я ведь в форме, тетя Беатрис, вы же видите! Она должна оказывать мне уважение, и не меньше, чем солдату или офицеру.
Беатрис встала и отошла к окну. Она долго смотрела на вершины гор и проплывающие белые облака, упершись ладонями в подоконник, как будто пыталась унять гнев и не потерять самообладание.
– Возможно, тебе не стоит проводить столько времени с Фюрером, – обернувшись наконец и взглянув на племянника, сказала она.
– Почему это?
– Он очень занятой человек.
– Занятой, занятой, а говорит, что видит во мне большой потенциал, – гордо объявил Пьеро. – И потом, мы обсуждаем интересные вещи. И Фюрер меня слушает.
– Я тоже тебя слушаю, Петер, – напомнила Беатрис.
– Вы – другое.
– Почему?
– Вы женщина. Вы, конечно, все равно необходимы рейху, это понятно, но дела Германии должны решать мужчины, такие, как мы с Фюрером.
Беатрис позволила себе горько усмехнуться:
– Сам додумался, да?
– Нет, – ответил Пьеро, неуверенно помотав головой. Вслух его заявление прозвучало не слишком убедительно. Да и если подумать, мама тоже была женщина, но всегда знала, что для него хорошо. – Так Фюрер говорит.
– А ты, значит, мужчина? – поинтересовалась тетя. – В восемь лет?
– Скоро мне исполнится девять. – Пьеро вытянулся в полный рост. – Вы сами говорили, что я расту не по дням, а по часам.
Беатрис села на кровать и похлопала по одеялу, приглашая племянника сесть рядом.
– О чем еще беседует с тобой Фюрер? – спросила она.
– Ну, это все довольно сложно, – протянул Пьеро. – Это про историю и политику. А Фюрер говорит, что женский ум…
– Ты все же попробуй. Я постараюсь понять.
– Мы обсуждаем, как нас обокрали.
– Нас? Кого это нас? Меня и тебя? Тебя и его?
– Нас всех. Немецкий народ.
– Ах да, разумеется. Ты же теперь немец. Я забыла.
– Мой отец немец по праву рождения, и я тоже, – ответил Пьеро, словно бы защищаясь.
– И что же конкретно у нас украли?
– Нашу страну. Нашу гордость. Украли евреи. Понимаете, они потихоньку, исподволь завоевывают весь мир. После Великой войны…
– Но, Петер, – не выдержала Беатрис, – не забывай все же, что Великую войну мы проиграли.
– Пожалуйста, не перебивайте, когда я говорю, тетя Беатрис, – со вздохом сказал Пьеро. – Так вы проявляете неуважение ко мне, своему собеседнику. Я, конечно же, помню, что мы проиграли, но и вы, в свою очередь, не можете отрицать, что после войны нам пришлось терпеть величайшие унижения. Союзникам было мало, что они победили, они хотели еще наказать немецкий народ, поставив его на колени. И в нашей стране нашлось немало трусов, которые чересчур легко сдались врагу. И мы такой ошибки не повторим.
