Тим Тарп - Захватывающее время
Но тогда для меня это был не просто бассейн с водой – там были монетки. И я говорил отцу: «Пап, смотри, там деньги!» А он отвечал: «Да, люди бросают монетки в фонтан и загадывают желания». Желания! В моих глазах он стал еще лучше. Оказывается, это волшебный фонтан! Я был в благоговейном восторге! А папа заполняет заявление на депозит и не подозревает, как удивителен мир вокруг.
– Да, – говорю я, – у меня был такой момент с мамой и дохлой коровой на обочине.
– И что дальше? – восклицает Рикки. – Тебе исполняется одиннадцать или двенадцать, и все это теряет для тебя новизну. Из тебя напрочь выбивают способность видеть волшебство, но ты не хочешь, чтобы мир был таким. Ты хочешь, чтобы волшебство оставалось, не теряло свою прелесть. Поэтому, когда ты пьешь или куришь косячок, у тебя появляется ощущение, будто то восприятие, что было в детстве, возвращается.
– Волшебство нужно любить, – говорю я. – Не значит ли это, что ты все-таки хочешь поддать?
– Не, чувак. Я к тому, что и выпивка приедается. У нее, как и у всего остального, есть моральный износ. Так работает наша система. Это гигантская игра, построенная на злоупотреблении доверием, мошенничество. Что-то устаревает, и ты вынужден покупать новое, оно тоже устаревает, и так до бесконечности. Все наше общество – это полигон для наркоманов.
– Вы так считаете, профессор? – Мне нравится провоцировать его на то, чтобы он развивал свои теории.
– Естественно, чувак. Спорю на миллион баксов, что кто-то уже изобрел вечный двигатель, но атомные вампиры уничтожили его. То же самое с тканями, которые никогда не изнашиваются.
– Ага, – вторю ему я, – спорим, у них есть метки для гольфа, которые никогда не ломаются, и деревья, на которых растут «хот-доги».
– Можешь прикалываться сколько угодно, – говорит Рикки, – но не исключено, что ты прав.
– Я буду скучать, когда ты перестанешь курить травку и задвигать теории вроде этой.
Он усмехается.
– Мне не нужно обкуриваться, чтобы толкать теории. Все и так перед глазами, достаточно посмотреть MTV. – Он указывает на телевизор. На экране мускулистые парнями в плавках и девчонки в бикини вертятся под какой-то попсовый отстой.
– Они даже наши тела превратили в товар. Животы, сиськи, ягодицы, грудные мышцы. И ты должен покупать новые тренажеры, или книги о новых диетах, или еще что-то в таком роде. Ты вынужден обращаться к пластическому хирургу, который подрежет тебе отвисший живот или отсосет жир из задницы.
– Угу, – киваю я. – Непонятно все это, чувак. Смирись с непонятностями.
Но он ни в какую:
– Я не собираюсь мириться с этим бредом. Разве ты не понимаешь, о чем я? Они превращают нас в товар. За этим стоят те же самые атомные вампиры. Они подсылают своих приспешников, чтобы те гипнотизировали тебя поп-певцами-тире-стриптизерами, или новейшей видеоигрой, или новейшей моделью мобильника, или новейшим бумбара-бумбастером в кино. А потом, когда они вводят тебя в гипнотическое состояние, они заманивают тебя в свой огромный мегаэлектрический замок.
– Мегаэлектрический замок? Круто!
– Нет, это не круто. Потому что, когда ты попадаешь туда, они пропускают тебя через специальную машину, похожую на томограф, которая называется душеизъятелем, и когда ты выползаешь из нее с другого конца, ты представляешь собой не что иное, как товар.
– И как называется этот товар?
– Опустошенность, чувак, вот как он называется. И всю оставшуюся жизнь они будут продавать и перепродавать тебя до тех пор, пока в последний раз не упакуют в ящик и не зароют в землю.
– Ого, – говорю я. – Ты точно ни разу не дунул сегодня?
– Точно, ни одной затяжки. – Он устало качает головой. – Мне нужны перемены, точно говорю. Я сыт по горло атомными вампирами. Я не хочу быть их товаром. Не хочу быть святыми дарами для их святой троицы. Ты знаешь, что такое – их святая троица?
– Пиво, вино и виски? Он машет рукой.
– Ни фига подобного. Святая троица атомных вампиров – это бог секса, бог денег и бог власти. Бог секса платит дань богу денег, а бог денег – богу власти. Бог власти все рушит. Остальные вроде и ничего, когда они сами по себе, а вот бог власти – самая настоящая сволочь. Именно он направляет своих слуг, чтобы те гипнотизировали нас Новинками. Все это не волшебство. Это суррогат волшебства. Это отстой. Нет, я не говорю, что больше не хочу веселиться и получать удовольствие. Я просто хочу найти что-нибудь такое, что могло бы сойти на замену.
Я молчу, чтобы убедиться в том, что он закончил, потом салютую ему своим стаканом.
– Аминь, брат Рикки! Это была потрясающая проповедь.
– Так это правда или нет?
– Абсолютная правда. Нам всем хочется чего-нибудь, что вдохновляет. – Я не говорю ему о том, что одно дело хотеть чего-то, и совсем другое – верить в то, что желаемое можно получить.
– Отлично. – Он салютует мне воображаемым стаканом. – Еще раз подтверди свое согласие со мной, брат Саттер!
– Аминь, брат Рикки, аминь!
– Аллилуйя, брат, аллилуйя!
Мы оба уже хохочем. Я делаю большой глоток мартини и говорю:
– С завтрашнего дня я присоединяюсь к тебе, вот что. Ни капли алко до выходных. А в выходные мы устроим большую попойку.
– Ты ж вроде наказан?
– Когда это меня останавливало? У меня в спальне, между прочим, есть окно.
Он ничего на это не говорит, но потом выясняется, что в пятницу он идет на какой-то концерт с Бетани, а в субботу обедает с ней и ее родителями.
– Обед с ее родителями? – я не верю своим ушам. – Плохи дела, чувак. Процесс твоей переделки идет опережающими темпами.
Он пожимает плечами.
– Я просто хочу быть с ней точно так же, как ты хотел быть с Кэссиди.
– Да, но я не хотел проводить с ней все выходные каждую неделю.
– А почему ты не пригласил на свидание эту девушку с «газетного» маршрута? Ты же все равно сегодня собираешься звонить ей, не так ли?
– Эй, я говорил тебе: я не собираюсь с ней встречаться. Позволь мне повторить: она не та девушка, с которой я хотел бы заниматься сексом. Ни сейчас, ни в обозримом будущем. Я не буду заниматься с ней сексом в машине. Я не буду заниматься с ней сексом в сортире. Я не буду заниматься с ней сексом в баре. Я не буду заниматься с ней сексом в амбаре. Я вообще нигде не буду заниматься с ней сексом.
– Ох, ясно, я забыл. Ты же собираешься спасать ее душу. Аллилуйя брату Саттеру с его комплексом мессианства.
– С чем-чем?
– С комплексом мессианства. Это значит, что ты считаешь, будто должен ходить по свету и спасать всех.
– Не всех. Только одну девчонку.
– Аллилуйя, брат!
Глава 24
Иногда у меня бывают проблемы со сном. Это странно: я чувствую себя очень уставшим, но все равно лежу без сна, смотрю в темноту, и в мой мозг, как дохлые пеликаны, валятся всевозможные идеи. Сегодня, например, я размышляю над утратившим свежесть предложением Гича насчет военной школы и задаюсь вопросом, а может, это и не такая уж страшная мысль.
Может, мне стоило бы поступить туда лет в четырнадцать или пятнадцать, оттрубить там год – ежедневные марш-броски по десять миль, преодоление полосы препятствий, лазанье под колючей проволокой с деревянной винтовкой. Потом вернуться домой – мускулистым, лощеным, крепким, как военный барабан. А как еще, по идее, можно дать понять обществу, что ты уже не ребенок?
Помню, в школе я читал о ритуалах посвящения у первобытных племен. Один состоял в том, чтобы завести ребенка в дикую местность, бросить его там без оружия и снаряжения и предоставить ему шанс самому выбираться к людям. Он должен был питаться тем, что найдет, и разводить костер с помощью камней и палочек. Он мог умереть от голода, или его мог сожрать горный лев, но все это являлось частью испытания. Считалось, что по возвращению он становился мужчиной. И не только – они верили, что в этом испытании он находит своего Духа-наставника. Вот вам и разговоры о непонятностях.
В наше же время взрослые уже ничего не делают с детьми: они лишь бросают их в доме с кухней, полной картофельных чипсов и газировки. А в спальне у детей есть собственный телик, игрухи на приставке и интернет. И чего, в таком случае, взрослые ждут от детей? Большого и толстого «А мне плевать»?
В наше время ребенок вынужден сам искать собственное посвящение, или вести свою личную войну, потому что в пользу войн, которые навязывают атомные вампиры, верится с трудом. Все так, как говорит Рикки: каждый раз, когда они выдумывают что-то новое, становится только хуже.
Если бы все зависело от меня, все было бы по-другому. Вам не пришлось бы идти в военную школу, или бродить по диким дебрям, или сражаться на войне. Вместо этого вы бы вступали в то, что я назвал бы Подростковым корпусом. Это было бы примерно то же самое, что и Корпус мира, но только для подростков. Например, в ваши обязанности входило бы наполнять песком мешки для тех, кто строит дамбу во время урагана, или сажать деревья там, где вырубили лес, или помогать медикам, оказывающим помощь населению в глухих горных районах южных штатов, и так далее. Вы бы работали так целый год, а потом, по возвращении, получали бы право на то, чтобы голосовать, покупать выпивку, и на все прочее. Вы бы становились взрослыми.
