Жюльетта Бенцони - Женщины Великого века
Тем же вечером, когда Луи вернулся с охоты, она заявила без всяких предисловий:
– Друг мой, пришло время мне вернуться в Париж. Возникли срочные дела, требующие моего непременного присутствия.
Луи ответил не сразу. Лицо его залила смертельная бледность, и он отвернулся, делая вид, что греет у камина руки. Впервые Нинон заговорила об отъезде. Это означало, что она уже не довольствуется его обществом.
– Виларсо вам надоел?
– Да нет же! Но у меня в Париже осталось множество незавершенных дел. Стоит проявить благоразумие.
Благоразумие! Разве Нинон была когда-нибудь благоразумной? Да она и слова-то такого раньше не знала! Но маркиз был галантным кавалером и не собирался удерживать ее силой.
– Хорошо, поезжайте. Но вы… ведь вернетесь?
Шею его обхватили нежные руки Нинон.
– Есть ли сила, способная меня остановить?
– Посмотрим, – вздохнул маркиз.
* * *Виларсо оказался прав. Любовь ушла. Навсегда. В Париже Нинон встретили как королеву, и она никак не могла понять, как обходилась без этого столько времени. Она не вернулась в скромный замок на берегу пруда, а примерно через месяц после возвращения в столицу окончательно забыла Луи в объятиях господина де Гурвиля. Взбешенный, Виларсо утешился тем, что принялся ухаживать за госпожой Скаррон. Итак, бывшие страстные любовники удовлетворились тем, что стали просто друзьями.
Нинон вернулась к привычному образу жизни, но вскоре у нее начались неприятности. Жизнь эта, свободная, не укладывавшаяся в рамки каких-либо правил, обратила на себя опасное внимание «Общества Святых Даров»[31]. Патронессой этой партии «благочестивых» была королева Анна Австрийская, которая дала понять мадемуазель де Ланкло, что ей желательно удалиться в монастырь по ее выбору. А если она не подчинится, ее против воли поместят в «Приют раскаявшихся девиц».
Но недостаточно быть королевой, чтобы запугать Нинон! Куртизанка довольно дерзко ответила, что, во-первых, она не «девица», а во-вторых, что пока не раскаялась и если какой монастырь ей и подходит, то исключительно мужской. Остроумие Нинон порадовало тогда многих, но близкие друзья, опасаясь мести королевы, посоветовали ей все же укрыться на некоторое время в монастыре. Нинон выбрала обитель в Ланьи, более удобную для нее по условиям жизни, чем остальные, и спокойно там пребывала, нисколько не сомневаясь, что близок час ее свободы.
И правда, не прошло и месяца, как благодаря вмешательству принца де Конде ворота монастыря распахнулись перед жизнерадостной грешницей, которая и дня решила не терять, чтобы начать грешить снова. Разве этого не заслуживала любезность Великого Конде?
Минуло время, заполненное любовью, ибо и в семьдесят девять лет Нинон была еще достаточно хороша, чтобы вскружить голову юному канонику Жедуэну, что, согласитесь, просто бьет все рекорды! Она помучила его какое-то время, а на следующий день после «сдачи крепости» в ответ на его упреки, отчего, мол, ему пришлось так долго ждать, ответила просто:
– Простите мне эту прихоть, но я ждала, когда мне исполнится восемьдесят, а это случилось только вчера!
В салоне Нинон по-прежнему можно было встретить блестящую компанию: госпожу де Лафайет, маркизу де Севинье, которая давно простила Нинон отнятых у нее сначала мужа, а потом и сына и которая со смехом называла куртизанку «своей невесткой». Однако самую глубокую дружбу мадемуазель де Ланкло сохранила с госпожой Скаррон, превратившейся в госпожу де Ментенон и тщетно пытавшейся обратить ее к Богу. Пустая трата времени: Нинон не собиралась каяться в своих сладостных грехах.
В последние годы жизни ее нотариус, мэтр Аруэ, как-то привел к Нинон своего сына – мальчугана лет десяти-одиннадцати. Живой ум ребенка вызвал ее горячую симпатию, состарившаяся куртизанка очень привязалась к мальчику и завещала ему две тысячи ливров на приобретение библиотеки. Мальчиком этим был Вольтер. Но доброта Нинон не помешала знаменитому философу, говоря о ней, сделать язвительное замечание, что коль уж ее отец не сколотил себе большого состояния с помощью своего инструмента (господин де Ланкло был профессиональным музыкантом и превосходно играл на лютне), то дочь, напротив, из своего «инструмента» извлекла значительную выгоду. Но разве Вольтеру было когда-нибудь свойственно чувство благодарности?
Скандальный роман принцессы де Кантекруа
Герцогиня Лотарингская на две недели
Карл IV Лотарингский больше всего на свете любил женщин. Всех, лишь бы те были красивы и не имели на него законных прав. Кстати, Николь, его супругу, трудно было назвать хорошенькой, несмотря на руки, изящные и прекрасной формы, чему, впрочем, муж не придавал особого значения.
Прошло уже пять лет к этому 1626 году, как они были женаты. Карлу недавно исполнилось двадцать два, Николь – восемнадцать, и если в начале брака стремление мужа искать утешение в чужих объятиях еще можно было объяснить неопытностью юной супруги, то и с течением времени ничего в его поведении не изменилось.
Само собой, брак был заключен по расчету, дабы избежать войны за лотарингское наследство. Ведь Николь была дочерью покойного герцога Генриха II, и ей по местным законам предстояло стать герцогиней Лотарингской после смерти герцога Франсуа II, брата и наследника Генриха II. Иными словами, связав судьбу с Карлом, сыном Франсуа II, она вышла за своего двоюродного брата. О какой верности могла идти речь, раз тот видел в Николь скорее сестру, чем супругу… хотя несчастная и страстно в него влюбилась.
Но в тот год мужу Николь пришлось отвлечься от красавиц и подумать о делах герцогства, а дела эти шли из рук вон плохо. Из-за его откровенно антифранцузской политики возникли неприятности в отношениях с королем Людовиком XIII, которого информировали обо всем неусыпные шпионы кардинала де Ришелье.
И вот, чтобы призвать Карла к порядку, королевские войска вторглись в Лотарингию. Они взяли Понт-а-Муссон, Сен-Мигиэль[32] и быстро продвигались к Нанси, где оставалась безутешная герцогиня Николь, которая не знала, как остановить это нашествие.
Что до Карла, то вторжение французов нисколько его не заботило. Всеми его помыслами завладела юная красавица, о несравненной прелести которой все тогда говорили и которой он еще не видел. Герцог решил во что бы то ни стало добиться расположения прекрасной незнакомки.
Вот почему, бросив на произвол судьбы Николь и предоставив ей право самой разбираться с королевскими солдатами, королем, Ришелье и всей этой кликой, он вскочил на коня и во весь опор поскакал в Безансон. Но не думайте, что он струсил – ничуть! У него и в мыслях не было убегать от опасности, ибо он был настоящим храбрецом. Просто он не мог сопротивляться желанию поскорее убедиться, так ли на самом деле хороша Беатрис де Кузанс, как о ней говорят.
Слухи о прекрасной бургиньонке, как оказалось, не были преувеличены: она восхитила бы любого. Двадцатилетняя Беатрис была обладательницей блестящих белокурых волос, великолепных зеленых глаз, изумительной кожи и соблазнительных форм. Стоит ли говорить, что Карл, который сразу же представился девушке и ее матери, графине Бергской, едва взглянув на красавицу, вспыхнул как спичка. Карл сразу забыл о супруге, своем троне, врагах и всей Лотарингии в целом, превратившись в верного рыцаря мадемуазель де Кузанс, с которой вел себя абсолютно непринужденно, словно собирался просить ее руки.
Беатрис тоже была покорена красавцем принцем, таким же белокурым, как и она, и, стоит признать, очень привлекательным. Но у матери имелось на этот счет другое мнение.
– Герцог женат, дочь моя, – сказала она. – Вы совершаете большой грех, выслушивая признания в любви от человека, который не сможет назвать вас супругой.
– Знаю, матушка. Но, говорят, у герцогини Николь плохо со здоровьем.
– Глупости! Она моложе герцога и в прекрасном здравии. Выбейте эту мысль из головы. Вам не стать герцогиней Лотарингской!
Узнав об этом от возлюбленной, герцог попусту расточал клятвы, что он-де отослал в Рим прошение об объявлении недействительным этого «отвратительного брака, который был навязан из политических соображений»: госпожа Бергская и слышать ничего не желала. Под предлогом, что ей необходимо проследить за поведением крестьян на своих землях, она увезла дочь в их родовой замок Бельвуар, построенный на одной из вершин Дубских гор, в нескольких лье[33] от Безансона.
Беатрис подчинилась, заливаясь рыданиями, к которым ее поклонник не остался равнодушным. Он пришпорил коня и… отправился вслед за беглянками, попросив оказать ему гостеприимство в Бельвуаре. Придя в негодование от такой дерзости, но невольная раба вошедшего в пословицу местного гостеприимства, госпожа Бергская вынуждена была открыть двери замка и впустить волка в овчарню.
Потекли безмятежные дни. Выяснилось, что Беатрис – страстная охотница, сравнимая в этом увлечении разве что со своим рыцарем. Радостных и возбужденных, их то и дело можно было увидеть скачущими бок о бок по лесам, горам и долинам в окружении блестящей свиты. И конечно, Карл без конца подтверждал данное им обещание: он женится на Беатрис, как только получит благоприятный ответ из Рима.
