Джон Ирвинг - Правила виноделов
Он вышел из-за стола. Мужчин отослали в другую комнату – курить сигары. Дамы обступили вошедшую няню (или гувернантку, что, в общем, тоже прислуга) с ребенком на руках и защебетали вокруг него. Уилбур Кедр тоже решил взглянуть, дамы расступились. Малыш был розовощекий и жизнерадостный, месяцев трех от роду, но на его щеке были явно заметны следы щипцов. «Наверняка останется шрам. Я с этим справляюсь лучше», – подумал он.
– Разве не прелесть, доктор Кедр? – обратилась к нему одна из женщин.
– Плохо, что на щечке отметина от щипцов, – сказал доктор Кедр, и дамы разом умолкли.
Миссис Ченнинг-Пибоди повела его в холл, оттуда в уже приготовленную для него комнату.
– У нас небольшая проблема, – по дороге сказала она.
– На каком месяце? – спросил он миссис Ченнинг-Пибоди. – Уже дергается?
Дергается или нет, но подготовились к чистке чрева Мисси – лучше нечего и желать. Небольшой кабинет, где на стенах висели портреты мужчин в военных мундирах, а на полках по стойке смирно выстроились шеренги книг (которых лет сто никто не трогал), превращен в идеальную операционную. На переднем плане мрачноватой комнаты – массивный стол, на нем подстилка, поверх которой прорезиненная ткань. На столе в правильной гинекологической позе – Мисси. Лобок уже выбрит и протерт антисептическим раствором. Словом, домашняя работа выполнена на отлично. Во всем чувствовалась опытная рука, скорее всего дряхлого семейного врача-хирурга. Тут были спирт, зеленое мыло, щеточка для ногтей (которыми он немедленно воспользовался), набор из шести металлических расширителей, три кюретки в кожаном футляре, выстланном изнутри атласом. И наконец, хлороформ с маской, и этот их просчет – откуда им знать, что Уилбур Кедр отдавал предпочтение эфиру, – почти примирил его с ними.
Не мог он простить им одного – очевидного отвращения, которое они питали к нему. У стола, как на страже, стояла женщина за шестьдесят, верная служанка, бывшая, возможно, повивальной бабкой множества маленьких Ченнинг-Пибоди, включая и Мисси. Старуха окинула Кедра высокомерным и вместе острым взглядом, как будто ожидала, что доктор Кедр рассыплется в признательности, а она демонстративно не услышит его. Тут же была и миссис Ченнинг-Пибоди, которой явно претило близко подойти к нему; все-таки она пересилила себя и взяла протянутый пиджак. После чего доктор Кедр попросил ее выйти.
– Пришлите сюда того молодого человека, – распорядился Кедр. – Его место здесь. – Он говорил о мрачном юнце в белом теннисном костюме, не важно, кто он, гневающийся брат или провинившийся любовник.
«Эти люди нуждаются во мне, и они же меня презирают», – думал Кедр, тщательно моя руки. Окунул руки по локоть в спирт и опять подумал: скольких врачей, должно быть, знает семейство Ченнинг-Пибоди (и сколько врачей наверняка имеется в самом семействе!), но ни к кому из своего круга они не обратились с этой «небольшой проблемой». Слишком чисты.
– Вам нужна моя помощь? – осведомился мрачный молодой человек.
– В общем, нет, – отозвался Кедр. – Ни к чему не прикасайтесь, станьте за моим левым плечом и внимательно следите за тем, что будет происходить.
Когда Уилбур Кедр пустил в ход кюретку, вся классовая надменность молодого Чедуика (а может, Кэбота) вмиг улетучилась; при первом появлении на свет божий «продуктов зачатия» прокурорская окаменелость черт сменилась приятной размягченностью, а лицо стало под стать теннисному костюму.
– Стенки матки, – начал объяснять доктор Кедр, – это твердая мышечная ткань, и если матка выскоблена начисто, ее стенки издают легкий скрипящий звук. Это означает, что продукты зачатия полностью удалены. Напрягите слух и ждите. Ну что, слышите? – спросил он.
– Нет, – прошептал молодой человек.
– Может, я не совсем точно выразился, – сказал Уилбур Кедр. – Возможно, это скорее ощущение, чем звук. Но мне звук слышится явственно. Как будто песок на зубах скрипит, – добавил он, наблюдая за тем, как молодого Чедуика (или Кэбота) рвет в сложенные ковшиком ладони. – Измеряйте температуру каждый час, – сказал Кедр суровой служанке, державшей наготове стерилизованные полотенца. – Если начнется сильное кровотечение или поднимется температура, немедленно вызывайте меня. И обращайтесь с ней как с принцессой, – приказал Уилбур Кедр пожилой женщине и мертвенно-бледному, выжатому как лимон молодому человеку. – Следите, чтобы у нее не появилось чувства вины.
Он заглянул под веки Мисси, еще не очнувшейся после наркоза, и решил немедленно откланяться, как подобает джентльмену. Надевая пиджак, обнаружил в нагрудном кармане толстый конверт, считать не стал, но прикинул на глаз – в конверте больше пятисот долларов. Обслуга есть обслуга, опять особняк мэра с черным ходом для слуг. Значит, никаких больше приглашений от Ченнинг-Пибоди не будет – ни на партию тенниса, ни на обед, не говоря уже о морских прогулках.
Пятьдесят долларов Кедр вручил старой служанке, она уже успела обмыть гениталии антисептическим раствором и положить стерильную прокладку. Долларов двадцать сунул несчастному теннисисту, отворившему двери в сад глотнуть свежего воздуха. Теперь можно и уйти. Сунул руку в карман пиджака, опять нащупал трусики, не отдавая себе отчета, взял со стола щипцы и двинулся искать старого хирурга, но в столовой были только слуги, убиравшие грязную посуду. Каждому досталось долларов двадцать-тридцать.
Его дряхлый коллега крепко спал в кресле в соседней комнате. Доктор Кедр вынул из кармана трусики и щипцами пришпилил их к лацкану отставного хирурга.
Затем отыскал кухню и оставил там еще долларов двести.
Выйдя из особняка, он отдал последние двести долларов садовнику, стоявшему на коленях посреди цветочной клумбы у парадной двери. Хорошо бы пустой конверт вернуть лично миссис Ченнинг-Пибоди, но величественная дама явно от него пряталась. Он сложил конверт вдвое и хотел повесить его на медное кольцо; но конверт, сдуваемый ветром, не желал висеть на кольце. Рассердившись, Кедр скомкал конверт и швырнул белый бумажный шарик на зеленую травку аккуратно подстриженного газона, который огибала подъездная аллея. Двое игроков в крокет прервали игру на соседней лужайке и изумленно воззрились сперва на скомканную бумажку, а затем на синее летнее небо, словно ожидая, что оттуда вот-вот грянет гром и убьет доктора Кедра на месте.
На обратном пути в Портленд Уилбур Кедр задумался о последнем столетии в истории медицины. С чего все началось? Сначала узаконили аборты, потом пришел черед более сложных операций вроде внутриматочной декапитации и пульверизации плода (вместо не такого уж безопасного кесарева сечения). Он снова и снова шепотом повторял эти мудреные слова: декапитация, пульверизация. В Портленд он вернулся с готовой концепцией. Итак, он, врач-акушер, способствует рождению детей. Это – говорят его коллеги – работа Господня. Но он еще и делает аборты, споспешествует матерям. Для коллег это работа дьявола, он, однако, уверен – обе эти работы угодны Богу. Как верно заметила миссис Максуэлл, «душа настоящего врача не бывает излишне милосердной».
Впоследствии, стоило ему усомниться в своем призвании, он вызывал в памяти прошлое – переспал однажды с матерью, после чего оделся при свете сигары дочери. Затем всю жизнь преспокойно обходился без секса. Так какое же он имел право осуждать ближнего своего за секс? И еще вспоминал, что мог сделать и не сделал для дочери миссис Уиск и чем это кончилось.
Он будет помогать деторождению, но будет помогать и мамам.
А в Портленде его уже ждало письмо из Сент-Облака. Когда члены совета здравоохранения штата Мэн проводили его в Сент-Облако, они, конечно, не знали о его чувствах к сиротам, равно как и о желании поскорее уехать из Портленда, этой тихой гавани, которую во время оно покинуло судно «Грейт-истерн», чтобы никогда не возвращаться. Они не узнают, что уже в первую неделю работы доктор Кедр создал в Сент-Облаке сиротский приют{12} (деваться-то было некуда); принял роды у трех женщин (один младенец желанный, два – нет, но и желанный стал сиротой) и сделал третий в своей жизни аборт. Несколько лет приобщал он местное население к достижению цивилизации – противозачаточным средствам, так что соотношение «один аборт на троих новорожденных» сохранялось довольно долго. Со временем оно стало один к четырем, а затем и один к пяти.
В Первую мировую войну, когда Уилбур Кедр находился во Франции, замещавший его врач отказался делать аборты; рождаемость сразу выросла, число сирот удвоилось; но врач, замещающий Кедра, говорил сестрам Эдне и Анджеле, что послан на эту землю творить работу Господню, а не дьявола. Эти выражения привились и стали слетать с уст не только сестер, но потом и самого доктора Кедра. В письмах из Франции, которые он слал своим верным сподвижницам, доктор Кедр писал: что-что, а работу дьявола он видит здесь каждый день – раны от осколков снарядов, гранат, шрапнели, засоренные землей и клочками одежды; и конечно, газовая гангрена, эта чума Первой мировой войны. Уилбур Кедр на всю жизнь запомнил, как потрескивает, если дотронешься, зараженная гниющая плоть.
