Сюзанна Камата - Теряя сына. Испорченное детство

Мне теперь необязательно было ей подчиняться. Я стала рисовать по утрам, и через шесть месяцев у меня накопилось достаточно картин для новой выставки. На этот раз я составила список людей, которых я хотела бы видеть на открытии выставки. Я позвала маму Мориту – первого человека, купившего у меня картину, – и всех ее подопечных. Послала пригласительную открытку Эрику, который, насколько я знала, по-прежнему катался на доске и преподавал английский в школе «Хэппи инглиш». Я пригласила и друзей Юсукэ, хотя мне было неясно, понравились им мои работы в прошлый раз или они купили их только в качестве одолжения Юсукэ. И я решила, что окасан не заинтересуется вечеринкой по поводу открытия выставки.

Юсукэ помог мне развесить картины. Он сделал несколько замечаний по поводу их темной гаммы и меланхолического настроения. Я использовала много разных оттенков серого и темно-синего. На полотнах были темные закаты, готовые к уборке рисовые поля, девушка, машущая удаляющейся лодке. Я считала, что техника у меня улучшилась. «Если картины не разойдутся, развешу их в доме», – думала я.

Приятель Юсукэ пытался на ломаном английском объяснить мне, что такое «ваби-саби», когда пришел Эрик. Его светлая голова поплыла в мою сторону над чернильными шевелюрами. Я извинилась и направилась к нему, чтобы поздороваться.

– Ну, где твоя пассия?

Он хлопнул меня по плечу:

– Не привел. Женщины!

Я вскинула брови.

– Неприятная история, – сказал он. – Оказался одним из углов любовного треугольника. Чуть яйца не потерял. – Для эффекта он прикрыл пах руками. – Теперь собираюсь на Гавайи. Надо хорошенько покататься, чтобы забыть этот кошмар. Эй, а где пиво?

Я отвела Эрика к бару и налила ему стакан пива. К нам подошла одна из хостес.

Без макияжа и платья в облипку, которые приходилось носить на работе, она выглядела скромно и элегантно. На ней были тонкие шаровары и туника, скрывавшие очертания фигуры и оставляющие минимум обнаженной кожи. Когда она шла, казалось, будто она плывет по воздуху.

– Джил. – Она обняла меня и показала на картину с девушкой, провожающей лодку. – Я понимаю, что она чувствует. Хочу ее купить.

Да, в этой картине она вполне могла узнать себя, ведь она столько раз мысленно провожала лодки, плывущие на ее родные Филиппины. Зачем ей картина, которая будет постоянно навевать тоску по дому? Или напоминать о доме? Однако я продала ей картину. Она достала кошелек. Я направила ее к секретарю Юсукэ, который взял на себя все вопросы, связанные с деньгами. «Ты на этой выставке даже что-нибудь заработаешь», – заметил Юсукэ, когда представлял его мне.

Юсукэ в другом конце галереи разговаривал – наверняка обо мне, о моей исключительности – с компанией японцев. Время от времени он смотрел на меня и незаметно подмигивал. Ему очень шел костюм, купленный в «Ком де гарсон». На работу он всегда надевал темно-синий костюм строгого покроя – униформу делового человека. Гладко выбритый и аккуратно подстриженный, он вел переговоры с могущественными стариками, решавшими, что и когда строить, – городскими чиновниками, президентами процветающих компаний, уже выросших из своих стен и планирующих переехать в новые современные здания. Он играл свою партию безукоризненно – в этом я была уверена. На его плечах лежал груз ответственности, и он продолжал нести его и вечером, когда приходил домой. Ведь он был главой дома Ямасиро.

Но здесь, вдали от своего тикового стола, от клиентов с карманами, набитыми деньгами, от кранов, бульдозеров и самосвалов, котлованов и сроков сдачи объекта, – здесь он был совершенно другим человеком. Он снова стал Юсукэ с бородой, Юсукэ, неравнодушным к оттенкам синего. Здесь, со мной, в окружении картин и людей, интересующихся живописью, он был самим собой. Он хорошо выглядел и наверняка хорошо чувствовал себя в этом свободном костюме, с бокалом в руке, – а в стереосистеме играл старый альбом Дэвида Боуи.

Через час я заметила, что Эрик как-то нетвердо стоит на ногах. Я уловила какой-то резкий запах.

– Ты же не принес с собой запрещенных веществ? – Я всмотрелась в его глаза. Вроде бы они не были красными.

– Твой муж вроде приятный парень, – не ответив на вопрос, сказал он.

Я пробормотала, что согласна с этим.

– У него ведь строительная компания, да?

Я кивнула.

– Значит, он связан с якудза?

– Что ты такое говоришь!

– Ну, всем известно, что строительные компании работают с якудза. Гангстеры поставляют дешевую рабочую силу. Они обращаются с рабочими как с рабами, но зато не допускают бардака. Копам тоже выгодно, чтобы рабочие не высовывались, поэтому они закрывают на все глаза.

Я задумалась. Эрик продолжал:

– Или, не исключено, компания твоего мужа строит дома для якудза. Они сейчас активно занимаются недвижимостью.

– Ты хочешь сказать – они так отмывают деньги?

Он пожал плечами:

– Здесь, в Японии, нет такого слова. Здесь есть слово «бизнес».

– Я могу поручиться, что Юсукэ не имеет никакого отношения к организованной преступности, – сказала я. – Мне кажется, ты слишком много выпил.

– Ну, прости. Я часто болтаю не по делу.

– Принесите ему чашку кофе, – обратилась я к официанту, – и вызовите такси.

В тот вечер я продала не все, но выручила достаточно, чтобы, например, купить билет на самолет, если бы я хотела уехать. Но я не хотела уезжать. Я хотела остаться.

После того как гости разошлись и Юсукэ запер галерею, мы решили пойти домой пешком. Держась за руки, мы шли по пустынной улице. Такие мгновения не забываются.

1991

Как-то утром я стояла на кухне у раковины и глядела в окно. На сливах набухали почки. Ласточка порхнула под карниз, потом улетела. На глаза вдруг, неизвестно почему, навернулись слезы.

Туп-туп-туп-туп. Сталь по дереву. Это свекровь резала лук. В одно мгновение пучок зеленого лука превратился в груду колечек, брикет тофу – в горку кубиков размером с наперсток.

Я посмотрела на свои праздные руки и стала выкладывать ломтики лосося на решетку для жарки. Двойной щелчок, хлопок зажегшегося газа. Сразу сильно запахло рыбой. Меня вдруг чуть не вырвало.

–  Дайдзёбу?  – Окасан посадила меня на стул.

Голова плыла. Сердце колотилось, лицо горело. Я закрыла глаза и наклонилась вперед. Я с трудом выговорила:

–  О-мицу кудасай.

Она что-то пробормотала и подала стакан холодной воды. Перед тем как сделать глоток, я прижала его к горящему лбу.

– Я все сделаю, – сказала она, взглянув на плиту. – Иди, поспи.

Я дотащилась до спальни, где еще спал Юсукэ, уютно укрывшись футоном. Я легла рядом и закрыла глаза.

– Что случилось? – Его голос был хриплым со сна.

– Кажется, меня сейчас вырвет, – сказала я. И меня вырвало.

Юсукэ намочил платок, положил мне на лоб и сказал:

– Какая-то зараза по городу бродит. На работе тоже многие болеют.

Я кивнула, не поднимая головы, хотя была уверена, что это не грипп. Я считала, что это недомогание – выражение моего психического состояния. «Я долго терпела, – думала я, – и теперь вся подавленный дискомфорт и тревога вылезают наружу».

Я ошибалась.

Через неделю окасан повезла меня к врачу.

– Мои поздравления, – сказал он. – Вы беременны.

Я зашла в магазин здоровой пищи, чтобы купить имбирного чая – хорошо помогает от тошноты, – и вдруг почувствовала, что за моей спиной кто-то стоит. Я не стала поворачиваться, подумав, что это, наверное, какой-нибудь любитель английского языка, который хочет попрактиковаться. Я взяла упаковку ромашкового чая и принялась разглядывать этикетку.

– Плохо спишь? – услышала я. Голос был знакомый. Я обернулась. Он стоял и широко улыбался.

– Эрик! Что ты сделал с волосами! – Он казался почти лысым, волосы были не длиннее миллиметра. И он похудел. Я испугалась, не заболел ли он. – Ты что, в армию записался?

– Не совсем. В ашрам.

У меня упала челюсть.

– Ты?

Он рассмеялся:

– А чего тут удивляться. Я и йогой сейчас занимаюсь. Даже преподаю ее в Юки.

Мы прошли вглубь магазина и устроились за маленьким столиком. За чаем с мятой и лимоном и пирожными с кэробом [7] он рассказал мне историю своей удивительной трансформации. Он поехал на Гавайи за большой волной, а нашел большую мудрость. Шутки ради они с другом залезли на вулкан и побеседовали с кахуной, который тут же выявил все духовные недуги Эрика.

– Он велел мне не есть огурцов, – сказал Эрик, – и пе ренаправить сексуальную энергию на что-нибудь другое.

– Ты перестал заниматься сексом?

– Ага. Теперь о себе расскажи.

Я рассмеялась:

– У меня ситуация прямо противоположная. Я беременна.

Его лицо посветлело.

– Да ну? – Он подхватил меня с кресла и покружил возле стеллажей с соевым молоком. – Это чудесно. Поздравляю.

Я покраснела. Вот уж не думала, что Эрик так обрадуется моей беременности.

– Можно потрогать? – спросил он, показывая на мой живот.