Кевин Алан Милн - Рождественский мешок

– Я не пойду. Не могу.

– Почему, Катрина? Ты же так хорошо пела на репетициях! – взмолился я.

Она повернулась и наконец посмотрела на меня своими большими зелеными глазами.

– Мо, на репетициях все было по-другому. Все дети там уже привыкли к этой ненормальной с мешком на башке. Но теперь в зале будет много зрителей. Они станут смеяться надо мной, когда я выйду на сцену. Они подумают, что это какой-то розыгрыш для веселья. А мне не хочется, чтоб надо мной смеялись. Я хочу, чтобы меня оставили в покое, хочу остаться одна, чтобы никто надо мной не смеялся…

– Над тобой никто не будет смеяться, – неуверенно возразил я. Но это было не так. Люди всегда смеются, когда чего-то не понимают.

– Будут, и ты это знаешь. Я не могу выйти на сцену без моего мешка, потому что у меня уродливое лицо, и оно их до смерти напугает. И не могу выйти с бумажным мешком на голове, потому что это вызовет смех.

– Ты не безобразная, – возразил я.

– Откуда ты знаешь? Ты никогда не видел меня.

– Нет, видел! Однажды. Когда мы упали с этой вот лестницы. Я видел тебя. Твой мешок слетел с твоей головы, когда мы падали. Прямо перед тем, как вырубиться, я видел тебя. Ты не безобразная, Катрина.

Катрина вскинула голову и заглянула мне в глаза, пытаясь понять, говорю ли я правду.

– Ты красивая девочка, которая заболела, – взахлеб продолжал я. – Вот и все. К тому же, по-моему, твоя красота особенная, не такая, как у большинства людей. Поэтому все, что они говорят о тебе или думают, не имеет никакого значения, это тебе понятно?

Она притихла, но по ее глазам было видно, что она пытается оценить значение того, что я только что ей сказал.

– Но… – пробормотала она наконец, изо всех сил стараясь скрыть, что ее обрадовали мои слова. – Что из того? Если ты не считаешь меня безобразной, еще не значит, что это не так. Я не выйду на сцену без моего мешка. И с ним я тоже не выйду. Я буду просто сидеть тут, пока все не закончится. К тому же два дня у меня ужасно болела голова, и сейчас я неважно себя чувствую.

Кажется, доктор Рингл забеспокоился, когда она упомянула про головную боль, но ничего не сказал, и какое-то время мы просто сидели и молчали.

– Кат, – спросил я потом. – А ты бы вышла на сцену, если бы ты была не одна с мешком на голове?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что сказал. Ты бы спустилась вниз и участвовала в представлении, если бы не только у тебя одной на голове был бумажный мешок?

– Я… пожалуй. А что?

– Отлично! – воскликнул я. – Доктор Рингл, пожалуйста, отведите Катрину на представление! Мы встретимся за сценой через десять минут!

– Но Мо! – закричала мне вслед Катрина, когда я побежал к лифту. – Постой! Мо! Что ты задумал?

Мне было некогда отвечать. Я не мог терять ни минуты, чтобы Катрина вовремя успела к своему выходу.

Глава 12

Единственный дар – это найти себя.

Пастухи и овцы уже выстроились сбоку на сцене, когда я прошмыгнул в заднюю дверь кафетерия. Значит, скоро и сцена с ангелами. Ни Катрины, ни доктора Рингла еще не было, но я увидел стайку ангелов, которые слонялись возле большого блюда с рождественским печеньем и толкали друг друга в ожидании их грандиозного выхода к зрителям. Я бросился к ним.

– Привет, друзья, – поздоровался я, запыхавшись.

– Привет, – ответила кудрявая девочка, та самая, которая в самый первый день обидела Катрину. – Ты ведь друг девчонки с мешком? Нашел ее?

– Не называй ее так! – рявкнул я. – Тебе бы понравилось, если бы тебя как-нибудь обзывали? У нее есть имя. Катрина.

– Извини, – отвечала она и, кажется, искренне. – Я понимаю, что это нехорошо. Ты нашел Катрину? Вообще-то, мы все беспокоились за нее… правда.

– Да, нашел, – кивнул я. – Но она немного нервничает и боится выходить к зрителям. Я хочу, чтобы вы ей помогли.

В нескольких словах, но с артикуляционной скоростью Мадху, я рассказал ангельскому хору про Катрину, ее болезнь, про ее мать и недавнюю смерть ее дедушки. Рассказал, как тяжело, когда над тобой смеются и называют «девчонкой с мешком». Короче, рассказал все, что только мог. Потом показал им пачку бумажных рождественских сумок, которые мне удалось найти в этой больнице, и попросил их надеть мешки на голову, как Катрина, когда они выйдут на сцену, чтобы она не выделялась среди общего хора.

К моему крайнему изумлению и в подтверждение того, что чудеса иногда все же случаются, все ангелы без колебаний согласились с моим планом.

Мы спешно прорезали дырки для глаз и рта. Самым маленьким я помогал это сделать, старшие делали это сами. Даже кудрявая девочка, казалось, с радостью надела на голову бумажный пакет. Я уже надевал такой же на голову маленькому мальчику, когда услышал, что кто-то произнес мое имя.

– Мо? – Это была Катрина.

Я повернулся к ней. Она стояла рядом с доктором Ринглом, неподвижно сидевшим в сверкающем огнями инвалидном кресле. Верный своей наивности, я и не понял, почему по его розовым щекам текли слезы.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– Ничего. Я… я просто… – Я что-то мямлил и сначала не находил нужных слов. – Ты ведь сказала, что могла бы выйти на сцену, если бы была не одна с бумажным мешком на голове. Ну вот, ты и не одна. Как? Что скажешь?

Она ничего не ответила. Я уже думал, что она сейчас убежит. Но угадал я лишь наполовину. Она побежала, но не к ближайшему выходу. Она метнулась ко мне и чуть не опрокинула меня на пол, когда обняла меня руками за шею.

Но этот момент был недолгий.

– Кажется, мы пропустили наш выход! – закричал кто-то из ангелов.

Все, с мешками на головах, мгновенно затихли. Мы прислушались к голосу Аарона, который звучал на сцене.

– И я повторяю! – прокричал он в микрофон так громко, что вызвал статические помехи в динамиках. И завел сызнова: – «И внезапно явилось многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее: слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение!» И потом… явились ангелы! – Аарон тянул время – надеясь и умоляя, призывая небесное воинство.

– Пойдемте! – воскликнула Катрина и первой бросилась на сцену. Но вдруг остановилась и посмотрела на меня. – Мо, пойдем с нами. Тут есть еще один бумажный мешок.

Все ангелы стояли и ждали позади Катрины, а голос рассказчика звучал и звучал на сцене, теперь уже в полном отчаянии.

– Если среди нас и есть ангел, то это ты, – умоляла она.

Я не знал, что и ответить ей. Мне было ясно сказано, что я не могу участвовать в представлении, но мне очень хотелось выйти на сцену вместе с моими друзьями.

– Ладно, – уступил я и добавил с сарказмом: – Но если кто-нибудь спросит, я скажу, что ты выкручивала мне руки!

– Это что, новость? – хихикнула Катрина. – Ведь это я уже сломала тебе одну руку.

Надев на голову бумажный мешок, я поспешил вслед за ней, и мы выскочили на сцену. При нашем появлении заиграла музыка. Ангелы запели. Я не знал слов и только раскрывал рот и пытался следовать за мелодией: – Аааааа!

Увидев нас, сиделка Уимбл чуть не подпрыгнула до потолка. В зале послышались смешки и шепот; многие зрители гадали, почему опоздавшие ангелы появились с мешками на головах и почему у одного ангела нет крыльев, зато рука закована в гипс, и одет он в красную фланелевую рубашку и джинсы. Я лишь мельком взглянул на сиделку Уимбл, когда мы строились на сцене, но сразу понял, сколько библейских проклятий обрушится на нас после выступления.

Исполнив несколько трогательных рождественских гимнов, в том числе «Ангелы с высот небесных», «Что за дитя», «Радуйся, мир!», ангелы упорхнули на край площадки, освободив место для финальной сцены.

Я завороженно наблюдал, как Мария держала на руках своего новорожденного Младенца и пела песню, которую я еще никогда не слышал, – «Колыбельную Марии», с чудесной мелодией. И пела ее та самая Линн, замечательная, отважная девочка, которая пригрозила сиделке Уимбл, что откажется играть свою роль, если Катрине не разрешат участвовать в постановке. Ее голос звучал восхитительно чисто, красиво; я сразу понял, почему наша режиссерша так быстро согласилась на ее требования.

Когда Линн допела «Колыбельную», поклониться Младенцу явились пастухи, и все юные актеры запели вместе с ними «Там, в яслях». В это время Катрина схватила меня за руку. Мне показалось, что она заплакала, когда звучали слова: «Благослови всех детишек Твоей заботой и лаской и прими нас на небо, чтобы жить там с Тобой». Я не уверен на сто процентов, но, кажется, я тоже прослезился, когда подумал про Катрину и других больных детей, которые, возможно, попадут на небо намного раньше меня.

Вскоре после этого зазвучал гимн «Три волхва с востока». Меня невольно разобрал смех, когда на сцене появилась долговязая фигура четвертого волхва; золотая корона сидела на его узкой голове кривовато, а на смуглом лице ширилась и сияла улыбка. В этом рождественском гимне говорилось о трех волхвах; возможно, поэтому сиделка Уимбл так упорно не соглашалась на участие Мадху. Гимн закончился, и волхвы принесли свои дары, склоняясь перед Иосифом, Марией и Младенцем Христом.