Стелла Гиббонс - Неуютная ферма
Огонь теперь горел весело и ярко. Флора зажгла свечу, которую принесла из спальни, и взялась за шитье, чтобы скоротать время до ужина. Она шила себе нижнюю юбку и украшала ее мережкой.
Чуть позже, пока она мирно шила, со двора вошел Адам. Для защиты от дождя на нем была шляпа, утратившая – бог весть в каких доисторических закоулках времен – все обычные атрибуты формы, цвета, размера и даже те смутные врожденные ассоциации, которые позволяют опознать шляпу как шляпу, так что теперь она больше напоминала некое загадочное природное образование-паразит – мох, губку или древесный гриб.
Адам двумя пальцами держал пучок терновых веточек, видимо, только что сорванных во дворе. Он нес их перед собой, как фонарь.
Входя в кухню, старик пристально глянул на Флору из-под полей шляпы, однако ничего не сказал, только принялся укладывать веточки на полке над раковиной. Закончив с этим, он снова посмотрел на Флору, но та продолжала шить. Старик еще раза два переложил веточки, откашлялся и забормотал:
– Теперь хватит до Михайлова дня. Ничего нету супротив терновой веточки. Наломал хоть воз и живи без забот. Старый ворон мимо не каркнет, а из пуста дупла либо сыч, либо сова.
Очевидно, Адам не забыл совета касательно посудной щеточки. Когда он, шаркая, вышел из кухни, Флора напомнила себе, что непременно надо купить ему такую щеточку, когда следующий раз окажется в Воплинге.
Она еще додумывала эту мысль, когда послышались шаги и вошел молодой человек. Очевидно, это был Сиф.
Флора подняла голову и спокойно улыбнулась:
– Здравствуй. Ты Сиф? Я твоя кузина Флора Пост. Боюсь, к чаю ты опоздал, разве что сам заваришь себе свежего.
Он подошел к ней с тягучей грацией леопарда и облокотился о каминную полку. Флора сразу поняла, что такого приглашением к чаю не смутишь.
– Что ты шьешь? – спросил Сиф.
Он явно надеялся, что это окажутся панталоны. Флора спокойно расправила складки нижней юбки и ответила, что это скатерть на журнальный столик.
– А… женские штучки, – бархатисто пророкотал Сиф (Флора не поняла, для чего ему понадобилось понизить голос на пол-октавы). – Все женщины одинаковые. Цацкаются со своими финтифлюшками да стреляют глазами в мужчин, а на самом деле им нужна наша кровь, сердце из нашей груди, наша душа и гордость.
– Вот как? – спросила Флора, вынимая из рабочей шкатулки ножницы.
– Да. – В его низком голосе слышались резкие обертоны, странным образом гармонирующие с легкой хрипотцой, словно в природном крике ласки или горностая. – Вот что женщины хотят от мужчины – его жизнь. Им только и надо, что окрутить его своими цацками да взглядами, а когда он уже не в силах шевельнуться от страстной тяги, бурлящей в его крови, знаешь, что они делают?
– Боюсь, что нет, – ответила Флора. – Тебя не затруднит передать мне вон ту катушку с каминной полки, рядом с твоим ухом? Спасибо.
Сиф машинально передал катушку и продолжал:
– Они съедают его, как паучихи. Вот что делают женщины – если мужчина им позволяет.
– Надо же, – заметила Флора.
– Да, но я сказал: «Если мужчина им позволяет». А я… я не позволяю. Я съедаю их сам.
Флора сочла, что сейчас уместнее всего будет уважительно промолчать. Да ей и нечего было ответить. Она участвовала в подобных разговорах (на вечеринках в Блумсбери и в Челтнемских гостиных[16]) и знала, что они, по сути, расстановка фигур на шахматной доске, до того как начнется настоящая игра. А если (как в ее случае) один из участников играть не настроен, а думает только, не выпить ли на ночь теплого молока, то и сам разговор не имеет смысла.
Правда, в Блумсбери и в Челтнеме джентльмены не говорили прямым текстом, что едят женщин в порядке самозащиты, но, очевидно, они подразумевали то же самое.
– Ты шокирована, да? – спросил Сиф, неверно истолковав ее молчание.
– Да, по-моему, это ужасно, – добродушно согласилась Флора.
Он зло рассмеялся: так шипит ласка, впиваясь зубами в кроличью шею.
– Ужасно… да! Все вы одинаковые. Ты такая же, как другие, при всех твоих городских вытребеньках. Этакая паинька, словечка криво не скажет. Ты ведь не поняла половины того, что я говорю?
– Боюсь, что я вообще не слушала, но наверняка это было очень интересно. Обязательно расскажи мне как-нибудь подробнее про твою работу… Чем ты занимаешься по вечерам, когда не… э… когда не ешь людей?
– Я хожу в Пивтаун, – нехотя отвечал Сиф. Темное пламя его мужского самодовольства немного приугасло.
– Играть в дартс? – спросила Флора. Она читала А.П. Герберта[17].
– Вот еще… стану я играть в детские игры со старичьем! Нет. Я хожу в синематограф.
Что-то в интонации последних слов, в той протяжной, почти любовной ноте, которая прорезалась в хрипловатом голосе Сифа, заставило Флору положить шитье на колени и поднять голову. Она задумчиво вгляделась в его неправильные, но красивые черты.
– В синематограф? И тебе нравится?
– Больше всего на свете! – с жаром произнес Сиф. – Больше матери, и больше фермы, и больше Викки из викариата!
– Вот как, – протянула Флора, продолжая изучать его лицо. – Интересно. Очень интересно.
– У меня семьдесят четыре фотографии Лотты Функл, – признался Сиф. Сейчас, увлекшись, он стал похож на одну из тех обезьян, про которых говорят «почти как человек». – Да, и сорок Дженни Кэррол, и пятьдесят пять Лоры Вэлли, и двадцать Кэролайн Хивитри, и пятнадцать Сигрид Мальстрем. И еще десять Памеллы Бакстер[18]. Все подписанные.
Флора кивала, изображая вежливый интерес, однако не показывая, что ей в голову пришел неожиданный план. Сиф внезапно сообразил, что говорит с женщиной о чем-то, кроме любви, и разозлился на себя.
Бормоча, что идет в Пивтаун смотреть «Сладких грешниц» (видимо, обсуждение своей страсти до чрезвычайности его распалило), он вышел из кухни.
Остаток вечера прошел тихо. Флора поужинала омлетом и кофе, который приготовила себе в маленькой гостиной, потом закончила вышивку на передней стороне нижней юбки, прочла главу из книги «Макария, или Жертвенный алтарь» и в десять часов улеглась в постель.
Все это было вполне приятно, и, раздеваясь, Флора думала, что кампания по наведению порядка в «Кручине» идет успешно, хотя минуло всего-то два дня. Она поговорила с Рувимом. Ознакомила наемную прислугу Мириам с искусством контрацепции и добилась, что шторы выстирали (они уже висели, отливая темным багрянцем в свете свечи). И еще Флора выяснила, что главная страсть Сифа – не женщины, а кино, и даже составила касательно него план, который теперь предстояло продумать в деталях. Она задула свечу.
И все же (думала Флора, укладываясь холодным лбом на холодную подушку) привычкой коротать вечера в приятном одиночестве придется отчасти поступиться. Надо хотя бы иногда ужинать со Скоткраддерами, чтобы узнать их поближе.
Она вздохнула… и погрузилась в сон.
Глава 8
В следующую неделю ей еле-еле удалось познакомиться с кузеном Амосом, а о том, чтобы представить гостью тете Аде Мрак, никто даже не заикался. Каждое утро в девять часов миссис Муривей поднималась на второй этаж, таща тяжелый поднос с мармеладом, овсянкой, сосисками, копченой селедкой, хлебом (не меньше полбатона по прикидкам Флоры) и черным пузатым чайником крепкого чая, но едва она входила в спальню тети Ады, дверь плотно затворялась. Выходя оттуда, миссис Муривей явно была не в настроении разговаривать и лишь раз, заметив взгляд Флоры, устремленный на поднос с остатками трапезы, заметила:
– Да… сегодня у нас аппетит что-то не ахти. Мы съели только две порции овсянки да два крутых яйца, половину селедочки и полгоршочка джема, что Адам прошлым летом украл на благотворительном базаре в викариате. Ну да ничего, желудок у нас большой, да и здоровьем Бог не обидел.
– Я еще не познакомилась с тетушкой, – сказала Флора.
Миссис Муривей мрачно заметила, что она «не много потеряла», и на этом разговор окончился, ибо Флора была не из тех, кто вытягивает сплетни у слуг.
А даже и будь у нее такая склонность, ясно было, что миссис Муривей сплетничать не станет. Маленькая женщина явно относилась к старой миссис Скоткраддер с определенной долей уважения; Флора даже слышала раз, как она сказала, что хоть у кого-то в «Кручине» своя голова на плечах, пусть даже этот кто-то в два года увидел в сарае нечто мерзкое. Последних слов Флора не поняла и решила, что это местная идиома, означающая «сойти с ума».
Так или иначе, она не могла пробиться к тетке, пока та сама не пожелает ее видеть, и, очевидно, если бы та пожелала, Флору бы уже давно к ней отвели. Быть может, старая миссис Скоткраддер догадалась, что гостья хочет навести на ферме порядок, и прибегла к тактике ненасильственного сопротивления[19].
Тем временем оставался Амос.
От Адама она знала, что он дважды в неделю проповедует в церкви «Дрожащих братьев» и что штаб-квартира этой секты расположена в Пивтауне. Флора подумала, что могла бы напроситься на проповедь и начать обрабатывать Амоса во время долгой поездки в город.
